Невинность

В завершении беседы судья Эндрюс рассказывала про свой сад из роз. Валери Андерсон побрела по оживленной вечерней улице до своей машины, в ее желудке бургер разбавлял только литр чая, выпитого в «Красном апельсине». Чай не снимает напряжение дня, алкоголь не ее путь - утопиться в нем по уши и ничего не чувствовать, она не пробовала, даже в худшие моменты, оставляя его на когда-нибудь, на тот момент, который выпадет в жизни еще более черная кость. Армянская церковь теперь подсвечивается и выглядит по-другому. Валери Андерсон мало размышляет о существовании или несуществовании Бога, кроме того, что каждый получит по своим заслугам, иначе ее работа была бы бессмысленна, она должна иметь какой-то больший смысл, чем только осуждение перед законом, идею высшей справедливости. У Эндрюс множество внуков и белых роз в саду. Старуху сложно представить в милом щебетании заботливой бабушки - Валери Андерсон перекидывает это в голове, останавливаясь около своей машины. Лицо Тома, внука Эндрюс, который работал зимой с проектом Бертье в Лос-Анджелесе Валери Андерсон даже если бы постаралась припомнить у нее бы не вышло, там было множество ничем не выдающихся Томов. Это была обычная поездка, как консультирующего специалиста, обычные выходные, той зимой у нее уже не было обостренных чувств и это не был побег к Бертье за успокоением, как четыре года назад. Валери Андерсон закрыла дверцу своей машины. Прибавила громкость музыки, пощелкав по рулю. Табло светило картинку камеры заднего вида. Медленно вырулила с парковки, медленно влилась в поток машин, как будто нехотя задала себе курс, смещаясь в самую медленную полосу. Валери Андерсон намеренно плелась, чтобы отсрочить еще одно объяснение с Дэвидом. Играло фортепьяно, как четыре года назад в баре Лос-Анджелеса при гостинице, Джоном заказал у знакомого музыканта песни из репертуара его матери - в этих мелодиях было детство, быть может, Джон Бертье угадал с тем, что ей тогда было нужно - чувствовать что-то другое, кроме боли того сложного года. Они пили вино, разговаривали о сценарии и слушали музыку из детства, ей становилось лучше, Джон умел ее вытягивать из тщательно скрываемого от себя самой уныния черной полосы жизни, у нее давно не было белых полос, а делиться вслух чернотой - нет, Валери Андерсон никогда так не делала, приросла к своей мантии, как защите, даже в те моменты, когда из под нее вырывалась душа и требовала слез - слез не было, как не было и до мантии, до Колумбийского, до Нью-Йорка, до всего…. А в детстве в Париже совсем никогда не было слез, им незачем было литься - счастливое детство, высокий диван, на который она усаживалась с Джоном, мадам Бертье - строгая и немногословная женщина кланялась перед детьми, как настоящая звезда в Театре Елисейских полей, говорила пару слов про Шопена и Форе, опускала пальцы на клавиши. Они с Джоном переглядывались, хлопали и под финал домашнего концерта мадам Бертье переходила к популярным мелодиям и все трое смеялись, подпевая. Редкие моменты, когда мадам Бертье смеялась, в остальное время - придирки и правила, которые мог терпеть Джон и не потерпела Вивьен, с ее характером каникулы в Париже были испытанием из которого Джон вызволял толи свою мать, то ли свою дочь, разбавляя их конфронтации. Только Джон и мог стерпеть придирчивость матери и прощать ей все - не любовь, не веру в него, жестокость суждений в отношении его выбора жены и нытье о том, когда он бросит посредственный американских кинематограф и выберет что-нибудь стоящее. Сейчас, в сорок три, Валери Андерсон могла предположить, что мадам Бертье вымещала свое несчастье на младшем сыне Джоне и возможно даже делала попытки полюбить его, так как Виктора, полюбить Париж и забыть свои мечты об Альберт-Холле, возможно, отец Джона Пьер-старший был не такой уж классный парень, как им казался в детстве, но вся ирония, которая была в Джоне Пьере Бертье была от него. Брак родителей Джона, вероятно, держался на Викторе, когда их старший сын умер в восемь, родился Джон и должен был стать его заменой, но не стал. Валери Андерсон погасила мелодию до минимума. Совсем близко ее дом. Совсем близко виток конфликта, так и не завершенный прошлым вечером и этим вечером у нее нет никакого решения. Она внутри ощущения разрушенности чего-то прочного, что держало ее долго на плаву - мужчина, с которым у нее полное доверие, с которым ей удалось построить прочные отношения, который ни разу в трудные моменты не признавал их непреодолимую трудность, который прощал ей все - работу, усталость, побеги от себя, измотанность, эгоизм. Дэвид врач и он тот, кто сосредоточен на других и их проблемах, в отличие от ее эгоизма, эгоизма Джона, рассказывающего не замолкая про свои проекты и иронизировавшего жестоко над всем и вся. Дэвид не эгоист, как они с Джоном, Дэвид тот парень, который выслушает без иронии и потехи, Дэвиду не нужно ее отвлекать простенькими мелодиями или переводить разговор на свои собственные мысли, Дэвид во всем прав и больше всего в своей стойкости и позиции помощи другим в ущерб себе. Четыре года назад у них с Дэвидом был жуткий момент, самый худший из всех жутких. Она ушла в работу, уезжала в Лос-Анджелес, теперь выступая консультантом для фестивального фильма Джона на договоре. У них с Дэвидом были дни отчаяния, но он никогда не переставал доверять ей, а фальшивки… Поверил в секс, которого не было, поверил с такой простотой, как будто между ними не было всего того, что они прошли за почти двадцать лет. Четыре года назад в Нью-Йорке произошла история, широко освещаемая прессой. Валери Андерсон не было до нее дела - только в разговорах с коллегами, у нее была собственная боль. А перед рейсом в аэропорте Ньюарк Либерти, уставившись в новостной канал Валери Андерсон рассматривала все подробности этого дела - молодой нью-йоркер убивал свою девушку несколько часов, таская ее за волосы и разбивая ее лицом стекла и зеркала в то время, пока полиция получала санкцию на вторжение в частный дом. Вломились, констатировали смерть. Телеканал выплевывал подробности насилия и фотографии, на которых можно было различить весь ужас произошедшего. Валери Андерсон со стаканчиком кофе зашла в самолет, несколько минут посвятила тому, что раздумывала о несовершенстве правоохранительной системы и судебных санкций, а потом выйдя в Лос-Анджелесе и встретившись с Джоном в зоне прилете на его вопрос: «Чем вызвана мрачность твоего лица, Вэл?» соврала «Жуткая история с убийством в Нью-Йорке. Слушала подробности судебного заседания по телеканалам». Джон не ударился в вопросы, плеснул своей иронией и они оказались втроем на ужине в индийском ресторане по инициативе Вивьен. Ели руками острое, Вивьен потешалась над их французскими лицами и их эмоциями с Джоном при поедании острого блюда руками. Подростки, особенно такие, как Вивьен любят заставлять других испытывать неловкие ситуации и окунаться в то, что никогда не пытались попробовать. Возможно, подростки так компенсируют собственную растерянность перед миром и добиваются в противоречии с родителями признание ими, что взрослым тоже мир не очень-то известен и не всегда комфортен, что они сами бывают глупы и растеряны, а быть может, Вивьен посчитала отличной идеей сводить Вэл в модную индийскую кухню под пальмами Лос-Анджелеса. Валери Андерсон оставила машину и зашла в лифт. Над ней покачивались пальмы четырехлетней давности, хороший островок воспоминаний в океане боли четырехлетней давности. Джон смеялся и Вивьен тоже. Звуки триллера из-за закрытой двери столовой. Открыла. Дэвид пьет виски, девушка убегает по темным коридорам. Валери Андерсон заходит, закрывает за собой дверь, выискивает глазами пульт, убирает громкость. Включает пару настенных светильников, садится на стул перед мужем: - Если ты не настолько пьян, чтобы разговаривать, нам нужно прояснить ситуацию. - Только третий стакан, - отвечает Дэвид. На его гладком подбородке только проблески седой щетины. Убирает ноги с обеденного стола, складывает руки друг на друга, как на приеме в больнице, - Я готов тебя выслушать. - Те фотографии, которые тебе выслали - фальшивка. Дэвид, меня подставляют намеренно! Я наняла детектива, составила заявление в полицию и мы с Полом и со всей судебной системой уничтожим того, кто это сделал! Дэвид улыбается, пододвигает себе стакан виски, делает глоток: - Возьмешь себе второй стакан? - Я так не решаю проблемы. Ты тоже так не решаешь обычно проблемы, Дэвид. У нас были большие проблемы, а ты вот в этом…. Ты веришь не мне! Ты веришь мерзости обо мне! - Когда вера стала для судьи весомой, Валери? - Я тебе не судья, я твоя жена! - Кто для тебя ценнее Джон или Вивьен? - Что? - Девочка выбрала право в Колумбийском… очень удобно компенсировать за счет нее, так похожей на тебя то, что у тебя никогда не было и не будет! Валери Андерсон отправила в стекло двери бутылку виски. Венецианское стекло разлетелось и рассыпалось на множество осколков - все голубые, синие и белые оттенки. - Стоило ли затрачивать год сил на разговоры с венецианскими стеклодувами? - Стоило ли затрачивать, милый, на верность тебе почти двадцать лет? - ушла, включила яркий свет и вымела все осколки. Продолжился триллер с орущей девушкой. Дэвид налил еще алкоголя в стакан, нарезал мясо и продолжил просмотр. Вернулась с сигаретой. Вырубила звук телевизора. - У нас с тобой никаких друг к другу финансовых претензий. Разведемся по-быстрому. - Дэвид?! - Милая, это так ожидаемо. Куда ты сбегаешь при всех сложностях - на работу или к Джону. Он мне звонил перед твоим приходом, произнес долгую речь в твою защиту, красивую речь, обвинял меня, что я не оказываю тебе поддержку, а должен бы. Должен, Валери? Я должен тебе оказывать поддержку, если ты много лет только и думаешь, как увильнуть от меня к нему? А его дочь, Валери, она ЕГО дочь! Я тебе говорю, как специалист, что у девушки большие проблемы, ненависть к матери и симпатии к тебе не являются нормой развитие. Мания превосходства собственного высокого интеллекта! - Наличие у Вив интеллекта это констатация. Я с ней полностью согласна в каждой ее характеристики Эммы и тебе это известно! - Ты ей никто, Валери! Женщина ее отца. - Дэвид… - закрыла лицо руками, утопила сигарету в пепельнице, раздавив, - я развожусь с тобой. Я не буду выслушивать вот это от тебя из-за подделки и из-за пустой ревности. - Ревности, Валери? Я надеялся, что хотя бы часть принадлежит мне! Вся ты у этого мерзкого творческого француза! - Прекрати! - Самолюбивого мачо! - Прекрати! - Скольких он перетрахал, Валери, в своем Лос-Анджелес? Сколько у него было, кроме тебя актрисок? Твой муж Дэвид тебе все прощает - и женскую несостоятельность, и Джона, который тебя утешает, а потом сладко льет дураку Дэвиду в уши сценарную ложь про вашу невинность. Вы оба держите меня за идиота! Час держал меня на проводе, защищая тебя и умоляя меня поддержать тебя - тебя же отстранили от работы, ты так страдаешь, ты так несчастна… - Что ты ему ответил? - Выебал и выебал. Молодец!