Шанс никогда не равен нулю

      — Стреляй, — Авантюрин слегка щурится, растягивает губы в этой своей противной ухмылке — той самой, своей фирменной; самой противной из тысячи похожих.       Веритас чувствует, как по спине прогулочным шагом проходятся сотни мурашек. Ему не страшно — ни за себя, ни за Авантюрина; ему, в общем-то, плевать, но пальцы на револьвере, нацеленном в чужую грудь, слегка вздрагивают от звука чужого голоса.       И это раздражает. Точно также, как раздражает шум нерадивых студентов посреди важной лекции. Это сущее неуважение во плоти, но о чём речь, если Веритас на полном серьёзе сравнивает Авантюрина с безмозглыми студентами, даже не пытающимися понять саму суть и важность знаний? Разумеется, это утверждение было ошибочным ровно на тридцать четыре процента — примерно столько у Веритаса осталось терпения в отношении этого человека; в отношении студентов терпения осталось куда меньше.       — Заткнись, — шипит он, и это получается слишком громко, слишком раздраженно, слишком — и очевидно, что Авантюрина — того, кто возвёл «слишком» в гребанный иррациональный абсолют, — это веселит ещё сильнее.       — Боишься? — а в глазах искры — озорные-озорные, — взрывы сверхновых и бездонные чёрные дыры веселья.       — Я ничего не потеряю.       — Так я тоже!       И смеётся; грудь под револьвером вздрагивает на каждый смешок. И Веритасу приходится сильнее прижать курок к рёбрам. Возможно, останутся синяки, а возможно — останется лишь горечь на языке, как прощание, которого попросту не будет.       — Мы всего лишь кое-что выясним, — Веритас морщится от его слов; это не исследование и не опыт, это — сумасшествие, и он один из тех, кто сходит с ума. — Или ты не доверяешь мне?       Веритас знает этот приём: его берут на слабо, выводят на эмоции, пытаются утянуть на сцену, всучив сценарий в последний момент. Так любит делать Герта. Авантюрин любит такие игры тоже. Веритас их ненавидит — и Герту, и Авантюрина, и эти гребанные игры; — но каждый раз ведётся, позволяет себе вестись.       Под ногами — разбросанные пули. Ровно девять из десяти, ещё одна — последняя, решающая — в револьвере. Веритас держит эти числа в голове — шанс один к десяти или девять к десяти, — он ещё не решил, какой итог ожидает, — примерно, если считать очень грубо и поистине дилетантски.       — Верить тебе — последнее, на что я пойду.       И стреляет. Как и договаривались, трижды.       Один — Веритас чувствует, как всё происходящее сжалось до одного единственного момента: он нажал на спусковой крючок, Авантюрин шумно вздохнул; ничего не произошло.       Два — Авантюрин выжидающе скалится, хватается за дуло, прижимает его ещё ближе, сильнее вдавливает в кожу и кости через костюмную ткань; Веритас почти чувствует через оружие, как быстро бьётся его сердце. А может, это и его собственное. «Ещё раз!» — вопит его взгляд, его жест, его всё; и Веритас не думает слишком долго, стреляет.       Ничего.       Три — третий решающий; от него зависит, закончится всё успехом или провалом. Хотя разве итог таких глупых исследований не предрешён с самого начала?       — Я снова выиграл, — слишком спокойно говорит Авантюрин, будто бы это не он только что устроил многоходовое пари и с ним, Веритасом, и с самой Судьбой. Судьба — само олицетворение иррациональности, не вкладывающееся не в одно уравнение. Но Авантюрин с ней играл — отчаянно и уж слишком самонадеянно.       Веритас равнодушно ведёт затёкшим плечом:       — У тебя слишком глупые игры, — он на пробу делает четвертый выстрел в сторону, пуля проходит в паре сантиметрах от лица Авантюрина, слегка задевая волосы. Даже жаль, что это четвёртый выстрел. Немного. Совсем чуть-чуть.       Тот смеётся.       Громко. Надрывно. Счастливо. И как-то безумно.       Веритаса слегка трясёт. От эмоций. От чувств. От чужого безумства и откровенного наслаждения этим моментом.       — У меня всегда выигрышные ставки, — его руки на его плечах кажется слишком горячими; Веритас машинально хочет от этих прикосновений уйти, но вовремя себя останавливает. Его голос звучит как-то пугающе; но Веритасу на удивление нестрашно — бояться нечего, зверь не укусит кормящую руку. — Это глупо.       Но стоит признать — ставка и правда сыграла. Чужой револьвер, одна пуля и выстрелы руками Веритаса; столько маленьких переменных и возможных исходов, что прикинуть результат хотя бы на пару шагов вперёд кажется почти нереальным. Почти — шанс никогда не равен нулю.       — Значит, ещё пообщаемся, — и приблизившись ещё ближе, игриво подмигивает, — Рацио.       Веритас вздыхает, прикрывая глаза и позволяя тому, что должно, случиться.       Потому что очевидно, что ставка сыграла, а значит победителю положен приз.       Вне озвученных условий.       Тот, что он выберет сам.