Бесконечность тьмы

Рейстлин медленно закрывает глаза. Дышит через раз, едва не захлебываясь кровью из лёгких. Сквозь пальцы сыплется ненавистный розовый песок, а вокруг лишь пустота и темнота, верные его спутники за последние… (несколько?) лет. Время всегда течёт в Бездне по-особому, то ускоряя свой ход, то замедляя. Рейстлин теряется в пространстве и времени уже давно. Где-то там, совсем в глубине, он замечает знакомый белый силуэт, чья рука тянется к нему. Она дрожит, а с пальцев капает кровь, цепляется за пространство, но Рейстлин одними губами шепчет в который раз: «Ты мне не нужна». И снова боль пронзает все тело, заставляя кричать. Рейстлин корчится на песке, а над ним возвышается Такхизис. Качает головой, и на ее месте оказывается Крисания. Только ее глаза злые, а выражения лица застывает в гримасе ужаса. Белая фигура скручивается и падает рядом на песок. Исчезает так же быстро, как и появляется. Рейстлин проживает этот момент уже в тысячный или миллионный раз, но никак не понимает чего добивается от него Такхизис. Она все время молча наблюдает исподлобья, лишь качает головой и все начинается заново. В этом повторяющемся безумии есть только он и Крисания. Крисания… В этом имени собираются противоречивые чувства в одном флаконе. Это имя наполняется нежностью и сладкой истомой, а потом превращается в боль и ненавистную жалость. Именно Крисания всегда умирает с невидящими слепыми глазами, которые все равно направляют взор на Рейстлина. Словно в ней никогда не умирает надежда в него, заставляя снова и снова возрождаться из пепла. Крисания появляется из света совсем близко. Тянется к нему всем телом, а ее губы произносят уже наизусть выученные слова: — Мы сразили тьму, — она на мгновение улыбается, и Рейстлин отворачивает от неё взгляд проклятых глаз. — Теперь свободен путь твой! Рейстлин встаёт молча. Боль уходит, но он точно знает, что она ещё вернётся. Чувствуется едкое неприятное чувство в груди, которое давит с каждой минутой, проведённой в пустоте. Оно касается цепкими руками лопаток. Рейстлин пытается смотреть под ноги, но взгляд против воли цепляется за Крисанию. Он откажется от неё. Иного выбора нет. За право стать богом расплата любовью. В сердце что-то щемит, мешает ему идти вперёд, но Рейстлин делает шаг, а ощущает, что движется назад. Он должен. Не отказавшись от человеческого — не примешь божественного. — Ты мне больше не нужна, — Рейстлин садится к ней, едва не падая в ее объятья. Тихо касается руки. Крисания с немым криком исчезает прямо у него из рук. Недовольная Такхизис появляется из ниоткуда, возвышается над ним, как дамоклов меч. Сотни ее теней вгрызаются в Рейстлина. И никого не остаётся рядом. Плотно сжимая губы, чтобы не кричать от боли, Рейстлин с каким-то мазахизмом понимает, что боль отрезвляет его. В душе у него бушует настоящий ураган в то время как тело тихо умирает. — Карамон… — в который раз зовёт Рейстлин в пустоту с неугасающей надеждой, что тот откликнется. Но вокруг по-прежнему ни звука. Больше он не появится и не спасет Рейстлина от цепких рук кошмаров, как в детстве. Больше его никто не спасёт. Карамон где-то там, вне Бездны, и на зов его не придёт. Его тёплые объятия и сон в плаще — все это останется теперь там. Возможно, чисто теоретически, если встретились бы они с Крисанией чуть раньше или позже, все могло сложиться по-другому. А сейчас менять что-то слишком поздно. Полюбить ее, такую гордую, надменную, но вместе с этим храбрую и праведную, можно ли считать за ошибку? Этого Рейстлин не знает. И искать ответ в глубине себя он не хочет, потому что есть вероятность, что чувства возьмут вверх. Но не спасут их от пасти Бездны. Он ждёт, когда ее белый силуэт озарит все вокруг. Ожидание эхом отдаётся ему в груди. Будто в чёрством сердце, которое принадлежит лишь магии, что-то изменится с ее появлением. Как же Рейстлин ошибается. Крисания образовывается позади него, и Рейстлин не хочет оборачиваться. Он произносит те самые слова, не дав ей сказать. Слышит крик, наполненный жгучей болью, и падает на колени. На секунду ему кажется, что из глаз текут горячие слёзы. Кажется до тех пор, пока не понимает, что это правда. Кончиками пальцев он смахивает причину слабости. Как никогда сильно хочется, чтобы Карамон обнаружился у него за спиной. Завернул бы его в плащ и уложил. А Рейстлин закрыл бы глаза и спал до тех пор, пока не наступит утро. Будь у них с Крисанией время… Такхизис на этот раз не появляется, как и боль, которая следует за ней. Но Рейстлин чувствует ее взгляд в спину где-то из темноты. Пускай она видит слёзы — ему уже все равно. Краем глаза он ловит едва уловимое свечение. И слышит: — Мы сразили тьму. Теперь свободен путь твой! Рейстлин позволяет слезам и дальше течь, но понимает, что их не осталось. Он смотрит на согнувшуюся Крисанию, и в душе щемит. Бросается к ней так быстро, что падает, растянувшись на песке. Гадкое чувство в груди расползается по всему телу. — Рейстлин?.. — испуганно шепчет Крисания, когда тот вместо ответа обнимает ее. Она была и будет его ключом. Жрицей, что смогла уместить в себе пламя и лёд. В ней умещается все из чего создаётся вселенная. Как бесстрашно она противостоит Королю-Жрецу, боясь не за свою жизнь, а за чужую. И как робко льнет к нему в поисках ответной любви. Рейстлин, закрыв глаза, осторожно, словно боясь спугнуть такой момент, касается губами ее лба. Крисания содрогается всем телом, но ничего не говорит. Он с такой же аккуратностью проводит рукой по чужим волосам. Они, такие шелковистые и ухоженные, слишком ярко контрастируют с его образом. Чёрный маг, полюбивший светлую жрицу. Немыслимо. — Ты мне… — нужна, хочет сказать Рейстлин, но не может, — не нужна. Таково его испытание: отказываться от любви раз за разом, чтобы заслужить право быть богом. Не поддаться искушению. — Что ты говоришь?.. — Крисания мечется в его объятиях, но не исчезает и Рейстлин чувствует, как ему снова хочется плакать. — Ведь ты же любишь меня… «Пожалуйста, пусть она исчезнет…» — мысленно просит Рейстлин у Такхизис. Он же произнёс проклятые слова, почему она не исчезает? Лишь мучает своим присутствием, бьется, как птица в клетке. Боль пронзает грудную клетку, как мечи входят в податливую плоть. Крисания исчезает тихо, словно и не появляясь, но выражение ее лица до сих пор стоит перед глазами. Слепые глаза смотрят на него, но в них ни капли злости, лишь любовь и нежность. Такхизис вырастает из тени перед Рейстлином. Один ее мах и он отлетает на несколько метров назад. Удар не причиняет вреда, скорее он больше показательный. Недовольство богини ощущается каждой клеткой тела. — Я убил тебя, — впервые за долгое время Рейстлин заговаривает с ней. Такхизис лишь склоняет голову вбок и цокает языком. Тени ворочаются за ее спиной, ожидая нового приказа своей госпожи. — Убил, — спокойно подтверждает она. — Но я извечна, мое дитя. Он лежит на песке и смотрит куда-то в пустоту. Лицо Крисании до сих пор перед глазами. Теперь она улыбнётся ему, а глаза снова искрятся цветом. Она склоняет голову вбок, но не так, как это делает Такхизис. Даже в простом движении у Крисании своя особая грация. Что-то шепчет ему, но Рейстлин не может разобрать и слова. А зачем, ведь это все иллюзия. — Я не хочу ее видеть, — врет сам себе. Такхизис невинно улыбается: — Ее здесь нет. Твоя прекрасная дева далеко. Она появится тогда, когда захочу я. Или ты. Рейстлин ничего не отвечает. Образ Крисании никак не хочет выходить у него из головы. Почему? Почему она не говорит, что ненавидит его? Почему доверяет? Она ведь знает, что он сделает. Крисания, такая невинная в белых одеждах, но с горящей душой. Она слепо идёт за ним, верит в любовь. Но любовь это смерть. — Чего ты хочешь от меня? — Рейстлин говорит спокойно и устало. — Ты должен понять это сам. Очевидно, новая ловушка так искусно приготовленная Такхизис хорошо работает. Если он не пройдёт это испытание, значит все будет напрасно. Да, Такхизис все ещё жива, но у Рейстлина такое чувство, что скоро она исчезнет навсегда. — Играешь в любимые кошки-мышки перед смертью, моя тёмная госпожа? — Рейстлин пытается язвить, но отвлечься от мыслей о Крисании не получается. Она так и стоит в воображении с протянутыми руками. Когда Рейстлин встаёт, Такхизис уже нигде нет. Он желает вновь испытать боль, чтобы разум смог отрезвиться. Если представить хотя бы на мгновение, на одно крохотное мгновение, что он выбирает Крисанию, что будет тогда? Неужели он сможет жить с ней счастливо после пережитого? Разве это не кажется смешным? Если богом ему не стать, то и счастливым человеком тоже. — Крисания? — зовёт он, сам не зная зачем. — Крисания, появись. Светлый силуэт мерцает вдали. Почему же с ней сработало, а с Карамоном нет? Рейстлин поджимает губы, не в силах оторвать от неё взгляда. — Мы сразили тьму, — эти слова он знает, как мантру. — Теперь свободен путь твой… — Теперь свободен путь мой, — вторит Рейстлин ей. Что-то в коленях хрустит, и ноги подкашиваются. Крисания протягивает к нему руку, будто бы зная, что он там. Шаг сделать трудно, ноги тонут в розовом песке Бездны. Но Рейстлин все равно продолжает идти и бороться за что-то, чего сам до конца не осознаёт. — Вот видишь, дитя всегда должно слушать свою мать, — шепчет ему на самое ухо Такхизис. Боль в ногах охватывает не только колени, но и все целиком. Крик сам срывается с уст. — Ты мне не мать, — отмахивается от неё Рейстлин, падая на колени. Он пытается доползти до умирающей Крисании, успеть хотя бы коснуться ее руки. Она смотрит на него потухшими глазами и что-то ищет руками перед собой, но не слышит его. Обессилено падает и замирает. Но Рейстлин знает: она ещё дышит и ждёт его. — Мать, — Такхизис легко оказывается рядом с ней. Она угрожающе нависает, словно хищник перед жертвой. Рейстлину хочется выть от осознания собственной беспомощности. От своей слабости. Она сковывает его по рукам и ногам, и эти невидимые цепи отдаляют от Крисании все дальше и дальше. — Зачем ты продолжаешь сопротивляться? — вопреки всему, Такхизис ничего не делает, а лишь наблюдает за жалкими попытками Рейстлина приблизиться. В грудной клетке будто и вовсе не остаётся воздуха, а в глазах начинает темнеть, но Рейстлин все равно ползёт к Крисании, уже сам не понимая до конца, что делает. Он не может смотреть, как она там лежит и мучается в ожидании его. — Ты ее любишь, — этот факт из чужих уст бьет наотмашь. — Любовь это смерть, — Рейстлин чувствует, как ноги начинают отниматься. — Разве не ты ли это говорила, моя тёмная госпожа? Ему больно, однако Крисании больнее и эта мысль заставляет его двигаться. Власть или любовь, любовь или власть. Рейстлин уже сам не знает, где правильно поставить знак. То, к чему он стремился всю жизнь, кажется теперь ему таким невзрачным. А Крисания здесь и останется с ним навсегда. — Не отринув человеческого, — усмехается он, подумать только, какая ирония, — не примешь божественного. Тени появляются по бокам от Крисании и Такхизис. У них нет лиц, но Рейстлин легко догадывается кто именно может быть изображён под маской безличия. Они тычут пальцем в Крисанию, и их смех расползается по Бездне. — Умирай, жрица! Умирай! — Оставь ее здесь! — От ее бога здесь далеко! — Умри! — Пошли прочь! — кричит Рейстлин, и на этот крик у него уходит много сил. Тело немеет: не чувствуются кончики пальцев рук и ног. Но Рейстлин готов вгрызаться зубами в песок, если потребуется. Тени переключают внимание на него. Приобретают черты старых "друзей". Но отныне у них нет той власти над Рейстлином, что была до этого. Тени не могут сказать и слова, лишь корчатся в ужасных гримасах и исчезают, превращаясь в пыль. Такхизис отходит от Крисании и сливается с тьмой. Крисания совсем рядом. Рейстлину остаётся только протянуть руку до неё. Он успевает прикоснуться к ней кончиками онемевших пальцев прежде чем последние силы покидают его. Чьё-то прикосновение в спину даёт толчок, импульсом который скользит по всему телу. Боль мгновенно отступает, и Рейстлин чуть ли не вскакивает с места. Крисания рядом все ещё дышит, а это самое главное. Он спокойно садится рядом с ней. Касается ее руки, стараясь передать этот импульс и ей. У него получается, и Крисания слегка приподнимается. Ее тут же подхватывает Рейстлин. — Рядом с тобой умирать не так страшно, — слабым голосом произносит Крисания. Она не умрет. Он ей не позволит. Рейстлин впивается губами в чужие. Поцелуй получается неуклюжим, но таким необходимым им обоим. Через него он пытается придать ей силы и показать, что тоже способен любить. Пусть его любви предстоит преобразиться, пусть она пройдёт ещё несколько этапов прежде чем стать достойной Крисании. Пусть. Рейстлин всегда справляется. Он прижимается к ее лбу и позволяет себе слова, которые просятся наружу: — Ты мне нужна. Крисания не исчезает. Он чувствует кожей ее тепло и ставший любимым запах волос. Единственное, что Рейстлин не может убрать, это слепые глаза. Плата за его жизнь. — Теперь все будет хорошо?.. — Крисания чувствует прилив сил и кладёт голову ему на плечо и тихо-тихо молвит эти слова. — Будет, — Рейстлин устало прикрывает глаза. Ведёт рукой по бледному лицу Крисании и ловит на себе довольный материнский взгляд Такхизис позади. Ему хочется прижаться к ее телу, вдохнуть родной запах волос, но вместо этого лишь сжимает крепче чужую руку. — Только богом я не стану. Но голос Такхизис в голове говорит обратное: — Ты уже им стал, мое глупое дитя. И она исчезает навсегда, оставляя новорожденного бога и его возлюбленную наедине.