Éventualité

«Я стала старше, неосторожна Опричник, выходи, твой день настал И клуб сгорел, чиксы остались плакать Никто не бастовал» Группа Комсомольск, игравшая в правом, не спрятанном за воротом свитера под теплой зимней курткой, наушнике, стала новой находкой для Коли, случайно наткнувшегося на ютубе на мультсериал про призрака Олежу и его друга Антона по прозвищу Шашлык. «Дух моей общаги» запал в душу с самых первых минут, а песня «Черные очки» довольно часто теперь включалась даже в режиме «перемешать треки». Мистика то была или заговор?.. Николай Гоголь был студентом 3 курса филологического направления в Санкт-Петербургском государственном университете. Отец и мать очень гордились сыном, сумевшим поступить с первого раза, да еще и на бюджетную основу, в один из лучших вузов страны, хотя сам Коля очень стеснялся, когда его активно расхваливали при любой удачной возможности, даже ставя в пример маленьким еще сестрам, не считая, что он совершил что-то из ряда вон. «А я могла бы весь твой город Съесть на завтрак хоть за полчаса И снова нет тут ни мозгов, ни денег И нет пути назад» Коля спешил, ведь еще чуть-чуть и он точно опоздает на последнюю в этом году пару к одному из любимейших своих преподавателей — Якову Петровичу Гуро. Он вел у юноши всего лишь непрофильную дисциплину, но зато какую! И как! В ходе получения высшего образования у бедных студентов, как это обычно случается, выбора особо не было — предметы, не имевшие никакого отношения к их профилю, продолжали существовать и портить жизнь тем, кому не повезло выбрать что-то, что кардинально отличалось от описанного в системе учебного плана, либо что-то с чрезвычайно недовольным жизнью преподавателем, забывавшим о том, что его предмет не обязательно интересен и нужен всем, кого на него записали. Но иногда, с небольшой каплей удачи и высоким баллом в общем рейтинге, юным страдальцам могло сказочно, невероятно, фантастически повезти. Они могли попасть на электив по криминалистике у самого Якова Петровича Гуро, настоящей звезды питерского уголовного сыска. Что и случилось в этом семестре с нашим начинающим литератором, Николаем Гоголем. «Как Калашников на Новослободской Нелепый и не к месту я стою на мостовой В очках и платье идиотском Я любуюсь абсолютной темнотой» Он никогда не думал о карьере в органах правопорядка, как и не особо интересовался особенностями криминалистической экспертизы, предпочитая обществознанию и праву в школе литературу и языки, но, увидев смутно знакомое имя в графе «преподаватель», воспользовался таким благом цивилизации, как интернет, и выяснил, что это был тот самый следователь, раскрывавший самые сложные дела в стране. Такие дела, которые многие последователи Фемиды бы окрестили глухарем и закрыли за отсутствием каких-либо подвижек без единой капли сожаления. Многие, но не Яков Гуро. Преисполнившись уважения и даже толики восхищения к этому человеку, Николай сделал все, чтобы занять место именно на курируемой им дисциплине. И не пожалел еще ни разу за эти почти полгода учебы. «И никто не узнает глаз моих шальные огоньки От ментов меня скрывают мои чёрные очки» Вживую Яков Петрович оказался, как и любое произведение искусства, намного лучше, чем на экране старенького ноутбука. Статный, с идеальной осанкой и такой неожиданно хитрой ухмылкой на губах, вкупе с насмешливым прищуром карих глаз. Всегда одетый с иголочки мужчина лет сорока, иногда щеголяющий с вещью словно не из этого века — тростью, украшенной серебристой фигурной рукояткой в виде головы хищной птицы с алыми камнями, сверкавшими на месте глаз, что так гармонировали с, по всей видимости, любимым алым удлиненным пиджаком и красивым, кровавого цвета камнем в перстне на указательном пальце. Этот человек имел прекрасное чувство юмора, заставлявшее студентов улыбаться даже на паре в 8:30 утра, что уже было показателем едва ли не магической энергии, исходившей от него. Он славился строгим, но справедливым отношением к своим предметам, что сулило беспроблемный зачет тем, кто ходил на занятия и хотя бы пытался выполнить домашнее задание, и неизбежный неуд для тех, кто думал, что нулевую посещаемость можно заменить красивыми глазами или длиннющими, но абсолютно бессмысленными речами. В общем и целом, к Якову Петровичу невозможно было остаться равнодушным. Его либо горячо любили, либо так же страстно ненавидели, и это относится не только к его преподавательской деятельности. Николай, несмотря на смущение и стыд за испытываемые, хоть и самые светлые и искренние, чувства по отношению к своему преподавателю, относил себя к числу первых. Коих было, конечно, абсолютное большинство. «И я уже ослепла, может, сломала каблуки На солнце блестят тревожно мои чёрные очки» В него, по мнению Николая, просто невозможно было не влюбиться. И потому каждый мимолетный взгляд заставлял Колю тут же отводить его собственный в другую сторону, каждое случайное касание, когда Гуро собирал раздаточный материал с парт собирающихся на другие пары студентов, заставляло отдернуть пальцы, словно он неосторожно коснулся горячего утюга, а каждое вежливое обращение как к «Николаю Васильевичу», к нему, простому студенту, вызывало такое непривычное для начинающего писателя состояние краткосрочного заикания. Ему казалось, что он был до ужаса очевиден в своих чувствах, однако, не имея ни малейшей надежды, что такой человек, как Яков Петрович, обратит на него свое внимание вне рамок университета, он мог лишь прятать краснеющие уши за темными прядями вороных волос, достающих юноше до плеч, каждый раз, когда ловил на себе этот хитрый, по-доброму насмешливый, невероятно умный взгляд. «И где найти в мире чёрного солнца Потухших глаз и уставших мудаков Таких друзей как Эдуард Лимонов и Данила Багров» На дворе был уже конец декабря. Преддверие Нового года. Время, когда улыбчивые девочки из студсовета щеголяют по коридорам корпуса с мягкими оленьими рожками на голове и колючей мишурой на шее, и все студенты, по большому счету, уже знают свои итоговые отметки, либо же назойливо преследуют преподавателей с просьбой дать им дополнительное задание, ведь «ну прошу вас, пожалуйста, у меня ведь стипендия»… Коля Гоголь, конечно же, всегда закрывал сессию на отлично. В этом семестре все должно было закончиться так же успешно, как и всегда, хоть и не без потери нескольких десятков нервных клеток в связи с написанием очередной курсовой работы, сопровождаемое периодическим полуночным «маранием бумаги», как называл все выходящие из-под его руки произведения сам Николай. Везло тем исписанным перьевой ручкой листам, которые он, сжалившись, не вырывал из тетради для его авторских потуг и не сжигал в раковине ванной. Однако таких везунчиков с каждым приступом самобичевания становилось все меньше. Так недалеко и пить начать. «Как Пётр I Церетели, я смотрю на город с высока Глаза и улицы опустели, я взглядом разгоняю облака» Коля прибавил шаг, тяжело дыша от вынужденной длительной пробежки из общежития до нужного ему корпуса. Вытащив из кармана черной куртки смартфон, он проверил время. 8:28 Он уже почти опоздал. А Гуро ведь так не любит непунктуальность. Иногда даже казалось, что тот ночует у себя на кафедре, по необходимости прерываясь на свою основную профессиональную деятельность, ведь как иначе он часто бывал замечен, как рассказывала ему всегда обо всем осведомленная одногруппница Оксана, в стенах университета до неприличия рано. Неужели у такого великолепного человека нет никого, кто задерживал бы его по утрам дома?.. Тут же смутившись направления собственных мыслей, Коля помотал головой, шмыгнув носом от щиплющего кожу рук и лица холода, и поспешил к небольшому перекрестку возле нужного ему корпуса. «И никто не узнает глаз моих шальные огоньки От ментов меня скрывают мои чёрные очки» На этом перекрестке светофора не было, что доставляло немало неудобств как пешеходам, так и водителям, вынужденным подолгу пропускать толпы мигрирующих из корпуса в корпус студентов. Также создавали проблемы и очень спешащие куда-то автомобилисты, не уступающие дорогу бегущим впопыхах на пары молодым людям. И, хотя сегодня перекресток был, на удивление, практически пуст, Коля, прилежно посмотревший по сторонам перед тем, как ступить на проезжую часть, не заметил, что черный мерседес метрах в тридцати от него вовсе не собирался тормозить. Уже почти пересекший дорогу юноша вдруг услышал визг выжимаемых тормозов слева от себя и, даже не успев повернуть голову, ощутил удар. «И я уже ослепла, может, сломала каблуки На солнце блестят тревожно мои чёрные очки» За секунду едва ли не успев попрощаться с жизнью, Коля, осознав, что оказался всего лишь едва задет, проморгался, после чего медленно приподнялся с асфальта, опершись локтями о землю, и растерянно огляделся вокруг. Он ощущал небольшую боль в левом бедре, а также сбивающий с толку шум в голове, но, по большому счету, чувствовал себя нормально. Забавно, что наушник в его правом ухе даже не выпал. Переведя, наконец, взгляд вправо, он увидел дорогой черный автомобиль, снесший знак пешеходного перехода в попытке уйти от столкновения, и открывшуюся водительскую дверь. Из которой, шипя что-то злобное, показался Яков Петрович, тут же бросившийся к так и лежащему на асфальте дезориентированному Николаю. — Николай Васильевич, вы в порядке? — спросил мужчина в как всегда идеальном костюме тройке и расстегнутом алом пальто, присаживаясь перед ним на корточки и взволнованно оглядывая парня на предмет травм. У самого же Гуро оказалась в кровь разбита левая бровь, на чем тут же сосредоточился дезориентированный, заметно побледневший юноша. — Я-яков П-петрович, у вас… — все еще находясь в шоковом состоянии, хрипло произнес Николай, потянувшись одной рукой к встревоженному лицу напротив, и, едва лишь коснувшись теплой кожи над небольшой раной на чужом лице, потерял сознание, уже не слыша ни так и играющей в наушниках музыки, ни зовущего его по имени отчеству снова и снова голоса. «И всем спокойной ночи Спаси Иисус, спаси Аллах И пусть горит огонь навечно В ваших молодых глазах»

______

Очнувшись, Гоголь услышал чьи-то смутно знакомые, тихие голоса где-то неподалеку от себя. — Сэм, ты любишь меня? — А как ты думаешь? — Ты этого не говоришь. — О чем ты?! Я всегда это говорю! — Ты говоришь: «Я тоже». Это другое. — Для многих «Я люблю тебя» — дежурная фраза. — Иногда это нужно слышать. Мне нужно. Заторможенно распахнув веки, юноша медленно моргнул пару раз, чтобы избавиться от назойливых мушек перед глазами, после чего, не двигаясь, принялся осматривать свое окружение. Он лежал на больничной койке в одиночной палате, укрытый тонким одеялом поверх одежды. В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь светом маленького телевизора, подвешенного на противоположной от кровати стене. Так вот откуда доносились эти звуки. — Добрый вечер, Николай Васильевич. Уже проснулись? Коля чуть не подпрыгнул, резко садясь на постели и поворачиваясь боком вправо, чтобы наткнуться на такой знакомый, пробирающий до дрожи участливый взгляд, сопровождаемый едва заметной в полутьме улыбкой. — Патрик Суэйзи? — не прерывая зрительного контакта, будто привороженный, спросил Коля, тоже слегка улыбаясь. — Нет, всего лишь Яков Гуро, — произнес тот, усмехнувшись. Тут Николай застыл, наконец до конца осознав, кто сейчас сидел в кресле подле него, непонятно откуда взявшемся в больничной палате, и смотрел «Привидение» по СТС, пока он был в отключке, лежа на больничной койке. Точно. Его же сбили на пешеходнике. Сбил… — Яков Петрович! — задохнулся Коля, неверяще покачав головой и смущенно опустив взгляд вниз, резко скинув с себя одеяло и намереваясь встать с постели. Сильная горячая ладонь, сразу дающая понять, что сопротивляться ее хватке не стоит, вдруг осторожно, но ощутимо сжала его предплечье, не позволяя подняться. — Николай, прошу вас, успокойтесь. Вам стресс сейчас противопоказан, — строго блеснув глазами в слабом свете телеэкрана, сказал Яков Петрович. — Хотя у вас всего лишь легкий ушиб бедра. Врач сказал, отделались испугом, — теплые пальцы неосознанно поглаживали чужую руку, посылая по ней ряд мурашек. Николай закусил щеку изнутри, пытаясь отвлечься от этого блаженного ощущения, лишь бы не покраснеть еще сильнее, чем он уже успел. Яков Петрович впервые назвал его просто по имени. И он держал его за руку. Господи… — Я хотел бы принести вам свои искренние извинения за случившееся. Коля поднял взгляд на Гуро, смотрящего на него сейчас абсолютно серьезно, без тени былой улыбки. Затем он отпустил предплечье Николая и, потупив взор, переплел пальцы рук на своих коленях. Показалось из-за бликов света, или пальцы мужчины действительно подрагивали? — Если вы решите выдвинуть обвинения, я не буду этому препятствовать и отвечу за произошедшее перед судом. Коля удивленно воззрился на обычно спокойного в любой ситуации мужчину, напряженно сейчас разглядывающего собственные руки, будто не осмеливаясь больше смотреть в глаза тому, кого едва не покалечил. — Яков Петрович, что вы такое говорите… — Гуро вновь посмотрел на него своим нечитаемым взглядом, от которого у Коли побежали мурашки по спине. — Я не виню вас ни в чем. Но… Вы не расскажете, что произошло?.. Следователь сжал губы, одновременно комкая в ладонях идеально выглаженные штанины брюк. А затем, устало вздохнув, согнулся в кресле, уперевшись локтями в колени и запустив одну руку во всегда идеально уложенные волосы. И ответил. — По дороге в университет мне позвонил товарищ по службе, Бинх. Маньяк, которого я поймал два года назад… сбежал и убил свою жену, — Гуро прервался, однако, даже не двинувшись с места, через силу договорил. — Она была моим информатором в обмен на гарантию безопасности. Коля замер. Он предполагал, что такой ответственный человек, как Гуро, не мог просто отвлечься или не заметить пешехода, что должна была быть какая-то веская причина его невнимательности. Однако эта причина оказалась… одной из худших возможных. — Но это не оправдание такой вопиющей безалаберности, ведь вы могли погибнуть из-за моей оплошности. Я сожалею, Николай, — понизив голос до шепота, закончил Гуро, даже не шелохнувшись. Коля, глядя на эту скорбно сгорбленную спину и слишком крепко сжавшиеся в волосах пальцы, не мог больше продолжать просто сидеть. Он хотел сделать хоть что-то для этого человека. Несмело вытянув вперед руку, он положил свою бледную ладонь на чужое плечо, скрытое белоснежной тканью рубашки, в жесте робкой поддержки сжав пальцы. Интересно, где Гуро оставил пиджак?.. Мужчина вдруг расслабился, опуская руку, все же слегка подпортившую прическу, на ручку кресла, наконец поднимая взор на взволнованно следящего за ним во все свои хрустальные глаза Николая. — Вы обязательно его поймаете, Яков Петрович, — тихо прошептал Коля едва заметно дрогнувшим голосом, не отводя взгляда от кажущихся черными в полутьме палаты, завораживающих радужек напротив. Гуро выпрямился, с горечью замечая быстро исчезнувшую с его плеча ладонь, и благодушно усмехнулся, однако улыбка его так и не достигла глаз. — Конечно, Николай Васильевич. Будьте покойны, — вновь беря под контроль так некстати разыгравшиеся эмоции, ответил мужчина. Заметив, что Коля, кажется, не решался спросить о чем-то еще, Яков решил упростить парню задачу. — Желаете еще о чем-то дознаться, милейший? Вот он, тот Яков Петрович, которого Николай привык видеть. Держащийся уверенно и чуть насмешливо, но вместе с тем и предельно вежливо. — Я… Сколько времени прошло? — трогательно нахмурившись, несмело задал он свой вопрос. — Сейчас, — сверившись с часами на запястье, ответил Гуро, — шесть часов вечера. Увидев в недоумении округлившиеся глаза напротив, мужчина продолжил. — Вы довольно долго проспали. Я начал было волноваться, когда вы не приходили в себя больше часа, но врач убедил меня, что вы просто были переутомлены, а потому обратились в La Belle au Bois Dormant после пережитого стресса. Добавив к своему красочному сравнению обворожительную улыбку, Яков Петрович, снова откинувшийся в кресле, вновь заставил Колю волноваться о насыщенности цвета его лица в данный момент. — О пропущенном занятии не переживайте. Я уже уведомил деканат о случившемся, пока вы спали. — Вы были здесь все это время? — озвучил Коля вертевшийся все это время на языке вопрос. — Ну что вы. Я отлучался в кафетерий за углом. И снова эта насмешливая улыбка. Коля, не сдержавшись, усмехнулся в ответ, неловко потерев лоб, лишь бы скрыться от этого смущающего пристального взора. И тут он вспомнил о небольшой ране Гуро, к которой он… прикоснулся перед обмороком. Боже… Он трогал его лицо. Судорожно вздохнув, Николай медленно лег обратно на постель, решив, что так Яков Петрович точно не увидит выступивший на его щеках едва не лихорадочного оттенка румянец. — Хотите еще поспать, Николай Васильевич? — Нет, Яков Петрович. Просто вы еще фильм не досмотрели. Коля услышал очередную смешок справа от себя, а затем ощутил, как его ладонь накрыла другая, сухая и теплая. — Très bien, comme vous voulez. Лицо и уши Коли этим вечером определенно изобрели новый оттенок красного. «И всем спокойной ночи Спаси Иисус, спаси Аллах И пусть горит огонь навечно В ваших молодых сердцах»