***
Если честно, она почти не удивляется, когда Андрей вместо того, чтобы принести торт к чаю, проёбывается на пару часов. Это уже вошло у него в привычку, попадать в передряги. И нельзя сказать, что сама Ира не приложила к этому руку, то приглашая подростка в кино с целью поучительной дискуссии, то знакомя с друзьями-музыкантами. Ну как, с друзьями…скорее с друзьями её парня. Ныне бывшего. Не стоило отпускать его. Ну какое птичье молоко за час до отбоя? Ей и так стоило трудов уговорить подругу устроить посиделки. Поэтому, когда Андрей не явился в назначенный час, Ира почти не удивилась. Разве что распереживалась за Светлану Михайловну, но та будто и не заметила исчезновения сына, будучи увлечённой болтовнёй с Юлей. Ну или под воздействием волшебных таблеток. «Она вообще помнит, что Андрей её сын?», думает Ира, глядя на эту женщину. Забавно, её поведение сейчас мало чем отличается от обыденного. Впрочем, Ира ещё в их первую встречу отметила, что мама у Васильева с лёгонькой ебанцой. Инфантильная, нервная, истеричная и как будто бы даже припадочная. Отказывающаяся замечать очевидные вещи, такие как совершение её сыном ограбления и костяшки на кулаках, сбитые до мяса. Розовые очки имеют свойство разбиваться стёклами внутрь. Вот Светлана и не смогла смириться, что вместо голубоглазого мальчика-пианиста в её доме теперь живёт отъявленный группировщик с тягой к насилию. Да Ира и сама до сих пор не понимает, как Андрей за считанные недели из в общем то доброго, вежливого и интеллигентного паренька превратился в жестокого зверёныша, живущего по законам стаи. Да у него даже кличка была придурочная! Пальто! Ну не может человек с таким прозвищем размозжить человеку лицо в кровавую кашу посреди ночи в больничной палате! Она невесело усмехается и с трудом сдерживается, чтобы не плеснуть себе вместо чая чего покрепче. Нельзя. Она теперь не просто Ирина Сергеевна, но и законный опекун двух несовершеннолетних детишек. Один из которых прессанул её с недавних пор уже бывшего парня так, что тот и подходить к ней теперь боится. В том, что поведение Джонни есть дело рук Андрея, у неё нет ни малейших сомнений. Между ними и так постоянно вспыхивали драки из-за неё, что служило причиной довольно горячих ссор с бывшим парнем. Твою мать, а ведь она даже защищала Андрея! Мол, чего ты так на ребёнка взъелся? Этот ребёнок сверлит её таким взглядом, что хочется то ли прикрыться, то ли… Решив быть честной с самой собой, Ира признаётся, что так на неё за всю жизнь мало кто смотрел. Жадный взгляд, одновременно преданный и таящий в себе угрозу. Что уж говорить, ей как женщине отчасти это даже льстит. Только вот разницу в почти десять лет никто не отменяет. Интересно, он хотя бы раз с девочкой целовался, не считая того случая в больнице? Губы у Андрея красивые, пухлые, капризные. Да и не особо то он смутился тогда её поведению. Ира мотает головой, прогоняя воспоминания. Это была ошибка, её ошибка, она её полностью признаёт и не допустит повторения подобного. Она вспоминает, как Андрей отреагировал на то, что от не него требуется согласие на опеку. «Согласие с вам жить?», фраза, насквозь пропитанная насмешливой самоуверенностью и каким-то особо извращённым цинизмом. Произнёс Андрей её так, что даже мысли не возникало о какой-то двоякости. Он вполне однозначно выразил всё, что подразумевает под этим. Чего стоит скептически поднятая бровь и насмешливая улыбка, когда Ира отправила его спать в гостиную на диван. «А вы попозже придёте?». Она тогда молча проигнорировала этот вопрос. А утром, столкнувшись с ним около ванны, поняла, что это была не простая подростковая бравада. Андрей беззастенчиво смотрел на неё, выспрашивая, как она представляет себе их совместную жизнь. И было что-то такое в этих холодных голубых глазах и хриплом спросонья голосе, вызвавшее у Иры желание спрятаться в глубине квартиры в поисках более закрытой одежды, чем её домашние майка и шорты. Подростки с их бушующими гормонами. С музыкальными пальцами, перебирающими клавиши. Со сбитыми в драках кулаками. С циничным взглядом. С насмешливо поднятой бровью. Трель оповещает о том, что с Андреем всё относительно в порядке, он жив-здоров и явился домой. Ну или это сотрудник милиции пришёл оповестить её о том, что её подопечного взяли на очередной драке/краже/хулиганстве/попытке убийства. И прощай тогда спокойная ночь, да здравствуют объяснительные, виноватый взгляд голубых глаз и вечно недовольное хныканье Юли. Лучше уж пусть вернётся сам, пускай побитым или побившем кого-то, грязным, озлобленным, но сам. Ира, конечно, за закон и справедливость, но она тоже имеет право на спокойный вечер. Хотя бы в порядке исключения. Открыв дверь, она ошеломлена тем, что Андрей пришёл домой без шапки. Зато с цветами. Точнее, с одной потрёпанной гвоздикой. О том, каким способом он её достал и что при этом пережил, ей даже думать не хочется. — Ты где был? Он шагает в квартиру, закрывая за собой дверь. — Юля спит? — голос хриплый, сухой, жёсткий, как наждачная бумага. — Спит. Он скидывает ботинки, а потом протягивает ей гвоздику. С таким решительным выражением лица, словно сразился с чудовищем ради неё. Хотя, зная Андрея, всё именно так и могло быть. — Это что? — Ира старается, чтобы её голос звучал строго, дабы показать всю степень недовольства его поведением. На Андрея это не производит ровным счётом никакого впечатления. Правильно её в учительницы не определили, она с одним пацаном справиться не может, а там их пол класса в лучшем случае. — Это тебе, — тон такой, что у неё нет сил сопротивляться. Ирина протягивает руку и принимает гвоздику. А потом её окутывает запах мороза, сигарет и молодого, горячего тела. Губы Андрея вжимаются в её собственные, твёрдо, уверенно, будто он имеет на это полное право, будто делал так уже не один раз. Одной рукой он удерживает её затылок, а второй вжимает в своё тело за талию. Суть происходящего доходит до Ирины лишь тогда, когда тёплый влажный язык касается её губ. Она сопротивляется, отталкивает Андрея от себя, но он лишь сильнее напирает, вжимая её в стену. Её тонкие руки, свободные от только что выпавшей гвоздики, упираются в плечи парня, но он с лёгкостью откидывает их. Вторая попытка заканчивается тем, что её кисти оказываются прижаты к стене над её головой. Чтобы удерживать их, Андрею достаточно одной руки. — Я закричу. — Сестру разбудишь, — так спокойно, почти равнодушно. У Иры не остаётся сомнений, что случись такое, и даже это его не остановит. Посмотрит на сонную Юльку своими васильковыми глазами, ласково скажет, что всё хорошо и они просто играют, и отправит баиньки. А Юльке, до которой с возрастом суть произошедшего обязательно дойдёт, с этим жить. Пока мысли судорожно сменяются в голове, Андрей вновь накрывает её рот поцелуем, на этот раз ещё более напористым. Губы у него действительно мягкие, и в другой жизни при других обстоятельствах Ире всё происходящее могло бы доставить даже некоторое удовольствие. Но не сейчас, когда она совершенно беззащитна перед ним и понятия не имеет, насколько далеко он планирует зайти. Андрей использует не только губы, но и зубы, и даже язык, стараясь углубить поцелуй. Она продолжает упрямо сжимать рот, давая понять, что не намерена отвечать ему. Тогда второй рукой он сжимает её щёки, заставляя челюсть разжаться, и скользит горячим языком, принимаясь вылизывать рот. Может, ей стоит ответить, и тогда он остановится? Получит, что хотел, и оставит её в покое? А утром она преспокойненько сдаст его в детдом со словами, что не может справиться со сложным подростком? Она решает рискнуть и расслабляется, позволяя целовать себя, проявляя нежность в ответ. Ира старается приласкать его губы, показать, что можно не грубо, осторожнее, целомудреннее… У Андрея на этот счёт другие планы. Отпустив её лицо, он скользит рукой на талию, крепко сжимая и тут же забираясь под свитер. Губы, до этого впивающиеся в неё поцелуем, скользят ниже, начиная оставлять влажные следы на шее. Почти приятно. Стоит ему столкнуться с преградой в виде воротника её свитера, как Андрей наконец освобождает её руки, но лишь для того, чтобы стянуть мешающую вещь. Теперь Ира стоит перед ним в тонкой майке, сквозь которую можно спокойно рассмотреть очертания того, на что не принято смотреть мальчикам младше восемнадцати. А Андрей смотрит. Жадно, почти безумно, будто сейчас накинется. Нет, ей нужно заканчивать это! — Андрей, подожди. Нам не нужно делать этого сейчас… — Молчи, — грубо, уверенно, так, что у неё начинает предательски тянуть внизу живота. В глубине души Ирине всегда хотелось почувствовать полный контроль над собой. Но решиться на такое было страшно, а, самое главное, не с кем. Любые попытки «пожёстче» перетекали в нелепую возню с постоянными вопросами из разряда «всё ли в порядке». А Андрей вот вопросов задавать не собирался. И интересоваться её мнением тоже. Он накидывается на неё с новый порцией поцелуев, кусает шею, нетерпеливо шарит руками по телу, не находя им места. Как мальчишка, дорвавшийся до сладостей, он хочет попробовать всё: хрупкий изгиб талии, аккуратный живот, плечи, грудь. Когда он касается последней, Ира вздрагивает и упирается руками, пытаясь отстраниться. В ответ на это её сгребают в охапку и тащат в сторону ближайшей комнаты. Стоит им оказаться за дверью, которую Андрей тут же закрывает, как Ира снова оказывается прижата к стене. Здесь темно, но свет уличного фонаря позволяет рассмотреть безумные глаза напротив. Он смотрит на её грудь, благо пока сквозь майку, и сжимает её своими красивыми руками. — Не носите лифчик? — вопрос такой детский, почти нелепый, ей бы посмеяться и приструнить его сейчас, но от того, как уверенно пальца касаются сосков, во рту пересыхает. Андрей наклоняется и накрывает чувствительную горошину ртом. Мокро, бесстыдно, чувственно, до дрожи в коленях. Он ласкает её сквозь ткань майки, но от этого становится не легче. Напротив, видеть светловолосую макушку, склонённую над ней, и чувствовать его влажный рот сквозь тонкую преграду, вдвойне волнующе. Андрей перестаёт мучить её грудь, но лишь на пару секунд, тут же принимаясь целовать второй сосок. Он приник так близко и делает это так увлечённо, так старательно, будто и правда стремится доставить удовольствие. Откинув голову, Ира не может удержаться, чтобы не коснуться пальцами задней поверхности его шеи, наслаждаясь нежностью кожи. От этой ласки Андрей вскидывает голову и всматривается в её лицо. Решив, что получил одобрение, он скользит руками под майку, накрывая соски холодными пальцами, следя за её реакцией. Он то сжимает розовые горошины, то ласково касается вершин самыми кончиками пальцев. Будто играя на клавишах. Ира не может сдержать стон. У неё очень чувствительная грудь. Добившись реакции, он вновь приникает к ней ртом, вбирая нежную плоть в рот, посасывая, кусая и зализывая. Он буквально накидывается на её грудь, сжимая руками так, что наверняка следу останутся, лаская и целуя. Блядь, Ира чувствует, что уже намокла от всей этой дикости. Как бы ей не было противно от самой себя и от сложившейся ситуации, она понимает, что тело реагирует на всё, что с ним сейчас вытворяют. Потому что грубо. Потому что жёстко. Потому что правильно. Андрей отстраняется, и ей на мгновение кажется, что он решил всё же оставить её в покое, удовлетворившись случившимся. Однако Иру постигает разочарование, когда он быстрым движением скидывает с себя куртку, а затем расстёгивает и сбрасывает на пол кофту. Оставшись в майке, Андрей принимается расстёгивать ремень. И это выглядит так, что в её голове рождаются весьма противоречивые картины… Она нервно сглатывает и делает попытку ускользнуть из комнаты, воспользовавшись замешательством парня, пока он её прямо на полу не разложил. Он успевает поймать её за плечо, грубо дёрнув обратно к себе, и вновь прижимает к стенке. На этой раз так, что сам оказывает сзади. Он впивается в её кожу, сильно, даже не пытаясь быть хоть сколько-нибудь нежным и осторожным. Просто делает так, как считает нужным. Не спрашивая разрешения. Отпустив плечо, он хватает её сзади за шею, будто надевая ошейник. Рука грубая, будто не знакомая с пианино, сильная, сразу обозначающая, кто здесь хозяин положения. Второй рукой Андрей, не церемонясь и не медля, сдёргивает с неё шорты вместе с трусами. Он не снимает их полностью, оставляя их на уровне коленей. Лязг пряжки ремня, скрип молнии брюк, недолгая возня, и Ира чувствует, как он упирается членом ей в промежность. Она не может видеть его, но судя по тому, что чувствует, у него немаленький. Она могла бы сжаться, закрыться, постараться в очередной раз вырваться, но ей уже так всё равно, так безнадёжно, так мокро… Андрей направляет себя рукой, упирается в неё, проводит так, что у Иры по ногам дрожь. Первый толчок, уверенный резкий, и головка оказывается в ней. Затылок обжигает вздох, вырванный вместе со стоном, который Андрей не сдерживает. Он сжимает её волосы в кулак, оттягивая голову, второй рукой хватается за бедро, и начинает погружаться глубже. Ей остаётся лишь упираться ладонями в стену, кусая губы, сдерживая слёзы и прогибаясь в спине, стараясь почувствовать его лучше, плотнее, ближе. Стоит ему полностью оказаться внутри, как он принимается двигаться. Сразу же задавая быстрый темп, толчки резкие, хватка на её теле стальная, обещающая оставить синяки. От всей этой жести Ире начинает казаться, что всё происходящее такое правильное и приятное. Что ей всегда хотелось вот так, грубо, неудобно, возле стены, не дойдя до разложенного дивана. Чтобы её тело драли, вдавливая в чужое тело, насаживая на член. Чтобы волосы сжимали до боли. И укус за плечо… От последнего у неё узел стягивается. Зубы у Андрея неожиданно острые, завтра на плече расцветут его метки. Он конечно же не станет извиняться, потому что пацаны не извиняются, но любезно оставит новые следы на её теле. Предварительно разложив прямо на обеденном столе, как только Юлька ускользнёт смотреть мультики. Или нагнёт возле подоконника, не потрудившись задёрнуть штору. И будет снова вот так вот вдалбливаться в неё, оставляя синяки, кусая, может даже горло сожмёт или накинет на него ремень… Она уже не может терпеть. Опустив руку вниз, Ира принимается ласкать себя, помогая, стараясь догнать его в этой бешеной гонке. Ведь если насилуют, надо расслабиться и постараться получить удовольствие? Или у них всё добровольно? Андрей дёргает её на себя, входя глубже, так, что это почти больно. Он впивается в изгиб шеи и буквально насаживает её на член. Так быстро, откуда силы только… Её рука соскальзывает со стены, Ире не за что держаться, она бы сползла вниз, если бы её не держали сейчас за волосы. Она ускоряется, трогает себя внизу, не стесняясь, отдаваясь процессу полностью. Электрический ток внизу говорит о приближающейся разрядке. Она вся напрягается, помогает себе рукой, позволяет драть себя как последнюю шлюху. Скопившееся напряжение собирается в плотный узел, который развязывается от очередного резкого толчка. Это так хорошо, что почти плохо. Мышцы сжимаются, Ира не может сдерживаться больше и скулит, рискуя разбудить Юльку в соседней комнате. Она откидывает голову ему на плечо и слышит еле различимые стоны. Андрей уже близко, догоняет её… Он успевает в последний момент, и Ира чувствует, как горячее семя брызжет ей на спину. Должно быть противно, но единственное, что она сейчас испытывает, облегчение. Не придётся переживать о последствиях. Горячий лоб упирается в лопатки. Андрей, как слепой котёнок, жмётся к ней, выпрашивая тепла. Ей бы оттолкнуть, залепить пощёчину, убежать. Но сил хватает лишь на то, чтобы закрыть глаза и позволить своему обессиленному телу парить.***
Андрей просыпается от того, что Ирина пытается выскользнуть из постели, в которую он её вчера заботливо отнёс. Разомлевшая и притихшая, она послушно позволила устроить её на диване у него под боком. Кажется, она отрубилась, как только голова коснулась подушки. А теперь бессовестно пытается оставить его одного в плену одеяла и утренней прохлады, стоящей в комнате. Он притягивает Иру к себе, отмечая, как она напряглась в его объятиях. — Здесь спи. — Юля скоро проснётся, — мягко, будто бы не споря, а пытаясь воззвать к его разуму. Возразить нечего, Юля проснётся. И будет расстроена, что никого из взрослых рядом нет. Пора бы отучать её от этого, пусть привыкает спать одна. Правда, тогда ей придётся объяснять почему Андрею можно спать с Ириной, а ей нет. А это задачка посложнее. Нехотя, он поднимет руку, позволяя девушке выскользнуть из постели. Ира торопливо поправляет сползающую лямку, и он с трудом удерживается от колкости, что уже всё видел. Лишь улыбается, провожая взглядом тонкую фигуру. Когда она скрывается в дверном проёме, к Андрею неожиданно стучится совесть, напоминая, что прошлой ночью она не сразу согласилась, даже вроде сопротивление поначалу оказывала. Насколько это всё было правильно? Ему не у кого сейчас спросить, пацаны разбрелись пока кто по улице, кто по домам, а когда соберутся все вместе неизвестно. Не к Ильдару же Юнусовичу идти с такими вопросами. Но выглядела Ирина вчера вполне довольной. Значит, добровольно?