Контроль

Тоджи не заботит, что они на улице и что их могут прервать в любой момент. Тоджи не заботит, что кто угодно сейчас сможет услышать отчаянные стоны Годжо, сдерживать которые у него никогда не получается, когда с ним именно он. Тоджи не волнует ни это, ни много чего вообще, — можно даже сказать, что ему плевать на всё, — именно поэтому мужчина, уверенно смотря прямо вперёд, крепко хватает Сатору за запястье и тянет за собой в тёмный переулок, так удачно оказавшийся поблизости. Парень показывает своё недовольство, ради фирменного «шоу одного актёра» пытается препираться, тормозить его, артистично закатывает глаза, но делает это абсолютно не всерьёз, и это понимает каждый из них. Знают точно — если бы он действительно не хотел, не позволил бы, слишком силён и самовлюблён малец, чтобы терпеть к себе неугодное отношение. А он хочет; Фушигуро не то чтобы хорошо разбирается в людях и психологии, но эмоции считывать научился давно; видит сразу, как Годжо закусывает губу в предвкушении, как сбивается дыхание на неровный ритм, как забегали глазки по его, Тоджи, телу, и это заставляет его самодовольно ухмыльнуться своим неприятным и жутким для многих оскалом. Сатору не обнажает своих демонов перед всеми, но Тоджи о них знает. Людей на улице не много, но и не мало, — их совместное исчезновение в переулок не заметили, но им следует вести себя потише, чтобы никакие добропорядочные, в отличие от них, граждане не вызвали копов; но опасность несомненно добавляет перчинки в ситуации, а Тоджи любит острое. Только одна мысль о том, что кто-то увидит, как он мучительно медленно входит в тело наследника клана Годжо, дразня его, а тот просит его так томно и хрипло, почти срываясь на громкие всхлипывания и стоны, быть, наконец, быстрее, и Фушигуро тихо смеётся от этого и шепчет на ухо, что Сатору забыл о волшебном слове, возможность быть застуканными вместе заставляла, по ощущениям, кипеть кровь в его жилах, возбуждала с полуоборота, и это не могло ему не нравится. Им обоим, на самом-то деле. Представление картин того, что и так должно сейчас произойти, распаляет мужчину, и он уже настойчивее тянет чужую руку. Парень поддаётся, и они заходят в максимально тёмный угол переулка, где точно скроются от чужих любопытных глаз. Тоджи наконец вжимает Годжо в стену, и с неё от старости немного сыпется кирпичная крошка, но никто из них не обращает внимание на такие мелочи. Они смотрят глаза в глаза и не могут разорвать контакт. Вслушиваются в своё смешанное тяжёлое дыхание и прижимаются друг к другу максимально тесно. Фушигуро не выдерживает первым, когда парень кладёт свои руки на его плечи и давит ногтями через одежду, неглубоко, но неприятно, словно играется с ним. Тоджи, не церемонясь и зная, что можно этого и не делать, так как желание сейчас горит в них обоих, — он чётко видит это в сверкающих голубых глазах напротив, — грубо расстёгивает его ширинку и стягивает брюки вместе с бельём до колен. Сатору тихо хихикает от его нетерпения и с удовольствием подставляется под его большие ладони, сразу начавшие оглаживать его тело, забираясь под майку, а затем спускаясь и сжимая бёдра. — Я готовился, можешь не растягивать, — кидает Годжо, наклоняясь к его лицу и игриво хватая его за нижнюю губу зубами, а после проводя по ней языком, мило хлопая ресницами. Это действительно славно, значит, у них больше времени на удовольствие. Хотя Фушигуро не может отрицать, что наблюдение за Сатору с его попутной растяжкой приносит какое-то своё наслаждение: то, как парень сам старается насадиться на пальцы в нетерпении, как краснеют его плечи, лицо и уши от жара, как он просит его поскорее начать уже сам процесс, чтобы тот был не только одними пальцами в нём, а ближе всем телом, прижимая и натягивая его на себя со всей присущей Тоджи горячностью — и вправду увлекательное шоу, потешающее эго мужчины. Но сейчас хочется побыстрее и целиком. Фушигуро разворачивает его к себе спиной, и Годжо, выражая готовность, охотно оттопыривает бёдра, прогнувшись в пояснице. Мужчина невольно присвистывает, наслаждаясь зрелищем. Сатору же наслаждается, красуясь. — Hey, daddy, I'm ready. — смеётся Годжо, вспомнив эту смешную, на его профессиональный взгляд, зарифмованную шутку, которой он просто не может не поделиться даже в такой момент. Тоджи скептически поднимает бровь и, не выражая более никаких эмоций, шлёпает парня по одной из ягодиц. Это работает сразу же, возвращая нужный настрой — Годжо охает и вздрагивает, льнёт к его прикосновению; губы Фушигуро вновь трогает ухмылка, пока он смотрит на чужие ягодицы, так шикарно помещающиеся в его ладонях. Кажется, совсем неподалёку, в десятке метрах от них он слышит шаги, но это его не останавливает. Он расстёгивает собственную ширинку, вынимает член, обильно сплёвывает на руку и растирает по нему слюну, чтобы ненароком не порвать любовника, и наконец входит внутрь. Медленно, но упрямо, сантиметр за сантиметром проникая дальше, вслушиваясь в дыхание Сатору и его тихие всхлипы от переизбытка ощущений и чувства наполненности, Тоджи наконец останавливается, проникнув полностью. Годжо царапает ногтями кирпич, раздвинув ноги сильнее для своего удобства, и громко переводит дыхание, повесив голову. Кажется, он вновь вспомнил, что заниматься сексом без дополнительной растяжки перед самим процессом — не самая безболезненная задумка, особенно, если делать это с кем-то вроде Тоджи, но иногда он всё же был упрям, горд и достаточно нетерпелив, чтобы делать что-то, как хочется, а не как нужно. Фушигуро двигает бёдрами назад и вновь останавливается, на этот раз действительно желая немного подействовать Сатору на нервы, и долго ждать не приходится, чтобы эта маленькая махинация сработала: он пинает его локтём в грудь и оборачивается, нахмурив брови. — Либо двигайся сейчас же, либо будешь додрачивать в одиночестве. — выглядит он и правда недовольным и даже раздражённым, но это если не знать, что прямо внутри него сейчас находится член. — Что-то ты слишком грубый, не находишь? За таким ведь и наказание последовать может. — взгляд Тоджи скучающий, даже безразличный, но губы растягиваются в слабоватом подобии улыбки. — Давай, ты же знаешь, нужно просить словами. Другими. Годжо закатывает глаза, и Фушигуро сильнее обхватывает его талию, надавливая пальцами, — на секунду кажется, что проткнёт насквозь, — отчего тот шипит, но через пару секунд послушно шепчет, понимая, что по-другому ничего большего не будет: — Пожалуйста?.. Мне нужно, чтобы ты начал двигаться, в конце концов, пожалуйста. Тоджи удовлетворённо мычит, выдыхая ему на ухо, и скользит одной рукой выше, обхватывая за шею, невесомо надавливая. В этих руках огромная сила, — знают оба, — но он не убьёт его. Не хочет, нет нужды в этом. А Годжо доверяется, вверяет себя в его руки, даже сам иногда просит о подобном; и дрожь, прошедшая сразу после этого прикосновения, точно не от страха, Тоджи чувствует — кадык под его пальцами дёргается, а пульс учащается, чужое возбуждение только растёт. Кажется, парню нравится играть с острыми ощущениями. Как хорошо, что он может ему это обеспечить сполна. Тело в его руках наконец расслабляется полностью, почти обмякая, но не потому, что Сатору отключается от нехватки кислорода, нет, Фушигуро контролирует свой хват, просто наконец Годжо передаёт инициативу ему, устав играть. Тоджи выдыхает и, придерживая парня с непривычной осторожностью, начинает набирать темп, вместе с этим оставляя неглубокие укусы у него на шее, плечах, лопатках и куда ещё придётся. Сатору в ответ чувственно дрожит, отзываясь на каждую ласку, и стонет тихо, на удивление расслабленно, слишком непривычно. Парень откидывается назад, упираясь спиной в его накачанную грудь, и выворачивает шею так, чтобы иметь возможность поцеловать Фушигуро. Целуются они не то чтобы редко, но намного реже, чем нормальные пары, а Годжо не может без этого: слишком тактильный, слишком романтичный, слишком нежный, по мнению Тоджи. Полная его противоположность — мужчине приходится идти на компромиссы с самим собой. Сами отношения с Сатору, если это можно было вообще так назвать, были сплошным вызовом ему и его нервам, всему привычному укладу, чем-то новым в его жизни, что ворвалось неожиданно и уходить не собиралось. Рука Фушигуро не душит, скорее, просто давит, говоря: «я здесь» и даруя лёгкое, дурманящее головокружение, привнося ещё больше адреналина, больше остроты. Целуется Тоджи грубо, глубоко, мокро, занимая собой, кажется, всё мыслимое пространство. Давит языком на нёбо, оглаживает кромку зубов и напоследок, жадно сминая его губы своими, кусает за нижнюю, оттягивая. Вторая ладонь мнёт задницу, смакуя мягкость нежной плоти, и вновь шлёпает. Ещё, и ещё, и ещё раз, пока на бледной коже не остаётся заметных следов отпечатка его руки — очередной собственнический знак, нравящийся им обоим. Мужчина оттягивает момент и ударяет ладонью снова, чуть ли не закатывая глаза от наслаждения столь приятными звуками, как удар кожи о кожу и последующий после этого сладкий стон Годжо. Стонет он, к слову, действительно очаровательно, как считает мужчина: не сдерживается, не переигрывает — по его стонам чаще всего можно было без труда понять его эмоции, всегда искренние, настоящие, яркие. Фушигуро ускоряется и наконец отнимает руку от его шеи, после чего Сатору жадно вздыхает, восстанавливая дыхание, скулит отчаяннее, выгибаясь назад. Ладонь направляется ниже и ложится прямо на член Годжо, начиная быстро гладить его в темпе толчков мужчины, подводя к оргазму. Сатору кладёт свою руку поверх чужой и помогает довести себя до разрядки, стимулируя головку; дыхание учащается сильнее, и теперь Тоджи слышит только его — такое близкое, громкое, срывающееся на высокие всхлипы. Мужчина прикрывает глаза, ему уже абсолютно без разницы на то, что они на улице, ему отчаянно хочется услышать, как Годжо стонет ещё громче, выкрикивая его имя, умоляя не останавливаться, ведь он уже почти... Сатору, откинув голову ему на плечо, кончает в его ладонь, зажмурившись и вдохнув глубоко-глубоко, словно перед погружением в воду, и подрагивает всем телом ещё несколько секунд, одной рукой удивительно крепко сжимая его предплечье, будто если отпустит — потеряется среди удушающих его ощущений. Фушигуро продолжает двигаться в нём сквозь его оргазм, доводя парня до гиперчувствительности: словно оголённый нерв, Годжо реагирует на каждое прикосновение, каждое невесомое нажатие подушечками пальцев, каждый обжигающий кожу выдох на ухо, каждое покусывание шеи и превращается в полный беспорядок, дрожит-стонет-пытается отстраниться, но это только забавляет Тоджи, не останавливает. Наконец, и он получает оргазм, совершая последние толчки, изливается внутрь, не сдержав своего собственнического порыва. Дарует напоследок ещё один шлепок, постепенно замедляется и выходит, всё также поддерживая несколько подуставшего Сатору обеими руками. Когда он приходит в себя, они наспех вытирают следы спермы влажными салфетками, всегда припасёнными на подобный случай, одеваются и, будто ни в чём не бывало, выходят из переулка, словно и не было никакого внезапной тяги Фушигуро разложить Сатору в любой подвернувшейся плоскости в сию же секунду, и идут по своим делам. Тоджи определённо нравятся такие отношения. Годжо не может с ним не согласиться хотя бы в этом.