к волосам

       за окном сейчас белым-бело́ и снежно́, и народу на улице явно больше, чем вчера, когда было мрачно и слякотно настолько, что без горечи из окна не выглянешь и на улицу из четырех домашних стен носа не высунешь даже по самому огромному желанию; забрызгать штаны в прогулке по нескончаемым, не имеющим ни четкого конца, ни тем более уж края лужам и грязи легче, чем поскользнуться на льду возле самого подъезда или на лестнице, ведущей в магазин, и сложно даже выбрать, что из этих двух зол лучше — "это все — одна **", — говорит саигику после того, как тэтте сам переживает это все в один день по какой-то из случайностей.        тэтте знает одно (наблюдательный; за три-то проведенных вместе зимы; и это исчисление не в летах — там выходит меньше, да и знакомятся они действительно в зимнее время года): снежинки на белых волосах и ресницах саигику всегда теряются перед тем, как растаять; чуть дольше они видны, и то — едва-едва, — на его бледных, но стремительно краснеющих на морозе щеках.        (потом саигику, сминая пальцами — такими же покрасневшими — сухую, шелушащуюся кожу щек, будет недовольно причитать, что опять ему надо тратиться на увлажняющие крема; тэтте, наблюдая за ним, сам прикасается к своим щекам, чтобы понять, нужен ли крем и ему, и понимает — да, нужен, хоть и не в такой срочной мере, как саигику.)        но сегодня у них в планах не выходить из дома — только валяться в кровати, пить горячие какао и чай, которые делает тэтте (ему приходится, потому что саигику вставать не хочет, хоть и лежит для этого удобнее всего, на краю кровати): себе — с чем только не — то с молотым мускатным орехом, то с молотым имбирем или перцем, — для саигику — все по классике; даже без сахара, — и наслаждаться короткими мгновениями спокойствия посреди новогодних праздников-выходных, ведь они у них не затянутся — оборвутся быстрее и раньше, чем у всех прочих.        ("все прочие — ** везунчики", — говорит как-то раз саигику; тэтте не хочет этого признавать, но он с ним согласен; даже в такой формулировке.)        "вот бы каждый вечер проходил так", — думает тэтте, пока ничто (и никто, в особенности так закинувший на него ногу, как на большую и длинную мягкую игрушку) не заставляет его вставать с кровати, чтобы сделать очередной согревающий напиток. они не смотрят — в случае саигику — не слушают — никаких фильмов, даже новогодних, потому что у саигику нет на них настроения; у него и новогоднего-то настроения нет, как он говорил. он не видит гирлянд, которые еще две недели назад развешивал по их квартире тэтте, не видит украшенной ели в углу комнаты, которую (тоже) тэтте и покупал, ставил, и украшал еще в начале декабря следом за всеми из соседями, оттого, наверное, настроения у него подходящего и нет. тэтте даже обидно; за саигику обидно, что он ничего этого не видит.        так, по крайней мере, предполагает тэтте, ушедший в свои мысли настолько, что и не замечает того, как самым естественным образом кладет руку на голову саигику и начинает его гладить в самом буквальном смысле того слова.        — я тебе что, кот домашний? — саигику, как и любит, ворчит в неполный голос, потому что спать весь день в свой выходной — дело прекрасных и великих (а прекрасный и великий по мнению саигику (тэтте к нему присоединяется) — он сам), но тэтте, до сих пор не различающий, когда саигику лишь строит из себя недовольного, а когда действительно выходит из себя, после его слов убирает руку с его головы, пальцы — из его волос. реакция на это не заставляет себя долго ждать — саигику вскидывает голову настолько резко, что и непохоже было, что до этого он преспокойно себе лежал на чужой груди. — эй, руку куда убрал? верни на место.        какой же дзено кот — на постоянной основе недовольно жмурящийся и хмурящийся, кусающийся и царапающийся, но — зараза — любвеобильный, только если не признавать этого вслух — вцепится в руку, да так, что не по локоть — по плечо откусит и не подавится; с косточками лишь поиграется.        тэтте не хочет остаться без руки или без пальцев, поэтому без какой-либо опаски возвращает руку туда, где она до этого была буквально минуту назад — на голову сразу же утихомирившегося, вернувшего голову ему на грудь саигику.        больше ни саигику, ни тэтте ничего не говорят; первый, кажется, вообще уснул, но сказать точно это сложно; тэтте хорошо знает саигику, но до сих пор не понимает, когда тот спит, а когда — просто лежит.        "ну и ладно. пускай спит, раз спит", — думает тэтте, надеясь, что саигику в самом деле спит, ведь со сном у него уже долгое время были проблемы.