Рождественский спешл/Christmas special

У пацана растяжка была — закачаешься. В прямом смысле: стоило ему закинуть колено вверх, чтобы зацепиться за шест и выгнуться назад, хитро сплетённым движением перебирая по воздуху свободными теперь руками, как реальность вокруг начинало качать вслед за ритмом его вздымающейся и опадающей под волной позвоночника груди. Би-Хань взглядом профессионала видел идеальный вертикальный шпагат; правда, сохранять профессионализм в такой ситуации было неимоверно сложно, да и единоборствами он сейчас занимался больше для души. В отличие от соседа, прикрытого лишь штанами, а в остальном сплошь облепленного какими-то крупными блёстками настолько плотно, что они создавали впечатление наросшей на коже чешуи, пацан был практически полностью одет. Кто-то бы сказал, что чересчур одет для подобного рода заведения, но Би-Хань был как никогда благодарен за то, что в стрип-клубах можно встретить и такое. Хоть на ком-то во всей этой безобразной вакханалии отдыхал глаз. По крайней мере, пока пацан не начинал взлетать по пилону к потолку так резво, что вместе с ним у Би-Ханя взлетала температура и… всё остальное. Костюм пацана напоминал дизайном дурные файтинги девяностых, когда в пару десятков пикселей нужно было вместить визуальное впечатление дикой силы, от которой будут ссать кипятком мальчики, и необузданной мужской сексуальности, с расчётом уже на девочек, да ещё присыпать всё это сверху узнаваемой культурой самого персонажа. Этот образ был, похоже, слизан с японских самураев. Щитки на предплечьях и бёдрах, широкие подвязанные под коленями и на поясе штаны, перекинутая через одно плечо туника, которую поверх покрывала странного вида обрезанная куртка — рукава были, а вот на остальное, видимо, не хватило ткани. Повязанный на шее платок ниспадал свободным краем на левое плечо, над правым шуршала связка как будто соломы, хотя Би-Хань не брался утверждать, что это такое в принципе и с какой целью оно прицеплено к костюму. Не павлиньи перья — и на том спасибо. Хотя, исходя из общей японской тематики, перья скорее были бы журавлиными. В неоновом свете софитов вся ткань искрилась серебром — не то вышивкой, не то красками, что мазками завивались в подобие заиндевелого узора на стекле, — в тему нынешнего сезона. Пацан скорее был пляшущим белым пламенем, нежели проявлением зимней стужи; по крайней мере, лицо и шею от его выкрутасов на шесте жгло именно что огнём, а от вида того, как он зажимает металл между бёдрами, так и вовсе в мозгу пустело как в начисто выгоревшей печи, до вакуума. Лицо у него, как, впрочем, и у остальных, было предусмотрительно прикрыто. От носа вниз скалился литыми металлическими клыками какой-то стилизованный намордник, похожий одновременно на череп и на древние маски театра Но. Вкупе с расцвеченными болезненно-розовым цветом аж до висков уголками глаз и неоновыми синими блёстками, которые раскинули хищные лапы от лба до скул, смотрелось поистине угрожающе. Не то чтобы Би-Хань пытался разглядеть его — за беспорядочно спадающими аж до подбородка влажными патлами и макияж-то толком не разберёшь — просто нужно было хоть как-то отвлекаться, когда пацан потягивался правым боком. Потому что в практически полностью закрытом костюме именно эту сторону, от пояса до полы обрезанной куртки, открывала на всеобщее обозрение как будто случайно соскользнувшая на бедро туника. Наверное, у них тут дресс-код для выступающих такой. И в ином виде пацана просто выгнали бы — как-никак, это не просто танцевальный клуб, а стрип-бар, будь он неладен. Что Би-Хань вообще здесь забыл? История, на самом деле, до слёз смешная и грустная в своей поучительности одновременно. В офисе ERLM, где Би-Хань уже второй год как работал на должности старшего юриста, он прослыл знатным брюзгой и, вообще-то, такой своей репутацией даже гордился. Да, он проверял все документы аж по четыре раза. Да, он гонял стажёров из Гарварда до седьмого пота, не обращая внимания на их именитый университет, пока не добивался нужного результата. Сколько раз он цепко высматривал подвохи в договорах, чтобы уберечь Лю Кана от невыгодных, если не сказать вообще — грабительских — условий; сколько потратил времени, нервов и литров кофе, сражаясь в судах за уже допущенные ошибки, пытаясь вывернуть дело максимально в пользу компании? Ему даже кружку подарили с его фирменным высказыванием — «всегда читайте мелкий шрифт». И каков итог? Он попался хуже сопливого первокурсника. Согласился не глядя, как и многие в офисе, на предложение Лю Кана отметить грядущие рождественские выходные, по его же выражению, «необычно и с огоньком». Ага, с пожарищем даже. Хотя, скорее всего, руку к этому приложила и Синдел. Чувствовалась в идее похода в стрип-бар её… Эксцентричность. Отвертеться ни ему, ни прочим уже не удалось. Не то, чтобы кто-то кроме него всерьёз пытался — Би-Хань услышал, как пара девушек-курьеров чирикали об этом в кафе лобби. Спаситель народится только назавтра; вечером все разъедутся по домам, чтобы, подложив под ёлку подарки, наутро задобрить детей сказкой про визит убелённого сединами старца, знающего всё и про всех, потащить их в многочисленные здесь церкви, и лишь потом собраться с близкими за одним столом. Семейные идиллии пока только в планах, а до того можно и… погрешить. Пока святой младенец не видит. Би-Хань не осуждал традиций страны, ставшей ему и брату второй родиной, как, впрочем, и не приобщался к ним. Он и в даосские храмы не особо-то ходил, лишь изредка, когда брату всё-таки удавалось уболтать его навестить духов предков. Не ему переживать за грехи, уж точно. Но, хоть религия и не была ему близка, сейчас Би-Хань готов покляться, что, если пацан в маске ещё чуть-чуть изогнётся, являя взгляду в просвет костюма чётко просматривающийся рельеф хорошо накачанной косой живота, острых граней зубчатой на рёбрах и пухлый контур груди, увенчанной невообразимого персикового цвета маленьким соском, Би-Хань прямо тут отдаст душу любому богу, который не побрезгует подобной сомнительной ценностью. Лю Кан вообще любил говаривать, что его юристы во главе с Би-Ханем после смерти не попадут в ад, потому что самого дьявола переспорят. Би-Хань на это лишь скептически кривил нос — ну не умел принимать комплименты, тем более такого сомнительного качества. Или просто недолюбливал босса. Подтянуть лицензию для Штатов и пойти работать юристом его вынудило то же, что и отдалило от профессиональных занятий единоборствами. Да, медалей и кубков за победы Би-Хань в своё время поднакопил достаточно; после переезда они так и пылились в какой-то неразобранной коробке. Мировая арена не приносила доходов, скорее уж требовала расходов не меньших, чем его восходящая звёздочка картинных галерей, и позволить себе две таких статьи трат Би-Хань пока, увы, не мог. Пришлось выбирать. С довольно предсказуемым итогом в пользу звёздочки. Которой, кстати, нужно было не только оплачивать жильё — жили они вместе, так что номинально Би-Хань отдавал аренду лишь за свою квартиру, — но и кормить, одевать, выпихивать ежедневно в восемь утра на учёбу, иначе звёздочка настолько с головой уходила в свои палитры и холсты, что бушуй вокруг хоть пожар, ей было бы всё равно. Ему, если точнее. Куай Ляну. Нет, ничего плохого о младшем брате Би-Хань сказать не мог. Учился тот прилежно, третий семестр подряд откусывал у правительства какую-то художественную стипендию, достаточную, чтобы оплатить саму учёбу, но по какой-то причине на поддержание прочей жизни уже не рассчитанную; когда не пропадал по сборищам собратьев по несчастью быть награждёнными природным даром переносить впечатления на холст или на своей неизвестной подработке, доходов с которой хватало ему только на расходники, успевал даже ходить с ним в зал. Но, пожалуй, не живи они в одном доме, и вовсе забыли бы лица друг друга, потому что виделись разве что по утрам, когда Би-Хань перед работой заходил к Куай Ляну в комнату разбудить его и напомнить про спрятанный в холодильник завтрак. На рождественских выходных, если только младший останется дома, можно будет провести с ним время: завалиться вместе на диван, врубить престарелый телек в гостиной и пару дней плавить мозг глупыми комедиями, заедая это дело курицей из доставки. Но сегодня, пожалуй, Би-Ханю лучше с ним не сталкиваться. Не после того, как он весь вечер проторчал в дыму и неоне, не в силах оторвать глаз от вьющегося на сцене пацана-танцора. — Прекрасный мальчик, да? Би-Хань не подпрыгнул на месте лишь потому, что до сих пор как заблоченный наблюдал за пируэтом на шесте — ещё на пару секунд замерев в совершенно немыслимой позе вниз головой, пацан изящно перемахнул обратно в нормальное положение и начал следующую связку как ни в чём не бывало. Только тогда чуть переведя взгляд, Би-Хань увидел красивый профиль главы бухгалтерии Синдел. Всегда она так — появляется внезапно, почуяв чужую слабость. Чёртова ведьма. — Да, — он согласился с её вопросом, потому что отрицать его очевидную заинтересованность в пацане было бы глупо. — Я его тебе куплю. — Откажусь. — Не откажешься, потому что я вообще-то уже его купила. Ты же не хочешь сказать, что я потратила деньги напрасно? — поправив свои бесконечные идеально-серебристые волосы, Синдел улыбнулась так тепло и обворожительно, что Би-Хань тут же ощутил стянувшуюся на шее тонкую петлю гарроты, а потом махнула кому-то за его спиной. Минута — и его уже вела куда-то в лабиринт выжженных неоном коридоров затянутая в такой же фиолетовый неон девушка-сопровождающая. — Они Даймё будет выступать здесь, — цокот каблуков замолк перед ним внезапно, Би-Хань едва успел затормозить перед гостеприимно распахнутой девушкой дверью. Но внутрь его не пустили; не сразу, по крайней мере. — Я должна ознакомить вас с правилами поведения. Не мешайте артисту, не вставайте с места во время представления, не пытайтесь изменить программу представления. Прикасаться к артистам запрещено, если они не выражают прямого на то согласия. В соответствии с условиями приватности мы не наблюдаем за вип-комнатами, но, если артист почувствует себя некомфортно, узнаем немедленно. Поэтому настоятельно рекомендую соблюдать все озвученные мною правила, во избежание... Неприятностей и недопонимания. От оскаленных в вежливой предупреждающей улыбке острых модифицированных зубов на мгновение Би-Ханю стало не по себе — то есть, ещё сильнее, чем прежде. Такими зубами ему голову откусят в мгновение ока. Но девушка лишь пожелала приятного отдыха и тут же захлопнула перед его носом дверь, словно в ловушку поймала. Он растерянно огляделся. В неоновом голубом свете мало что можно было разобрать: посреди комнаты стояло большое впаянное в пол кресло, столик рядом с ним, бар по дальней стене — Би-Хань фыркнул под нос, когда за его дверцами обнаружился не только алкоголь, но и полный набор из презервативов, смазки, салфеток и ещё целой батареи разнообразных баночек, о содержимом которых он предпочёл бы не знать, — небольшой подиум с шестом посередине и… Всё. На этом обстановка комнаты и заканчивалась. Никаких больших, кричащих пошлостью кроватей, страхолюдских крестов с манжетами для рук и ног и ещё невесть каких пыточных приспособлений. Просто уединённая сцена для танца. Ну, это ведь и не бордель, а стрип-бар. Хотя разница невелика. Проводившая его сюда девушка с акульими зубами по какой-то причине забыла упомянуть, сколько придётся ждать начала представления; Би-Хань успел опрокинуть в себя порцию хорошего неразбавленного виски — исключительно унять дрожь в руках — нервно навернуть пару кругов вокруг кресла, потом всё-таки устроиться в нём и даже успокоиться до совершенно ровного дыхания, а пацана-танцора всё не было. Может, и к лучшему. Может, всё-таки лучше терпеть козни от Синдел весь следующий год, чем пережить то, на что она его обрекла своей мимолётной прихотью. Ровно в тот момент, когда Би-Хань окончательно решил, что пора валить с этого праздника жизни, покуда ещё можно спасти собственный моральный облик если не перед собой, то перед условным обществом — да хоть бы и в глазах пацана-танцора, пускай тому наверняка до Би-Ханя вообще было поровну, они знать друг друга не знали, — в комнате погас почти весь свет, кроме спрятанных за стеновыми панелями приглушенных лент. Тишина и темнота на мгновение стали почти оглушающими. Потом — послышалась музыка. Би-Хань удивился: вместо визга сямисенов и медного гула гонгов, которые можно было предположить по японскому образу, в воздухе неожиданно полилось тягучее томное дыхание бансури. И так же неожиданно сзади с тихим металлическим перезвоном на его плечи легли крупные горячие ладони; Би-Ханю многих сил стоило не дёрнуться, не схватить одну на выработанном рефлексе и не перекинуть перед собой неизвестного, спасло лишь уже успевшее растопиться в крови крепкое виски. Ладони скользнули вниз, на живот, не с целью раздеть, просто лаская. Исчезли, чтобы тут же пацан явил себя его взгляду полностью. Его танец отличался от того, что происходило на общей сцене. В подчинённых хриплой песне флейты движениях читалась неприкрытая сексуальность — там пацан больше красовался навыками акробатики, здесь же явно пытался добиться смерти Би-Ханя от кислородного голодания мозга по причине того, что вся кровь ушла в пах. У него, признаться честно, получалось. Опершись руками о спинку кресла над плечами Би-Ханя и коленом — между его разведённых в привычной расслабленной позе ног — пацан навис над ним. При его габаритах, при скалящейся демонической маске это должно было бы ощущаться как угроза, но Би-Ханю только ошпарило изнутри по позвоночнику неуместно-сильным предвкушением. Взгляд невольно опустился с маски ниже. Теперь, в настолько нестерпимой близи, что аж немного резало по глазам, Би-Хань мог видеть, как под мягкой влажной кожей перекатываются мышцы на обнажённом боку. Он почему-то знал наверняка — даже разденься пацан полностью, это не выглядело бы и в половину настолько же эротично, как то, что он видел сейчас. Пальцы в такт вздохам бамбуковой флейты то скрывались под накинутой тканью, очевидно трогая спрятанный там сосок, то вновь появлялись на виду, оскальзывая по краю голой кожи вниз, до самого пояса. Би-Хань хотел бы сам это делать, но согласия ему никто не озвучил, так что оставалось лишь комкать пальцы в кулаки и — смотреть. Пацан же всё смелел. Текучим неуловимым движением он вдруг притёрся ближе, умостился на коленях Би-Ханя настолько по-хозяйски, будто всю жизнь тут и сидел. Колдовская мягкость кожи живота скрылась из виду; вместо неё пацан подставил шею, неосторожно и, скорее всего, ненамеренно царапая по щеке и уху выступающими клычками маски, напряжённо до гулкости пыхтя под её защитой, совершенно не осознавая, что творит с Би-Ханем этими звуками. Или, наоборот, осознавая слишком хорошо. От его волос пахло корицей и бадьяном, от унизанной каплями влаги нежной кожи под воротом платка — солёным потом и пьянящим мускусом, как будто ещё и на уровне обоняния подтверждая то, что Би-Хань сразу почувствовал сквозь разделяющую их одежду: пацан возбуждён до потери пульса. Твёрдый член тыкался ему в живот, обжигая напрямую по нервам почти невыносимым желанием. Но Би-Хань держался. Би-Хань, стоило пацану попытаться уложить его ладони на себя, руки тут же убрал, чем вызвал почти смешное недоумение в до странности знакомых глазах: — Что-то не так? — Мне запретили прикасаться, пока прямо не скажешь, что ты этого хочешь. — Я хочу, — тут же горячо уверил его пацан, вновь хватая за запястья и укладывая себе на бёдра. — Прошу прощения. Я первый раз это делаю, вот и… волнуюсь. Повезло ему, что рот надёжно скрыт под маской, не то Би-Хань набросился бы, как голодающий на еду, и пил его стоны и слюну до тех пор, пока пацана не откинуло бы в обморок. Шуршащие тряпки на нём изрядно мешали. Как с него это снять, Би-Хань не знал, так что просто смахнул плечо туники в сторону, спустив её до локтя, и забрался обеими руками под ремень, тут же сжимая в пальцах крепкую упругую задницу. Кожа чуть скользила от пота, и не только от него — это Би-Хань понял на мгновение раньше того момента, как его ногти звонко стукнулись о твёрдый металлический предмет, плотно засевший между напряжённых ягодиц. Пацан затаил дыхание, уязвимо вжавшись жарким лбом ему в щёку; всё его тело мощно передёрнулось, стоило Би-Ханю потянуть хвостик пробки чуть настойчивее — кончиками пальцев другой руки он чувствовал, как тугое кольцо мышц неохотно расходится под давлением изнутри, натягивается на самой широкой части игрушки, а потом вдруг — легко — отпускает. Пальцы тут же невольно соскользнули туда, в податливую горячую глубину, и теперь дыхание перехватило уже у Би-Ханя, так заманчиво хлюпало внутри пацана влагой, так мягко обхватывало по костяшкам душераздирающе-нежным, почти шёлковым нутром. Он мог поклясться, что в голове не осталось уже ни капли крови — вся скопилась в паху, подталкивая член выше, ближе к этой желанной тесноте. Поэтому, когда Би-Хань кинул мимолётный взгляд на мокро сверкающую в руке пробку, прежде чем откинуть её подальше, его не хватил удар от её размера. А впечатлиться было чем. Светлая металлическая капля под серебро на вид имела дюйма два, если не два с половиной, в диаметре. — Не тяжело танцевать с такой-то штукой? — повернувшись ровно так, чтобы его губы приложились к малиновой раковинке уха пацана, пробормотал Би-Хань. Сам себя не услышал — а тот уловил, умудрился как-то, и даже на ответ собрал достаточно дыхания: — Я с ней не танцевал. Только перед тем, как сюда прийти… — его голос оборвался его же стоном, протяжным и каким-то даже отчаянным, стоило Би-Ханю после пары пробных движений ткнуться ровно в твёрдую надувшуюся возбуждением простату. По губам невольно ожгло ухмылкой. Пробка пробкой, а всё-таки его пальцы доставали куда глубже, и уже несколько минут спустя пацан сорвано скулил куда-то ему в плечо: — Ох, пожалуйста, я… Я скоро… — Понимаю, мне тоже уже не терпится. Я могу заставить тебя кончить одними пальцами, если хочешь. Или… — Би-Хань демонстративно помахал перед его лицом фольгированным конвертиком, — можем пойти дальше. Если тебе этот вариант больше нравится. Презерватив вырвали у него из руки так яростно, что Би-Хань почти готов был получить кулаком по лицу. Но нет, обошлось. Или кулак в лицо был бы приятнее. Пацан не соврал — судя по тому, как неловко он возился с презервативом, сначала весь уляпавшись смазкой при попытке его открыть, а потом пару раз промахнувшись мимо члена Би-Ханя то ли из-за волнения, то ли по дурости, делал он это впервые. От комичности ситуации противно щекотало в лёгких неуместным смехом; от вида густо разлившегося под макияжем румянца, который светился даже сквозь полутьму, в яйцах жало возбуждением так сильно, что, не владей Би-Хань собой с безупречностью, которой и буддийские монахи позавидовали бы, лежать пацану задницей кверху уже полчаса как. Никакие запреты не помешали бы. Но вместо этого он лишь успокаивающе скользнул пальцами по запрятанной под тканью мокрой спине, стараясь говорить как можно ровнее: — Не торопись, малыш. Подействовало, похоже, как надо. Раскатав резинку до конца, пацан вцепился в него, торопливо водя рукой по болезненно-напряжённому члену — можно подумать, его что-то не устраивало и Би-Ханю нужно было ещё в твёрдости добрать. Но, зная теперь о неумелости пацана, Би-Хань всё понимал правильно. Он мягко отстранил его ладонь и аккуратно коснулся губами уха: — Так всю смазку сотрёшь. Поворачивайся. Послушно соскользнув с его колен только затем, чтобы перекинуть ноги в прежнее положение по сторонам его бёдер, пацан провокационно повёл перед носом Би-Ханя запрятанной за драпировкой костюма задницей. Зря он это. С рыком вцепившись в раздражающую ткань, разве что чудом — иначе не назовёшь — Би-Хань умудрился не порвать её, а спешно заправить под пояс, свободной петлёй державшийся снаружи; следом плавно скатив штаны сразу с бельём пацану до середины бёдер, невольно стреноживая его от излишних движений, он насадил его открытой подготовленной задницей на себя в одно движение — до самого конца. Застонали они хором. Тут Би-Хань на мгновение усомнился в словах о неопытности. Пацан, вцепившись для устойчивости в подлокотники кресла, вился на нём ужом на прокалённой сковородке, дёргал бёдрами, выгибал поясницу для собственного удовольствия, попутно и Би-Ханю доставляя невообразимые ощущения. Приглушённый маской голос, и без того севший до почти неразличимого молящего скулежа, лился ему в ухо пылающим сверлом. От него, как от наркотика, вело сознание и не оставалось ничего от связных мыслей — только накрывающее с головой необузданное желание, дикая похоть на одних инстинктах: подчинить, забрать себе, обнести всю кожу пацана знаками своих зубов, чтобы никому и в голову не пришло посягать на его собственность. Би-Хань и не заметил, как прикусил во рту промокший от пота платок на его шее. Повезло всё-таки, что мудрёную наверть тряпок с пацана не было ни сил, ни возможности снять. В моменте Би-Ханю, может, и простили бы чувствительный укус — а потом содрали бы три шкуры штрафами, да ещё, не приведи боги, погнали бы с исками о лёгких телесных по судам. Вот бы Лю Кану потом было веселье. Взвинченные до предела танцем и близостью, они оба едва балансировали на грани, пара-другая точно выверенных толчков — и пацана развезёт, а Би-Ханю в голову даст так сильно, что хорошо, если не забудет, как дышать. Но пока ещё он соображал. И главным мотивом в соображениях противно звенела тревога: пацан же без презерватива, уляпает сейчас сам себя по уши. Би-Хань не мог понять, почему его это так беспокоило, но… Одно дело чуть намочить прозрачной водяной смазкой шов на заднице, который к тому же ловко прятали полы туники, и совсем другое — разукрасить брызгами спермы всю ткань на животе и груди, где её не увидит разве что слепой. Такое даже нарисованный иней не скрадёт. Он попытался дозваться потерявшегося в нарастающем наслаждении пацана: — Чёрт, тише, ты же сейчас запачкаешь себе костюм! Но тот, конечно, не услышал, продолжая шлёпаться на него бёдрами так суматошно, будто через три минуты ему оттяпают голову. Пришлось придержать его одной рукой поперёк живота — та ещё задачка, учитывая, что мощью он обладал недюжинной, заметной в рельефе мышц даже сквозь все укутавшие его тряпки, — пока вторая наспех шарила по карманам. В конце концов Би-Хань нашёл то, что искал; но, даже заперев пацану головку члена ладонью, проложенной складками носового платка, он всё равно не позволил ему вновь вернуть свободу движений. Понадёжней упершись спиной и плечами в спинку кресла, он подкинул бёдрами раз, другой — и взял такой жестокий резкий темп, что пацан больше и не пытался вырваться, только выл на беспрестанно набирающей в высоту ноте, запрокинувшись головой и руками ему на плечо. От плотного жара его задницы Би-Ханю хотелось выть примерно так же. Но он, чувствуя стягивающийся в животе оргазм и не имея возможности помочь пацану второй рукой, предпочёл ошпарить выдохом ему по щеке, подбадривая хоть на словах: — Вот так, малыш. Кончай. Этого, к удивлению и восхищению Би-Ханя, оказалось достаточно. В кулаке сразу намокло, пацан весь сжался, закаменел в руках, всхлипнул долго и совсем как-то расстроено, словно не оргазм словил, а истерику: — Ах, Би-Хань!.. Сначала он подумал, что ему послышалось — всё-таки в голове шумело всё равно что после обильной попойки, пусть Би-Хань этим и не грешил лет так… Да никогда, наверное. Столько же, сколько лет назад прогнал из сумасшедших подростковых фантазий подростковый же бред про то, как к нему в кровать тихонько пробирается Куай Лян, чтобы вот таким же голосом — ну, тоньше, конечно, за малостью лет, но интонации точь-в-точь — просить его о таком уроке, который старшие братья никогда не должны давать своим младшим. Потом Би-Ханя скрутило едва проступившим осознанием. Знакомый взгляд выкрашенных немыслимым макияжем глаз, голос, тоже знакомый, если выправить его из глухоты в нормальное звучание и, убрав непривычную похоть, заменить её обыденной насмешкой… Одно к одному. Осознание сразу замешалось с добравшим до острого пика удовольствием в гремучую смесь; рвануло по горлу огнём, ожгло корень языка, разбередило весь спинной мозг обратной волной в пах. Смутно, сквозь пелену жара, он почувствовал, как, стиснув напоследок его по всей длине горячим нутром, пацан в одно движение вывернулся из ослабевших рук, соскочил с него и, спешно оправив костюм, рванул прочь. Едва проморгавшись от небывалого по силе оргазма, Би-Хань только и успел увидеть, что стремительно сверкнувшую в проёме двери широкую спину. Но скорость реакции у него работала даже в таком состоянии; спустя мгновение он уже тоже выскочил в коридор: — Стоять! Пацан на том конце инстинктивно замер, вжав голову в плечи. Ему слишком очевидно хотелось сорваться в бег, мчать дальше, пока не высохнут лёгкие в груди и пока ноги не сотрутся до костей. Но он ждал. Ждал, покуда Би-Хань не догнал его, по пути поправляя одежду, не отвернулся, когда с него довольно грубо сорвали маску — только недовольно губы поджал в ответ на строгий приказ: — В машину, живо. Дома поговорим. Пока они ехали, Куай Лян молча грыз ноготь большого пальца, вспомнив вдруг давно вытравленную из него детскую привычку, притопывал ногой, то и дело порывался сесть, как привычно, и тут же с дрожью поправлялся обратно на бок, потому что как привычно сидеть наверняка было больно. Физически. Да и морально — напоминало лишний раз о том, что случилось. Би-Хань, сосредоточенно выруливая на перекрёстках, молчал тоже. Потому что был уверен, что, стоит ему что-нибудь спросить у Куай Ляна, тот огрызнётся; а вместо того, чтобы начать с ним обыденную перепалку, Би-Хань лишь снова и снова будет слышать своё имя, прозвучавшее из губ младшего на самом краю оргазма. Этот сладкий крик и сейчас бился в черепе, множась в бесконечную симфонию, которой никогда и ни при каких обстоятельствах не должно было быть. Но всё же… Дома Куай Лян всё так же тихо опустился кривым движением за барную стойку, уставился в столешницу, не смея поднять глаз. Би-Хань заговорил первым, хоть ему и далось это ценой вымороженной в мгновение ока нервной системы, всей сразу: — Когда? — он не знал, о чём конкретно спрашивал. Когда Куай Лян начал зарабатывать на жизнь танцами на пилоне? Когда решил, что согласиться на приватный танец перед мужчиной будет хорошей идеей? Когда в этот злополучный вечер понял, что клиентом оказался его родной старший брат? — Когда было уже поздно отступать, — зло кинул Куай Лян. — Когда уже сидел у тебя на коленях. Когда… Да какая разница, когда? Уже случилось. — Случилось, — Би-Ханю собственный голос казался эхом. Безвольным и затерявшимся в бездушной холодной гранитной клетке гор. — Я просто танцую, это… Не то, чем мы сегодня… Чёрт возьми, — Куай Лян обречённо спрятал лицо ладонями, потёр почти с ненавистью — может, пытался смазать макияж, а может, воспоминания об умопомрачительном, но неправильном, с какой стороны ни посмотри, сексе. Би-Ханя и самого подташнивало при мысли о произошедшем. Как он мог… своего младшего? И ведь не узнал, не чухнулся до последнего, хотя по глазам жгло слишком очевидными подсказками. — Почему не ушёл? Неужто побоялся, что тебе не заплатят? Би-Хань практически воочию увидел, как едва проглянувший нежной уязвимостью Куай Лян вновь с упрямством захлопнул твёрдые створки раковины своей гордости. — Я тебе не скажу. — Это… давно у тебя, что ли? Не танцы, а — ко мне, — ему даже интонацию до вопроса поднять не удалось, потому что, в общем-то, никакого вопроса больше и не было. Би-Хань уже прекрасно знал, что попал в десятку. Вряд ли Куай Ляна прельщали деньги настолько, чтобы, в моменте поняв, кто перед — точнее, даже под — ним, не развернуться тотчас же, не сбежать с криком, если только он не хотел остаться. Хотел, невзирая на всю омерзительность ситуации, а то и вовсе порадовавшись, что брат его не узнал, что можно чуть отпустить себя и свои чувства, не опасаясь, что всё пролезет наружу... Только пролезло. В самый неподходящий момент. Это откровение просыпало под рёбрами острым колотым льдом, от которого вроде почти не болела замороженная до абсолютного нуля душа, но вместе с тем сердце с каждым новым ударом кровило всё сильнее и сильнее, срезая подводящие артерии, ранясь о грани. Куай Лян его любит. Совсем не так любит, как брат должен любить брата. Но даже не это самое страшное — страшнее всего то, что Би-Хань вдруг понял, что чувствует ровно то же самое. Может, даже сильнее. Всё это время чувствовал, просто молчал, давил и втаптывал поглубже, не позволяя никому, и уж тем более — самому себе — и тени мысли допустить о чём-то таком. Он опустился на одно колено возле понурившегося брата, на мгновение замирая в неловкости — ну что же им теперь делать? — но потом решительно коснулся холодными ладонями запястий Куай Ляна: — Прости. — Да тебя-то за что… — обреченно протянул Куай Лян, позволив отнять ладони от лица, но по-прежнему не смотря в глаза. – В конце концов, это не твоя вина. Тут он, безусловно, прав. Как только закончатся выходные, Би-Хань лично ворвётся в кабинет к Лю Кану, выскажет ему всё, что думает о нём, о его потакании хотелкам Синдел, да и о самой Синдел. Потом пойдёт к ней и придушит её же идеальными волосами. Наверное, потеряет работу. А то и лицензию, и свободу, если совсем уж увлечётся. Но это будет только после выходных, а пока… Би-Хань ласково погладил руки Куай Ляна по костяшкам, чувствуя, как вдруг ненамного отступил мерзко шкрябающий по рёбрам стыд. — Давай закажем курицу на Рождество. Посмотрим старые глупые фильмы. Попробуем ещё раз — но уже без масок. Хорошо? Куай Лян, всё же взглянув на него, робко улыбнулся в ответ, и от этой его улыбки — Би-Хань готов был поклясться — сердце в груди всё-таки оборвалось. Не то чтобы ему было жаль.