забавляет, что ты доставляешь мне неприятности

— Ты можешь прикоснуться ко мне, ты же знаешь? Оби-Ван открывает глаза, чтобы взглянуть на Энакина, нарушая тишину между ними. Он действительно невыносимо красив, подумал Энакин про себя, разглядывая черты падавана напротив, хотя делал это уже тысячи раз. Запомнил все об Оби-Ване, что смог найти и узнать, от того, что вызывает у него улыбку, до его любимого десерта, который он позволял себе лишь изредка, потому что никто не готовил его действительно правильно, кроме продавца с очень-далекой-планеты. Их связь была наполнена тихим весельем, и когда Оби-Ван заговорил, Энакин почувствовал дыхание на своих губах. Он дразнил его, зная, что Энакину трудно сосредоточиться. Ему пришлось пару раз моргнуть, прежде чем до него дошли слова Оби-Вана. — Я прикасаюсь к тебе, — легко отвечает он. Ну да! Они целовались, и все шло просто прекрасно, пока Оби-Ван не отстранился, чтобы начать болтать. Ни о чем и одновременно обо всем на свете. Они могли бы потратить свое время на что-нибудь поприятнее, например… на парочку новых поцелуев. Удовлетворенный тем, что его аргумент был убедительным, он рванул вперед, но Оби-Ван в ответ откинулся назад. Энакин раздраженно хмыкнул: — Оби-Ван. — Энакин, — передразнил он. Энакину нравится его остроумие, нравится, как его возлюбленный произносит его имя, но прямо сейчас он хотел, чтобы этот рот проделывал кое-что другое, и он не понимал причины отказа. — Почему ты не позволяешь?.. — ворчит он. Оби-Ван все еще опирается на локти, и Энакин еле сдерживается, чтобы не наброситься на него во время разговора. Он хочет услышать, что собирается сказать Оби-Ван, но это не значит, что соблазна продолжить то, что они начали, не было. Оби-Ван смеется. Энакин тает. — Я могу слышать твои мысли. Думаю, даже без связи мог бы, — улыбается он. Энакин не может не ответить ему, его счастье, как прямой путь к счастью самого Энакина. Что бы ни чувствовал Оби-Ван, он чувствует то же самое. Также сильно. Его улыбка, должно быть, выглядит маньячески и пугает всех остальных, кроме юнца перед ним, который смотрит на Энакина Скайуокера, Избранного, которому предназначено стать самым могущественным джедаем в истории, непоколебимо, с любовью. — Да? — притворно удивляется он. — У тебя на лице написано, — Оби-Ван подходит ближе и берет лицо Энакина в ладони, шепча слова как секрет, как будто эта близость намного интимнее, чем есть. — Тогда о чем я сейчас думаю? — Глупый Оби-Ван не дает мне с ним целоваться, — Оби-Ван безуспешно пытается имитировать его акцент. — Он должен просто закрыть рот и позволить мне целовать его днями напролет. — Я не так говорю… — как бы сильно он ни любил звук голоса Оби-Вана, в этот момент он предпочел бы делать губами нечто иное. Он качает головой, его волосы до плеч колышутся вместе с ним: — Вообще-то так и говоришь. — Нет… Оби-Ван пожимает плечами, как будто согласен не соглашаться, и Энакин молчит. Оби-Ван мог сказать что угодно, и у Энакина не было бы выбора, кроме как не возникать, даже если на самом деле он не так говорит. Совсем. Абсолютно… Ладно, он великолепен во всем, за исключением акцента. Но Кеноби милый, даже когда издевается над ним, так что Энакину все равно. Но он не оставит без внимания другую оплошность Оби-Вана: — Я бы никогда не сказал тебе заткнуться. Я хочу выслушать все, что ты желаешь поведать, — шепчет он. Беспечность покинула Оби-Вана в один миг. Он опускает руки, спускаясь по шее Энакина к его рукам, и далее к его ладоням, беря их в свои. Нежно держит их грубыми, мозолистыми пальцами от бесчисленных поединков на световых мечах на протяжении многих лет. Он облизывает губы, опускает глаза, как будто тяжесть взгляда Энакина слишком, чересчур давит на него. Энакин восстанавливает чувствительность в своих пальцах и приподнимает подбородок Оби-Вана, его большой палец касается ямки, из-за которой Оби-Ван иногда комплексует. Мальчик перед ним блестящий, такой красивый, спокойный и мудрый, и, несомненно, станет лучшим джедаем в Галактике, несмотря на то, что все остальные говорили Энакину, что это была его судьба, а не Оби-Вана. Но они просто не видят того, что видит он. Даже Оби-Ван не видит, довольствуясь тем, что стоит за ним, а не рядом, как должно быть. Не перед ним, как он того заслуживает. Энакин уже не в первый раз желает, чтобы их связь была крепче, не как нити ткани, а как пласты дюрастали, чтобы Оби-Ван мог ощутить все восхищение им. При всем своем блеске, он, кажется, не понимает, что ему не о чем беспокоиться, что он не может сделать ничего из ряда вон выходящего в глазах Энакина. — Пожалуйста, — умоляет он, не зная, о чем просит. Просто надеется, что Оби-Ван поймет. Он ощутил, как Оби-Ван смялся, и снова его охватил трепет от этой реакции. Как могло такое простое слово так сильно повлиять на него? Кто позволил Энакину иметь такую власть над столь прекрасным созданием? Он всегда знал, что он более требовательный, чем другие посвященные; всегда жадный, всегда ищущий большего, даже на пыльном Татуине, которому нечего было предложить ему, кроме последних вздохов умирающей жизни. Ему нельзя было позволить иметь что-то настолько ценное; он не мог доверить себе заботу за Оби-Ваном, боясь того, что случайно сломает его. У него жадные руки, он знает, но что хуже, так это то, что его руки неконтролируемо разрушительны. Он не знает, как обращаться с драгоценным. Он знает о когтях и отчаянии, о песчаных бурях и обрушивающихся домах. Он боится прикоснуться к Оби-Вану, возложить на него руки, потому что боится, что раздавит его тяжестью своего желания. Если эта граница, наконец, будет пересечена, если он позволит себе это, то не сможет остановиться. Оби-Ван встречает его взгляд, пытаясь выразить все свои сомнения глазами. Это просачивается сквозь его присутствие в Силе, наполняя комнату тяжелой атмосферой, которой раньше не было места. Оби-Ван, великолепный, замечательный, слишком хороший для него, произносит: — Ты можешь прикоснуться ко мне. Энакин снова бросается вперед, но на этот раз Оби-Ван встречает его, сам, и в перерывах между торопливыми, беспорядочными, идеально несовершенными поцелуями Энакин обещает ему: — И буду. Я буду.