Друзьям ведь надо помогать?

Свою первую фотосессию Виктор запомнит надолго. Его заставили раздеться. Полностью. «Хотя бы боксеры оставили и на том спасибо " Фотограф заставил выйти весь персонал из помещения и резко погасил свет, заставляя парня дрожать от холода, смешанного с едким страхом. И зачем он только согласился на дружбу с самим дьяволом? За красивые серые глаза, но все же… Когда вспыхнул яркий свет, ему пришлось зажмуриться, напрягая слух. Чужие шаги отдавались в сознании эхом, сбивая сердечный ритм и когда на шее юноша почувствовал тяжёлое, теплое дыхание, он распахнул глаза. Мужчина средних лет стоял позади него непозволительно близко. Когда широкая ладонь скользнула вдоль бледного плеча, проходясь по ключицам и цепляясь довольно острыми ногтями, он почувствовал что-то влажное на своей коже. Переборов сомнения и скосив глаза вниз — голову пришлось отклонить чуть в сторону из-за чужих движений — он увидел, как за ладонью фотографа тянется след золотой краски. Она укрывала его словно тончайшая броня, тонкими разводами и плавными линиями. За спиной хмыкнули и убрали руку. Через пару мгновений и шуршарние тюбика с краской, мужчина продолжил свои махинации, увеличивая площадь покрытия. Виктор, кажется, забыл как дышать, и даже про то, что кожа лица начинала зудеть от деталей декора, ранее наклеенных визажисткой в гимерке. Он улыбался на камеру, но в душе ядовитой змеёй сплелось в клубок смятение. И желание ударить кое-кого по смазливой морде, не считая фотографа, ежеминутно дающего указания. Каждая секунда казалась вечностью, но резко их «идиллию» смены позиций и затворов камеры нарушил звук открывшейся двери. Там стоял тот, кого Гранц сейчас думал увидеть меньше всего. — Фредерик, твой друг чудно справляется! — радостно провозгласил фотограф вместо приветствия. Ответом ему стала короткая полуулыбка, пока Крейбург подходил быстрым шагом к мужчине. Тот стоял на одном колене, крепко сжимая фотоаппарат в руках и когда Фредерик наигранно-легко оперся ему на плечо ладонью, чуть не потерял равновесие. Юноша улыбался, кажется, абсолютно игнорируя присутствие «модели» в помещении, что несколько ранило Виктора внутри. Тот старательно держал реквизит в руках и пытался не чесать кожу под разводами золота. — Джозеф, я безгранично рад, что ты нашел вдохновение. Только какого черта он практически без одежды?! Фредерик шипел. Он буквально вцепился в плечо мужчины, говоря ему в самое ухо. Виктор замер. Он впервые видел своего довольно пассивно-спокойного друга таким…злым? Раздраженным, во всяком случае. Серые глаза, казалось, потемнели от эмоций, и фотограф тоже замер, как суслик под прицелом ружья. — Я… Это олицетворение греха! — Ах олицетворение греха, значит, — Крейбург усмехнулся и резко отпустил руку, наконец поднимая взгляд на Виктора. Тот невольно вздрогнул, пытаясь избежать зрительного контакта и стыдливо начал рассматривать укрытые золотой краской, как и он сам, колосья пшеницы в руках, — Что же это…? Вопрос был адресован скорее в никуда, но Джозеф живо отозвался. — Жадность. Олицетворенная милым лицом, но закованная в кандалы драгоценного металла. Ты понимаешь, Фредерик, как только я его увидел, я понял, что вы — те две детали, которых мне не хватало для завершения. — Я тут при чем? — юноша вернулся к своему привычному спокойному виду, только чуть хмурил брови. Виктор чувствовал себя неуютно, осторожно примостившись к углу стола, заваленного бутафорией для фотосъемки и слушал. А что ему ещё оставалось делать? От присутствия знакомого человека стало в разы спокойнее, хоть он всё ещё чувствовал себя неловко без одежды, в этой дурацкой краске и какой-то полупрозрачной тюлевой ткани, которую на него накинул Джозеф «для дополнения образа» — Как это при чем? Mon chéri, если такой скромный солнечный лучик — это жадность, то ты, ледяной принц — олицетворение обжигающей похоти. По таким как ты сотни людей с ума сходят, а сердце никому получить не удавалось. Фредерик задумался, скрестив руки на груди. Бросил короткий взгляд на Гранца, потом на фотографа, что-то обдумывая. Кивнул своим мыслям, шумно выдыхая. — Хорошо. Но ты напугал его, с тебя доплата, — тон его голоса был настолько серьезным и властным, что возражать точно не стоило. — Тысяча благодарностей, mon chéri! Целую твои руки, иди в гримёрку, мы скоро закончим, — в подтверждение своих слов Джозеф жеманно поцеловал кончики пальцев Фредерика, который уже развернулся чтобы уйти. От этого жеста юноша дернулся, высвобождая ладонь и, не оборачиваясь, вышел в ту же дверь, в которую вошёл десять минут назад. Виктор страдальчески вздохнул. Обещали, что недолго, а он уже хотел с себя стереть все это золото и согреться. Вновь начали звучать щелчки затвора. Пришлось встать на свое место, начиная позировать так, как того требовали. Прошел ещё минимум час, прежде чем эта изощрённая пытка кончилась, и он наконец выдохнул. Джозеф покровительственно потрепал его по волосам, показывая отснятые кадры. И он с трудом узнавал на них себя — фотограф действительно был мастером своего дела, а грим и золотые узоры от чужих пальцев придавали образу невероятную силу, ту самую греховную загадочность. — Твои глаза заставили меня принять окончательное решение, mon soleil, — пролепетал между делом Джозеф, помогая ему немного оттереть краску с кожи и накидывая на плечи теплую шаль, пахнущую дорогим парфюмом. — Мои глаза? — Да. Чистое золото, твои эмоции так легко читаются в каждом взгляде. Именно этого мне не хватало во всех моделях, которые хотели воплотить со мной эту идею. Более того, я восхищаюсь тобой, золотце, — мужчина улыбался, пританцовывая на месте от восторга проделанной работы. Виктор молча с удивлением смотрел на него, собирающего реквизит со стола, — Я впервые видел Фредерика настолько разъяренным… Он позволяет мне делать с ним все что угодно, но стоило только увидеть тебя, так все. Между прочим, до сих пор плечо болит. Иди в гримёрку, я потом напишу по поводу оплаты. Виктор чувствовал, что ещё немного и его колени окончательно подкосятся. Слова Джозефа вызывали неясный трепет у него в груди и вспоминая взгляд серых глаз, это напряжение, этот тон голоса, не терпящего возражений, он невольно краснел. Фредерик был в гримёрке. Сидя напротив зеркала, спиной к зашедшему юноше, сосредоточенно чем-то шуршал в руках. Гранц видел его в отражении и что-то во привычной внешности изменилось. В отличие от подготовки Виктора, визажистов рядом с ним не было, основную работу они сделали, за прошедший час, подведя глаза и подчеркнув довольно острые черты лица. Не будь они знакомы, Гранц с уверенностью мог бы сказать, что перед ним какая-то известная модель, которая деньги загребает лопатой. Крейбург собирался на свою часть фотосессии, неаккуратно накрасив губы ярко-краской помадой и с помощью скотча пытаясь перенести отпечатки на кожу. Со стороны это выглядело довольно забавно и на его губах красная помада выглядела неожиданно уместно. — Что ты делаешь? Фредерик вздрагивает, поднимая взгляд от мотка скотча и смотря на него через зеркало. — О, ты уже освободился. Да так, пытаюсь сделать то, что испугалась делать моя визажистка, — он просто пожимает плечами. — Почему отказалась? — Начала лепетать что-то про жениха, что опаздывает к другому клиенту и ее след простыл, я даже сказать ничего не успел. Теперь придется как-то выкручиваться, Джозеф сказал, что это обязательная деталь образа. Гранц аккуратно присел на соседний табурет, обитый чем-то мягким, и завернулся поплотнее в шаль. То, как поморщился друг не скрылось от глаз. — Хочешь помогу? — без задней мысли спросил он, улыбаясь. Ему ведь совсем не сложно, а Фредерику проще. Тот перевел на него нечитаемый взгляд. — Поможешь? — Да. Тебе всего лишь нужно пару отпечатков поярче? Вдруг небольшую гримёрку наполнил тихий смех, приглушённый ладонью. Крейбург смеялся, уперевшись лбом в изгиб руки, с зажатым в ней скотчем. — Что смешного, кретин! Я и так на все это только из-за тебя пошел, а ты ещё смеёшься. Ни стыда, ни совести, — Гранц совершенно по-детски надулся, пиная друга под узкой столешницей, заваленной косметикой и реквизитом. — Прости, прости. Приму за честь, если столь благородный страдалец соизволит протянуть мне руку помощи, — наконец отсмеявшись, произнес Крейбург, чуть насмешливо смотря в чужие глаза и небрежно стирая салфеткой помаду со своих губ, — Но мне не нужно «пару отпечатков поярче». Мне нужно несколько таких следов, как будто безумно влюбленный человек не хотел и на секунду меня отпустить. Гранц замер с приоткрытым ртом. Вот дурак ведь, явно здесь крылся очередной подвох. Стоило догадаться, ведь после собственной фотосессии, он не мог не допустить мысли, что другие образы будут не менее экстравагантными. Но отступать было поздно, поэтому он требовательно протянул ладонь и, отобрав помаду, начал наносить ее на собственные губы, смотрясь в широкое зеркало. — А это, между прочим, непрямой поцелуй, — все так же насмешливо промурлыкал пепельноволосый нахал. — Я тебе сейчас… — Молчу, молчу, — он незамедлительно капитулировал, поднимая руки в примиряющем жесте, — Просто ты милый, когда смущаешься. Виктор подавился воздухом, чуть не ткнув себе помадой в нос. Взяв себя в руки, он подумал о том, что его друг абсолютно невыносим. И с него нужно будет за нервотрёпку содрать что-нибудь вкусное. Лучше всего очень сладкое и побольше, чтобы перекрыть весь сегодняшний стресс. Когда с нанесением помады было покончено и контур получился более-менее ровным, Гранц повернулся вместе с сидушкой, благо механизм стула позволял так делать. — Что мне нужно сделать? Фредерик удивлённо приподнял брови, отнимая взгляд от телефона, на который отвлекся, чтобы не досаждать ехидными комментариями. — Тебе придется меня целовать. Виктор, ты точно уверен? — Я зря красил губы что-ли? Крейбург резко встал с места, подходя ближе и расстегивая верхние пару пуговиц на рубашке так, чтобы стало видно ключицы. Он был внешне абсолютно спокоен, когда мягко взял дрожащие ладошки Виктор в свои, заставляя его встать. — Если что я не кусаюсь, не бойся, — Фредерик потрепал его по волосам, ободряюще улыбнувшись. С прядей осыпалась пара мелких украшений, тихо брякнувшись об пол. Виктор нервничал, путаясь в собственных чувствах. Друзьям помогать ведь надо? Надо. А в шею друзей целовать надо? Даже если ради искусства и альтруистских побуждений. — Давай смелее, — словно почувствовав его нервозность, поторопил Фредерик, прикрывая глаза, видимо, чтобы не смущать так сильно. Первый отпечаток рядом с кадыком получился не слишком заметным. Оба вздрогнули как от разряда током. Чужая теплая кожа ощущалась очень мягкой и едва заметно пахла какими-то духами. Повисла неловкая тишина. Чтобы не зацикливаться на собственных мыслях, Виктор продолжил свое занятие, чувствуя, как смущается все сильнее. Идея была глупой с самого начала, но чем больше следов красной помады оставалось на бледной шее и плечах, на скулах, линии челюсти, тем смелее он становился. Фредерик же застыл на месте как статуя. Казалось, даже дышать боялся, но глаз не открывал, сохраняя внешнее спокойствие. Когда Гранц отстранился, осматривая результат, нежелание потерять мягкое ощущение тепла на губах было слишком сильным. Уши и щеки горели так, словно он за эти пару минут стал раскаленным утюгом. Фредерик осторожно открыл глаза, смотря на себя в зеркало и довольно улыбнулся, ненадолго взглянув на загоревшийся экран своего телефона. — Хорошая работа, мой дорогой друг. Последнее слово почему-то больно резануло по всем внутренностям и Гранц опустил взгляд в пол, глухо произнеся: «Всегда рад помочь» Чужие пальцы оказались неожиданно прохладными, когда Фредерик взял его за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Сейчас он выглядел действительно как олицетворение смертного греха в обличии ледяного принца. Виктор поймал себя на мысли, что любуется чертами лица, алыми следами поцелуев на коже и мягким взглядом серых глаз, обрамлённых белыми ресницами. — Остался последний штрих и мне нужно идти. Джозеф уже написал, что ждёт. Гранц замирает, потому что Фредерик целует нежно — берет дрожащие ладони бережно в свои и едва касается губами кончиков его пальцев, заставляя сердце в груди забиться быстрее. Шаль давно слетела с плеч на пол, но холоднее не становилось, наоборот, было нестерпимо жарко. Серые глаза пристально следили за каждым изменением эмоций. — Поцелуй меня, — выпаливает раньше, чем успевает подумать и на него смотрят удивлённо. Фредерик плавно возвращает свою ладонь на его щеку, большим пальцем ведёт по губам, смазывая помаду окончательно, а потом, улыбнувшись, целует не его, трясущегося от волнения Виктора, а свой собственный палец с красным отпечатком. Скорее просто прикасается губами так, что остаётся след. Ощущение такое, словно это измена средь бела дня. — Ах ты… — возмутиться не дают. Затыкают губами, легонько чмокая и проводя по волосам ладонью. — Не возмущайся, принцесса. Тебе стоит привести себя в порядок для начала. Обещаю, чуть позже мы все обсудим. И с этими словами Фредерик с полурасстегнутой рубашкой, следами от помады на коже и тенью улыбки на губах выскальзывает из гримёрки. Колени всё-таки подкашиваются, Виктор оседает на свою табуретку, смотря в одну точку перед собой и прикасается кончиками пальцев к губам. Друзьям ведь надо помогать? Надо. Но не целоваться же с ними…