— Тёть Надь, вот так? — балансирует на ступеньке стремянки Гоголь, рискуя свалиться каждую секунду.
— Чуть правее, — щурится Тэффи, прикидывая, где красивая гирлянда-бахрома будет смотреться уместнее.
— А по-моему, нормально, — подаёт голос молча играющий в шахматы с Достоевским (вернее, молча проигрывающий в шахматы Достоевскому) Маяковский.
— Помолчи уж, — огрызается обладающий аллергией на некоторых личностей Есенин. — Эстет из тебя — как из тёти Нади борец сумо.
— Ну да, — глубокомысленно соглашается Гоголь, поднимая гирлянду, — в одном сумоисте десять тёть Надей поместится.
— О! — восклицает Тэффи, привлекая внимание всех в комнате. — Оставь так! Великолепно.
Николай, довольный, что его похвалили, радостно спрыгивает вниз со стремянки, устраивая небольшое землетрясение. Из соседней комнаты, где Гончаров с Сигмой лепят на скотч шарики на стены, доносятся чей-то писк и сдавленные ругательства. Тэффи хмыкает и удаляется проверить обстановку.
— Шах и мат, — объявляет Фёдор третий раз за две минуты. Сергей радостно улыбается и по-дружески бьёт Владимира по плечу:
— Не расстраивайся, Володенька, может, обыграешь когда-нибудь… Пушкина, например.
— Сгинь, нечисть, — прогоняет давящегося ухмылкой Есенина Достоевский, которому этот цирк, несущий кодовое название «Крысы мёртвого дома», наскучил ещё тогда, когда был лишь задумкой Тэффи. «Дьявол» медленно поднимается, сквозь зубы ругаясь на жалобно хрустящие колени, и бредёт в соседнюю комнату, откуда доносится тихое хихиканье женской части коллектива. Чутьё и хвалёный разум подсказывают ему, что что-то тут нечисто.
Да, он был прав. Под ёлкой лежит полностью облепленный скотчем и мишурой Сигма. Тэффи вздыхает, прикрыв глаза ладонью (тоже устала под конец года), Аня и Маринка, которых позвали из-за тысячи просьб успевшего за одно совместное задание сдружиться с ними Гоголя, уже не сдерживаются и вовсю смеются. Иван, спокойный, как и всегда, — вот уж кого Достоевский действительно ценит и уважает — всё ещё держит в руках побитый жизнью (и Николаем) стул, по внешнему виду которого смело можно было заявить, что тот пережил Афганскую войну.
— Вань, опусти стул, — выдыхает Тэффи и разворачивается, всем своим видом говоря, что на сегодня с неё хватит. Гончаров ставит предмет мебели на место и принимается распутывать Сигму, заодно радуясь, что никто не спросил, как это вообще произошло.
Наконец с украшением квартиры покончено. Тэффи мельком оглядывает собравшуюся в самой большой комнате толпу и пересчитывает про себя находящихся в комнате. По обоюдному согласию Пушкина было решено не звать — полноправным участников он не являлся, а отравлять себе праздник не желал никто. До момента, когда стрелка висящих на стене часов перешагнёт чёрточку двенадцати, остаётся совсем чуть-чуть — каких-то полчаса.
— Тёть Надь, — заводит извечную шарманку Николай, — а расскажите чего-нибудь?
— Могу план работы на следующий год рассказать, — Тэффи жмёт плечами и легко улыбается.
— Ну Надежда Александровна! — подключается Маринка. — Нам же интересно услышать что-нибудь от своего начальника!
— Начальник у вас Фёдор, у него и просите.
— Но вы же начальник Фёдора! — возмущается Анна.
— Начальник Фёдора — Камуи, не я, — качает головой Надежда.
На какое-то время комната затихает. Слышен хруст солёных огурцов, причём такой сильный, что создаётся впечатление, что Николай их точит прямо с банкой. Однако этому блаженству не суждено продлиться долго.
— Надежда Александровна… — на этот раз в роли народа выступил Есенин. — Новый год — семейный праздник, а мы почти что семья…
— Чётче, — всё так же улыбаясь, прерывает его Тэффи. — Чётче выражайте свои желания.
— Расскажите чего-нибудь! — не вытерпев, воет Николай.
— Анекдот про Колобка подойдёт? — насмешливо поднимает бровь Тэффи.
— Ну нет! — обиженно куксится Цветаева. В силу достаточно юного возраста она выглядит и ведёт себя, как ребёнок. Одни только выкрашенные в синий волосы чего стоят. — Расскажите… из детства историю!
Тэффи незаметно дёргает стопой. Ладно… раз они так хотят, она расскажет. Только не из своего детства — нет, ни в коем случае, в жизни в блокадном Ленинграде нет ничего привлекательного. Однако, раз её так просят…
— Хорошо, — в глазах женщины пляшут чертята. — Дело было в начале нулевых. По-моему, в две тысячи втором…
***
— Федь, а Федь…
— Чего тебе? — Федя, прежде старательно рисовавший что-то палочкой на снегу, отвлёкся от своего занятия и перевёл взгляд на зовущего его друга. Тот копошился в сугробе, выкапывая из подножия оного некий тёмный предмет.
— Смотри какой! — наконец закончил своё дело Коля. Федя, увидев, что его собеседник держит в руках, скривился. — Давай его домой принесём!
— Совсем дурак? — покрутил пальцем у виска Достоевский, но так как палец у него был в варежке, вышло это довольно забавно. — Представляешь, что тебе от мамы будет?
Коля обиженно надулся и убрал тёмное нечто обратно, в сугроб. Федя, внимательно за этим проследив, вернулся к своему прежнему занятию. Картинка на снегу, которая должна была быть Моной Лизой, больше напоминала персонажа из Симпсонов. Плюнув на это неблагодарное дело, мальчик поломал служившую инструментом палочку, и, задумчиво скатав из снега шарик, кинул его в одинокое строение, когда-то давно бывшее силовым тренажёром. Шарик с глухим «бум» столкнулся с металлической перекладиной и рассыпался.
— Федя! Коля! Домой! — послышался голос Надежды из распахнутого окна. Закрыв его, женщина пошла к двери — по лестнице исчадия поднимались наперегонки, зачастую падая, и чем быстрее она откроет дверь, тем будет лучше.
Всё произошло как обычно — Коля забежал первым. Необычным был только оттопыренный карман его куртки… и какая-то палочка, торчащая из него. Николай уже не раз совершал попытки пронести домой своё «оружие», но каждый раз малолетнего преступника задерживали, а палки — выкидывали.
— Николай, — нахмурилась Надежда, — показывай, что в кармане.
Мальчик, грустно вздохнув, потянул за «палочку»… и достал из кармана голубя.
***
— Ну тогда ясно, откуда у Коленьки такая богатая фантазия, — вытирает выступившие от смеха слёзы Маринка. — Голубь, кстати, живой был?
— Вполне себе, — отзывается Достоевский, отпивая чай.
— Вообще-то нет! — Гоголь беспорядочно машет руками, привлекая к себе внимание. — То есть да! Но нет!..
— Да мы поняли, — успокаивает его Тэффи. — Взгляните лучше на часы. Сколько сейчас?
Забытые компанией часы оживают и бьют двенадцать раз. Слышится звонкий «бум» — Маяковский открыл бутылку шампанского.
— С новым годом!
