***
Алкоголь распространяется по кровеносным сосудам со средней скоростью тридцать метров в минуту. Нервные клетки поражаются, сердце начинает биться быстрее. Взгляд затуманивается, а рассудок отказывается от своей контрольной точки, позволяя инстинктам взять своё. И лишь инстинктами ведомые. Говорить по-простому — кровь разгоняется, член встаёт и мысли лишь об одном — получить разрядку в купе с удовольствием. Желательно с кем-то химически схожим. Кто умеет доставлять удовольствие и точно также плюнет на предрассудки. Наверное, это не должно было происходить. Не с ними. Не сейчас. Не здесь. Алекси помнит цепкие руки в своих отросших волосах, помнит вкус поцелуя со вкусом Jack Daniels, помнит окосевшие серо-зелёные глаза напротив. Это не тот родной взгляд изумрудно-зелёных глаз. Это не те прикосновения, к которым он привык. Не те музыкальные пальцы, не тот аромат шампуня, не тот парфюм. Всё не то, но почему он не смог остановиться? Пока не стало слишком поздно.***
Молчу. Я не могу ответить на этот вопрос. — Он лучше меня? Ну, в сексе, — зачем он задаёт эти вопросы... Я чувствую, что ему больно, и понимаю, что ответ на каждый из этих вопросов превращает его сердце в труху. Я понимаю, и я не хотел бы делать это. Поэтому просто сохраняю молчание, будучи не в силах поднять даже взгляд. Мне кажется, я не достоин смотреть в его прекрасные глаза. — Отвечай. Я хочу услышать от тебя ответы. — с надрывом в голосе требует он. — Он лучше меня? Я не знаю, что ответить. Он определённо не хуже. Но лучше ли? Нет, он просто другой. Другой, и я понимаю, как ебано это звучит. Мысленно каюсь, прежде чем ответить. — Он… Он другой. Просто не такой. Просто… — опускаю лицо в ладони, мои запястья содрогаются в чувстве стыда. — Просто вы разные. Очень. — Ты любишь его? Или же… Может, он привлекает тебя? Симпатия, или ещё что… — Он отходит к окну, и ловко достаёт сигарету из пачки. Дрожащей рукой берёт её между пальцев и подкуривает. Впервые за столько лет он позволил себе закурить в комнате.***
— Ты дома? — Нет, я в The Riff. Что такое? — Заебался. — Приходи, я всё равно тут один. Встреча, рукопожатия и разговоры ни о чём. Точнее о чём-то важном, о чём завтра уже можно будет пожалеть — зачем я вообще начал об этом говорить. Язык как помело. Бокал виски, второй, третий — да давай уже бутылку возьмём, чё мелочиться. Бутылка Jack Daniels оказывается на половину пустой, когда тема разговора — и не только — переходит в разряд слишком личных. — Я просто не представляю, как дальше двигаться. Я заебался. Иногда я просто хочу быть каким-нибудь животным, чтобы просто бегать по лесу, искать еду и уж точно не думать о всякой ежедневной человеческой хуете. На предплечье дружески опускается рука, но есть один довольно предательский нюанс — реакция. По коже бегут мурашки, а внизу живота что-то очень сильно теплеет. Что-то. Софиты моргают, и в этом свете, да ещё и вкупе с алкоголем, которого внутри Алекси уже слишком много, это кажется очень возбуждающим. Да чёрт возьми, если бы не эта громкая музыка, то можно было бы услышать томное дыхание, от которого точно бы голова пошла кругом. Они были всё ближе друг к другу. Уже чувствовалось тепло, сладковатый запах виски с колой изо рта и дикое желание.***
— Нет, не люблю. Я люблю тебя, и всё это было лишь моей грёбаной ошибкой… — говорю я, хоть и понимаю, что он не поверит ни во что из этого. — Пиздец, блять, самому не смешно? — он смеётся истерически, затягиваясь сигаретой. — Любовь, ошибки. Какая же хуйня… Я молчу. Мне не смешно. Мне стыдно и отвратительно. Я буквально слышу, как с грохотом разрушается моя жизнь... Нет. Наша жизнь. Жизнь, в которой мы были вдвоём. Где доверяли друг другу всё самое интимное, самое сокровенное. В которой безумно друг друга любили. Я жить без него не мог. Да и не смогу дальше. Мне светит лишь жалкое существование. Видеть его постоянно и понимать, что больше я не посмею к нему прикоснуться так, как захочу. Не смогу обнять его, провести с ним безумный вечер с бутылкой джина, гитарой и синтезатором, создавая какие-то новые идеи, писать новые тексты. Мне страшно и больно это осознавать. Но я, блять, заслужил каждую секунду этого существования.***
— Как ты считаешь, кто мой тотемный зверь? — Йоэль пьяно улыбался, не отпуская из своей руки предплечья Алекси. — Волк, судя по твоим высказываниям в соц. сетях, — неловкий смех, и взгляд глаза — в глаза. Безумное ощущение, как будто оба находились внутри какого-то фильма. Как будто нет всей жизни за пределами этого гримёрно-подвального помещения, от которого у Йоэля всегда был ключ благодаря дружбе с владельцем бара. Зато было осознание того, что сейчас произойдёт. Несомненно, произойдёт. — Возможно, — не отрывая взгляда Хокка придвигался ближе. Алекси не был против. — А ты — лиса. — Опять речи про лисёнка? — Каунисвеси закатил глаза и тут же опустил их обратно. Он чувствовал предательский жар в груди и лишь одно желание. Слишком запретное, но слишком яркое. — Нет. Именно лиса. — Почему? — хрипловатый голос подрагивал в предвкушении. — У тебя лисий взгляд, — холодные подушечки пальцев с облезлым чёрным лаком на ногтях коснулись виска. — Хитрый, обдуманный и очень красивый. — Ты говоришь это, потому что ты пьян, — неуверенно ответил Але.***
— Я и не подозревал, что вы ТАК близки, — Нико ухмыляется. Незатушенный окурок летит в окно, без какого-либо сожаления. Сожаление есть только во мне. И только к себе самому. Как же сильно я ненавижу себя. Так сильно хотелось бы отмотать время вспять, чтобы не совершать этой ошибки. Не совершать, не делать того, что ранит абсолютно невиновного человека. — Нет, мы не… — говорю и замолкаю. А что мне сказать? — Нико, я виноват. Я знаю, я понимаю, что ты не простишь меня, и я этого не заслуживаю нисколько. Я пойму тебя, если ты не захочешь меня видеть, если скажешь уйти прямо сейчас… — Знаешь, что страшно? — я почувствовал, как он смотрит на меня и поднял на него глаза. — Страшно то, что я всё ещё люблю тебя. И, буду честным, всё то, что сейчас происходит — последнее, что я хотел бы сейчас делать. И я знаю, что ты тоже любишь меня, что ты не хотел мне навредить. Наверное. Страшно осознавать, что ты всё равно сделал это. С каждым словом, с каждой грёбаной секундой я всё сильнее ненавидел себя. Но он не останавливался. Я понимал, что я должен получить сполна. Я чувствовал адскую боль внутри и понимал, как сильно я всё это заслуживаю. И даже в стократном размере. — Мне одно непонятно. Если ты так любишь меня — я знаю, что любишь, — то почему? — его голос срывается. — почему ты позволил себе это сделать? Почему… Он всхлипывает и замолкает. Я чувствую себя ничтожеством, и мне отвратительно находиться в этой шкуре. — Почему? Что было не так?! — он повышает голос, по его щекам стекают слёзы. Он подходит ко мне и мне кажется, что сейчас он меня ударит. Рефлексы заставляют поднять руки, чтобы прикрыть лицо, но я изо всех сил впиваюсь пальцами в бёдра. Пусть бьёт. Пусть. Я это заслужил.***
Ладони Йоэля слишком быстро оказались под рубашкой. Он поглаживал нежную кожу хаотично, цепляясь за любые неровности. Казалось, что он хочет оторвать кусок от плоти — и это возбуждало ещё сильнее. В ответ пальцы Алекси цеплялись за шею, за высвеченные волосы. Еще немного, и на Йоэле не осталось одежды. Але не осознавал, что способен в считанные секунды лишить человека одежды. Как и не осознавал, как в считанные секунды лишит себя душевного покоя на несколько лет. Как в считанные секунды лишит себя любимого человека. На всю жизнь.***
Но он не бьёт. Нико подходит ко мне вплотную и ладонями обхватывает моё лицо. Я чувствую, как под его ладонями горит моя кожа и как же я хотел бы обменять всю свою жизнь лишь на его прикосновения. Разбитым взглядом, полным предательства, боли и злости, он смотрит прямо в мои глаза. Впивается, точно хочет меня прожечь. На моих веках скапливаются слезы, и я пытаюсь их сморгнуть. Господи, что же я наделал. — Я бы отдал всё, лишь бы этого не происходило. Я бы продал душу дьяволу, лишь бы вернуть время назад и чтобы ТЫ этого не делал, — он шипит, не отрывая взгляд. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю и как же сильно я ненавижу тебя за то, что ты все разрушаешь. Я сглатываю ком в горле. Ком из дикого желания исчезнуть, желания прикоснуться к его губам, желания прикоснуться к нему. Но я не смею. Не имею права. — Как бы сильно я тебя не любил... — он отталкивает меня и делает несколько шагов назад. — Я мог бы простить многое. Я способен простить многое. Но моя доброта — не слабость. Я достаточно силён, чтобы вытерпеть это. Он действительно может, я верю в это. А я же… Я слаб. Перед ним и перед его чувствами. Нико тяжело дышит, а я чувствую, как кожа на моём лице горит - точно там, где были его руки только что.***
Невероятно ловко и быстро Йоэль вытащил презерватив и смазку из кармана своей поясной сумки. Алекси даже не задался вопросом, какого чёрта Хокка держит в одном отсеке свои таблетки и тюбик смазки. Его голова была занята совсем другим. Ловко натянув презерватив и сделав несколько контрольных движений пальцами внутри Йоэля, он резко и властно согнул его над столом, лаская и дразняще двигая членом между ягодиц. Хокка поддавался бёдрами, словно умоляя Каунисвеси скорее приступить к делу. Алекси не заставлял себя ждать — кровь внутри бурлила, а мозг уже давно отключился, уступая главенствование над телом похоти и безумию. Руки Каунисвеси блуждали по спине, цеплялись за волосы, хватая и накручивая их на кулак. Насаживал Йоэля всё сильнее, точно боясь упустить хоть долю секунды. Горячо, влажно, громко. Это нельзя было бы назвать "занятием любовью", да и даже "случайным сексом" это назвать сложно. Алекси жёстко вдалбливался внутрь тела, до синяков сжимал кожу перед собой, был очень доминантным и властным. Такого он от себя даже не ожидал. Ещё пару мгновений, и Каунисвеси оказался в кресле, а Хокка — сверху. Грязные поцелуи, стоны, отдающиеся в каждой клетке тела, искусанные губы и несколько сильных засосов на шеях — им стоило быть осторожнее. На спине Йоэля краснели следы от впивавшихся отросших ногтей, но он даже не замечал этой саднящей боли — удовольствие от члена внутри было в сотни раз ярче. Он насаживался всё сильнее, стонами сопровождая каждый толчок внутри своего тела.***
— И знаешь, во мне есть силы, чтобы простить тебя. Моя любовь сильнее той боли, что горит во мне ярким пламенем, и она больше, чем твоё предательство. Но делать этого я не буду. Просто потому что иначе я убью себя в жалости. Мне жаль. — он отходит ещё дальше, и я чувствую, как между нами появляется пропасть. — Я… Я может и повторюсь, и мне похуй, но я буду говорить, пока во мне не кончится желание видеть тебя перед собой. Я люблю тебя, Алекси. Пиздец как сильно люблю. Я не могу простить себе эту любовь, я не могу простить себе эту чёртову преданность к тебе. Ведь я, знаешь, за все эти четыре года ни разу не позволил себе даже подумать в сторону кого-то другого. Я знал, что дома есть ты. Ты был моим домом, и моей гаванью спокойствия. Я готов был вскрыть себе горло от ненависти к себе. — Я думаю, теперь ты можешь отправиться к Йоэлю. Там тебя выслушают и поймут. Там, где нет места верности и любви. Против своей воли я сделал несколько шагов к выходу из комнаты. На секунду меня даже показалось, что лучше мне стоит выйти в окно, чем в дверь. Я понимаю, что я не хочу уходить, но вариантов больше нет. Я должен уйти, я должен исчезнуть из его жизни, насколько это возможно. Я знаю, что я точно не хочу идти к Йоэлю, или к Йоонасу или ещё куда-то. Я бы хотел остаться здесь, но не смею.***
— Это было... сильно. — Йоэль натянул боксеры и, подойдя к вытяжке, закурил сигарету. Алекси же, пытаясь дотянуться до салфетки, чтобы стереть сперму с собственного живота, до сих пор не мог прийти в себя. Он ещё несколько десятков минут не мог осознать, что он только что сделал. В голове был шум, а тело всё ещё отходило от сильной сексуальной встряски. От нескольких смен поз, громких стонов, прикосновений. Лишь спустя где-то сорок минут начало приходить осознание. Он не верил, что сделал это, не верил, что Йоэль позволил ему и был так настойчив. Первая стадия принятия — попытка найти хоть какое-то оправдание самому себе за содеянное. — Нет, я не виноват. Это было по-пьяне, и вообще, Йоэль сделал первый шаг, я здесь не причём. Это всё алкоголь, это был не я. Вторая стадия — попытка замести следы. — Йоэль, думаю, не стоит никому говорить о том, что здесь произошло... Это как-то неправильно... — Без базара, Але, — Хокка усмехнулся. — Я не хочу лезть никуда, поэтому сам решай кому и что говорить. Третья стадия — постепенно поглощающее чувство вины. — Блять, я не должен был... Господи, Нико... Нет, это безумие, я не должен был... Господи, что же я наделал... А дальше лишь считанные часы до встречи с Нико, который в данный момент, ничего не подозревая и не предполагая, спит дома. В той самой постели, где уже четыре года он спит вместе с Алекси.***
Мне казалось, от боли меня сейчас вырвет. Я обернулся и в последний раз взглянул на Нико в интерьере нашей квартиры, понимая, что более мы вместе здесь уже не окажемся. — Я буду скучать. Больше Нико не сказал мне ни слова.