•••
В доме тепло от еще не остывшей с ночи печки и пахнет древесиной, когда Намджун запускает в свою хижину морозный осенний воздух. Тяжелая дверь громко бухает за спиной, лязгая металлическим замком, и волк наклоняется пастью к полу, разжимая. Молодой птенец, а Намджун думает именно так, торопливо топает по деревянному полу своими черными перепончатыми лапками, и тут же юркает под кровать, прижимаясь в угол между ней и печкой. Волк только вздыхает. Похрустев позвонками, Намджун оборачивается в человека, потягиваясь. Его волк хоть массивен и силен, но разнежен домашним теплом, когда возвращается обратно. Если бы не обходы территории, он бы с радостью никуда не выходил дальше своего порога, иногда порубив дров, чтобы потом вернуться к чтению книжек у печки. Треск и жар всегда оказывали на него успокаивающий эффект, превращая дикого зверя в одомашненного питомца. Благо никто другой этого не видел. Взгляд невольно падает в сторону кровати и он вздыхает. — С тебя же даже суп не сваришь, кроха, — сетует волк, но к утенку не лезет. Все еще слишком рано для бодрствования, да и дел особо у Намджуна не было, кроме как исследовательской вылазки к озеру. На сегодня его поход туда закончен, ибо утки не такие уж глупые и теперь явно не попадутся ему в пасть. Чтобы утихомирить их — нужно время. Поэтому теперь можно сходить в другую сторону леса, но несколько позже, ближе к вечеру. Недолго думая, чем же себя занять, Намджун бросает взгляд на пустующий котелок, в котором предполагается суп, и мысленно делает пометку заняться этим. Но сейчас он только зевает, собираясь покемарить, досыпая те часы, которые отдал на подъем к ранней вылазке. Но прежде чем лечь, он берет пиалу, наполняя ее водой, и ставит возле печки, двигая под кровать. Явно этот трясущийся комочек перьев все еще испытывает стресс, не оставлять же его просто так. А что делать дальше, он решит позже. Тихое копошение в доме — это почти привычное явление ближе к зиме, так как мыши и прочие грызуны ищут где подкрепиться или переждать холода, поэтому Намджун уже привык их выпроваживать. И ему казалось, что именно из-за этого он и проснулся, хотя обычно не обращал внимания. Такие звуки стали уже чем-то обычным, как щелканье дров в печке или хруст половиц от наступающих морозов. Но сейчас его чуткий слух улавливает какие-то не совсем знакомые звуки и он открывает глаза. Кто-то невысокий с пшеничными лохматыми волосами и с его пестрым пледом на плечах разграбляет мешочки с вяленым мясом, которые висят на стене по бокам от котелка. Незваный гость пытается все делать бесшумно, поэтому его движения нарочито медленные и осторожные. Намджуну кажется, что тот даже не дышит, когда привстает на носочках и тянется к мешочку повыше, пытаясь снять петельку с гвоздика одной рукой, второй придерживая импровизированный плащ. Волк бы даже умилился, если бы так нагло не воровали его запасы. — Эй, ты! — Намджун резко садится на кровати, хмуро смотря в сторону незнакомца, который тут же замирает, будто и не было его там. Только стоит Намджуну привстать, делая шаг, как воришка отмирает и, спотыкаясь, отбегает к противоположной стене, зажимаясь в угол. Он закрывается пледом, что видно только его макушку. Совсем рядом с ним — входная дверь, все также запертая на замок, как и тогда, когда он ложился спать. Неужто влез через окно? Но и оно выглядит целым. — И как ты тут только оказался? — больше сам себе, чем незваному гостю говорит Намджун, снимая маленький мешочек со стены. — На. — Ты меня сюда принес, — тихо отвечает парень, а этот точно он, как можно заметить по обнаженному телу, прикрытому только пледом. — Спасибо. Маленькими пальчиками он хватает мешочек, торопливо развязывая, будто его могут отобрать. Намджун хмурится, не сразу соображая, а потом до него доходит, что тот серенький птенец — его голодный воришка. Надо же было найти гибрида на свою голову. — Ты меня откормишь и съешь? — подает голос кроха, на секунду переставая жевать, когда смотрит своими большими и грустными глазами на Намджуна, моля о пощаде. — Дурной что ли? — волк машет на него рукой и отходит к шкафу, перебирая одежду. Теперь его голос за дверцей звучит приглушенней, — Ты и уткой на суп едва бы сгодился, а людей так тем более я не ем. Знаешь, из гуманных соображений. Намджун выуживает из шкафа длинную рубаху, которая давно стала маломерить в плечах, и теплые штаны на завязках, громко хлопая дверцей, от чего незнакомец вздрагивает. Он к нему совсем близко не подходит, чтобы не пугать, и кидает одежду рядом, прося одеться. Все же на улице не май месяц, и хоть в его доме было тепло, но какие-то элементарные рамки приличия тоже действовали, в особенности с незнакомыми людьми. За спиной слышится торопливое шуршание, пока Намджун отходит к котелку, замирая перед ним. Похоже сегодня ему потребуется побольше воды для супа, раз кормить придется на один рот больше. Значит и мяса придется брать тоже соответствующе. Разочаровывает, но ничего не поделать. Не выгонять же того, кого сам же и принес. Все же он еще на озере для себя решил, что просто спрячет птенца, чтобы никто другой его не утащил. Вот, спрятал. — Тебя как звать-то, чудо? Меня Намджун, — он гремит поварешками, чуть не роняя, когда достает самую большую. — Надеюсь ты ничего не имеешь против бульона из птицы. Или вы такое из солидарности не едите? — Чимин, — звучит совсем рядом и Намджун оборачивается, почти сталкиваясь нос к носу с ним, если бы тот был хотя бы на голову повыше. — Я ем любое мясо. И я не утка! — уже более сердито добавляет, сводя брови. Намджун удивляется чужой реакции, смотря на него сверху вниз. Чимин выглядит не просто недовольным, а оскорбленным, все еще кутаясь в плед, но уже одетый. Его непослушные волосы торчат во все стороны, делая его очаровательно нахохлившимся, как если бы он был в образе своей второй ипостаси. Намджун не иронично улыбается с него, возвращаясь к приготовлению ужина. — И что же не-утка забыла среди точно-уток? — он находит свои слова смешными и не старается скрыть смешок, когда задает вопрос и ныряет в мешок за овощами, выбирая те, что побольше. Чимин за спиной похоже топает ногой от возмущения. — Я лебедь! — восклицает громче, чем следовало, поэтому тут же пристыжено закрывает рот руками и краснеет щеками. — И среди уток оказался случайно. Я перелетал вместе с ними с прошлого места, но у меня началась линька, поэтому я не смог даже удрать от тебя. Согласно хмыкнув, Намджун перекладывает отобранные овощи в таз, чтобы помыть и почистить. Рассказ Чимина звучит правдоподобно и вполне оправдывает, почему он единственный не смог от него упорхнуть и почему так отличался от других. Ведь даже те же птенцы утки были совсем крохотными и желтыми или с темноватым оперением. Окрас птицы Чимина же был темнее и грязнее, будто его испачкали намеренно, а его шея и тело были куда более вытянутым, чем у обычных утят. Он все никак не отходит от спины волка, переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в цветастый плед, будто ему и правда так холодно, или скорее неловко, а оно как нечто, что помогает поддерживать безопасное укрытие. Намджун не видит, но чувствует его взгляд, невольно прислушиваясь к движениям, несколько раздражаясь. Он настолько привык жить здесь один и быть в полном одиночестве, что теперь гость его нервировал, мешая сосредоточиться. — Сядь на стул и не маячь за спиной, — не оборачиваясь, просит Намджун. — Одного только не понимаю, почему ты не ушел, когда я уснул. — Там темно, — тушуется Чимин, когда понимает, что мешает своим неловким топтанием. — Да и в этой части леса я не был, вряд ли бы я снова вышел к озеру. — Поэтому решил остаться в логове волка? — Ну, — Чимин смущенно отводит взгляд, когда Намджун оборачивается, и забирается на стул с ногами, укутываясь пледом. — Ты же тоже гибрид. А еще сказал, что из меня не получится суп. Вот я и понадеялся… Волк умиляется с чужой наивности, тихо посмеиваясь. Чимин это замечает и недовольно дуется, нахохливаясь в своем коконе, но ничего не говорит, чтобы не мешать. Сначала он хотел предложить свою помощь, но, заметив как быстро и четко все делает Намджун, точно зная, как и что правильно подготавливать, решил просто послушаться и посидеть в стороне, изучая место. Он уже успел немного рассмотреть дом, хоть и выбрался из-под кровати не сразу, сморенный пережитым стрессом и теплом от печки. И пускай он поступил неосмотрительно, позволив себе уснуть, но что-то ему подсказывало, что никто его не съест, если он отвлечется. Сначала волчья хижина показалась огромной, когда его сюда принесли, но стоило страху отступить и дать волю любопытству, так получилось рассмотреть ее чуть получше. Дом и правда был просторный, но уютный и теплый, а все количество вещей совсем не делало пространство меньше. Дальше одной комнаты, не считая небольшого предбанника, Чимин не ходил, но уже здесь, помимо печи и кровати, смог заметить большой деревянный шкаф, дверцы которого были будто вырезаны узорами вручную; множество полок разных книг с разноцветными корешками; обеденный стол с парой стульев и оборудованное место под котелок, которое было выложено из кирпича, на нем же висели мешочки с вяленым мясом. Еще было две двери, одна из которых, предположительно, вела в кладовую, а вторая в туалет. Погреб, как оказалось, был тоже в кладовой, как узнал Чимин, когда Намджун ушел за мясом к бульону. Заерзав на стуле, отчего он неприятно скрипнул, Чимин вжал голову в плечи, но никакой реакции не последовало, поэтому он свесил ноги, едва касаясь пола. Было несколько неловко сидеть без дела, поэтому он принялся изучать расписную салфетку на столе, обводя узоры пальцем. — Держи, кроха, — Намджун поставил перед ним миску с начищенным картофелем и морковью, передавая также деревянную доску и небольшой ножичек. — Не могу слушать как ты грустно вздыхаешь. Первый раз за их недолгое знакомство на чужих губах появилась счастливая улыбка.•••
Пышным снегом заметает всю округу, превращая некогда зеленую поляну в белесое озеро, переливающееся снежинками под зимним солнцем. Ночная метель замела все тропинки и запорошила ступеньки дома, старательно пытаясь пробраться внутрь, гулко завывая. Даже на окнах, настежь закрытых, оставила небольшие сугробы и красивые узоры, которые не успели подтаять от тепла. Когда хлопает дверь, отдаваясь громким звоном замка внутри, снаружи осыпается снег с крыши, падая кучкой под ноги. Чимин довольно улыбается, потоптавшись на пороге, а потом чуть ли не ныряет в сугроб, едва спустившись со ступенек. Намджун еще спит, отдыхая от ночной охоты, поэтому никто не может помешать ему от снежно-солнечных процедур. Все же, когда ты всегда улетаешь туда, где больше вероятность достать пропитание, застать снег удается редко. А тут такая возможность! Чимин счастливо хихикает, удобней устраиваясь в сугробе, в который плюхнулся спиной. Его руки зарылись в пушистый снег, холодные снежинки, просачиваются под большие рукавицы, отчего он задвигал ими в разные стороны, то ли разгоняя, то ли закапываясь сильнее. Холодный снег касался щек и щекотал шею, попадая за шиворот, но Чимина это не особо волновало, утопая в сугробе сильнее. Так сложилось, что он задержался не только на тот судьбоносный день, когда его принесли сюда, но и дольше, оставшись здесь который месяц. Намджун его совсем не гнал, кажется, даже прикипев, а Чимин только рад был остаться, помогая по хозяйству и наслаждаясь своей первой зимой. Волк оказался не сильно старше самого Чимина, но порой вел себя так, будто он самое древнее существо в этом лесу, прося не шуметь или не пускал гулять в непогоду, когда было так охота помочить свои перья. Вот и сейчас он сбежал из-под опеки, пока волче спал и не мог высказать свое «заболеешь — съем». Закрыв глаза, Чимин подставляет лицо редкому зимнему солнцу, нежась под его лучами. На его нос и веки изредка падают крошечные снежинки, тут же тая, но он только довольно тянет губы в улыбке, совсем не замечая холода. Неподалеку открывается массивная дверь и по тяжелым шагам Чимин понимает, что это по его душу. — Хоть тулуп догадался надеть, я уж думал, что ты тут в одной рубахе валяешься, — бурчит Намджун, глядя на него с порога. На его плечах цветастый плед, а на ногах — тапочки. — Унес все тепло из дома, а вернешься холодный как лягушка. Щеки обдает жаром, когда Чимин догадывается, что Намджуну без него под боком стало холодно, отчего он и проснулся, не обнаружив лебедя рядом. Тот, конечно, никогда прямыми словами о привязанности или тем более симпатии не говорил, но часто мог выкинуть нечто подобное, прикрываясь своей ворчливостью вперемешку с заботой. Было слишком очевидно, что их сожительство давно переступило всевозможные рамки, заставив притереться друг к другу. И, кажется, никто не был против. — Я греться к тебе вернусь, ты же как печка, — смеется Чимин и шевелит руками и ногами, делая снежного ангела и тем самым зарываясь в снег глубже. — Ну уж нет, чтобы ты опять своими ледяными лапками под меня забирался? — он отрицательно качает головой. — Отказываюсь, будешь с печью обниматься. И хлопает дверью, отчего оставшийся на козырьке снег скатывается окончательно. Чимин только хихикает с него и вновь закрывает глаза. Проведя на улице еще около часа, за который он успел примять половину снега близь дома своим телом, делая снежных ангелов и зарываясь в сугробы; построить снежную бабу около крыльца, сделав ей нахмуренные волчьи брови из веточек, изображая Намджуна, и обратиться, нырнув в сугроб лебедем. Все его оперение примялось, а человеческую одежду было несколько тяжело тащить до самой двери, но это того стоило, чтобы после пугающей ночной метели, наконец понежиться в солнечных и снежных ваннах. А Намджун, противореча своим угрозам, уже ждал его с махровым полотенцем и тазиком горячей воды для ног, тут же жалуясь с порога, что некие личности совершенно его не слушаются. Чимину только и оставалось, что улыбаться, довольно прижимаясь к Намджуну ближе, когда он усадил его к себе спиной, укутав в плед, и привалился сзади, суша его влажные после снега волосы. Предательский румянец покрывал и щеки и шею, но Чимин старался себя убеждать, что это из-за мороза, а не от смущения перед одним волком.•••
Широким взмахом крыла, шумно разрезавшим воздух, Чимин оповестил о своем возвращении, медленно опускаясь на опушку к знакомой хижине, которую полноправно считал своим домом. Его оперение уже больше было похоже на лебединое, переняв в себя достаточно белого цвета. Верхний окрас еще выглядел серым, но уже не настолько грязным, как в первую встречу с волком. Его красивый силуэт притягивал глаз, отчего теперь его точно можно было отличить от любой утки, которые останавливались на озере. Волк, заслышав о возвращении, довольно потянулся, прогибаясь в спине и впиваясь когтями в зеленую траву, где до этого мирно лежал, греясь на солнце. Чимин отлучался по своим птичьим делам, то устраивая себе водные пиршества, то притаскивая что-то в дом про запас, а иногда вызывался проведать территория сверху, иначе для чего еще ему нужны были такие большие крылья. Намджун возвращается в дом, оборачиваясь в человека, тут же надевая на себя ранее скинутую одежду, и поворачивается, когда дверь распахивается. Чимин, не дожидаясь, пока ему подадут хотя бы халат, виснет у Намджуна на шее, прижимаясь крепко-крепко, будто отсутствовал по меньше мере полгода, а не около суток. Он трется своей щекой о чужую, когда его талию оплетают горячие руки, а потом обхватывает Намджуна за щеки, чтобы расцеловать его лицо. — Я соскучился, — почти пищит, когда его прижимают к себе крепче и утыкаются носом в шею. — Очень-очень. — А я по тебе, кроха, — Намджун оставляет влажный поцелуй на его шее и отстраняет от себя, чтобы все же дать возможность одеться. — Как слетал? Чимин урчит, будто и не птица вовсе, получая ласку, а следом совсем разнежено и медленно одевается, не сразу отвечая на вопрос. Он слишком часто думал о том, чтобы вернуться домой, к своему волку, что почти забыл, зачем улетал. Но стоит волшебной неге развеется, как он тут же хмурится, возмущенно повышая голос. — Ты не поверишь! — только ногой не топает от раздражения. — Меня пытались привлечь! Он как раскинул свои широченные крылья и давай ими бить по воде, всю муть со дна поднял! Я сначала даже растерялся, хотел же просто водорослей себе собрать. Глядя на взъерошенного и недовольного Чимина, Намджун только хохочет, представляя эту картину. Он ведь и сам в первый раз растерялся, когда его лебедь прибег к таким действиям по первой совместной весне. Намджун не очень был посвящен в брачные танцы других видов, поэтому не сразу сообразил для чего тот воду баламутит, неужто купается так? Только вот на берег уже вышел весь красный и обиженный Чимин, не разговаривающий с ним до самого вечера. Простого «ты мне нравишься», сказанного под покровом ночи шепотом, отвернувшись спиной, было достаточно, чтобы все встало на свои места. — Ты поэтому такой нежный? — Намджун стискивает его в объятиях снова, приглаживая пушистые волосы. — Боялся, что другие лебеди тебя уведут? — Еще чего! Я бы с ними не пошел, мне никто другой не нужен, — он гордо поднимает подбородок и привстает на носочках, чтобы опереться им на чужое плечо. — У меня свой волк, который их съест. Намджун смеется с его высказываний, вспоминая, как это было в первую их встречу, и легко подхватывает Чимина на руки, кружа по комнате. Он дразнит его чересчур ревнивым, хотя уверен, что сам такой же, но все равно не может не умиляться с его реакции. Лебеди по своей натуре довольно горделивы и агрессивны, но на этого кроху, которого Намджун однажды украл с озера, это похоже не распространялось, делая его таковым только по отношению к любому другому существу, который мог посягнуть на их личное счастье. А волк старался сделать так, чтобы таких поводов было меньше. Вот и сейчас, успокаивая и даря нежные поцелуи, чтобы видеть любимую улыбку, а не нахмуренные брови, Намджун в который раз убеждается, что исследовательские вылазки днем не бывают лишними. Никогда не знаешь, когда встретишь удачную добычу или милую кроху.