Царевна

      Так, как там было в книге? Сыпануть этого зеленого порошка в камин, сказать адрес и шагнуть. Так? Так. В последний момент вспоминаю о мантиях и достаю плащи из сумки. На улице градусов тридцать, а мы с Дадли, как два придурка, — в плащах. И никому нет дела! Не косятся, а просто идут по своим делам! Охренеть!       — Гринготтс! — говорю я и, утащив Дадли за собой, делаю шаг.       Действительно, ощущение протаскивания через канализацию. Так и хочется в боковое отделение гранату запулить. Злая я какая-то, агрессивная, что неудивительно. Вывалившись в каком-то большом зале, обнаруживаю: во-первых, плащ за мантию вполне так, во-вторых, маги ни… фига не любопытные, а, в-третьих, гоблины распознают британский лесной камуфляж.       Будь я в хорошем настроении, начала бы разговор иначе, но сейчас я очень злая. Просто запредельно, поэтому хочу кого-нибудь убить. Очень больно и насмерть. Поэтому подхожу к стойке, таща за собой Дадли. Гоблин — а кем еще может быть это зеленое уежище? — так вот, гоблин меня старательно игнорирует, потому я достаю гранату.       — Скажите, вам знаком этот артефакт? — интересуюсь я, не здороваясь и показывая средний палец, которым удобно подцепила кольцо гранаты.       Уежище стремительно сереет. Смотреть на это приятно, потому что я примерно так же этот процесс и описывала. Так вот, гоблин меняет цвет кожи, что означает — первичный контакт установлен. Сейчас я тебя добью, помесь дебила с крокодилом.       — Знаете, умирать совсем не страшно, — с доброй улыбкой сообщаю я серому сотруднику банка. — Только дядя Смерть очень ругается, потому что я Избранная.       — Следуйте за мной, — каким-то обреченным голосом предлагает гоблин, поворачиваясь ко мне спиной.       Ну а мне что? Мне не трудно. Попросили следовать — проследуем. Дадли по-прежнему сохраняет молчание, поэтому я и не удивляюсь. Мы проходим по каким-то коридорам, откуда смотрят удивленные уежища, и заходим в небольшую комнату. Она меня устраивает: если что, тут будет фарш, и обратно меня вселить никакой Смерть не сможет. Мне подходит!       — Голема можете поставить в угол, — произносит гоблин, указывая мне на кресло: — Присаживайтесь.       — Какого голема? — не понимаю я, но уежище показывает пальцем на Дадли, и у меня в голове складывается картинка. — Можно его выключить? — тихо спрашиваю я.       Гоблин делает простой жест, как будто что-то сдирает, а Дадли просто замирает на месте безо всякого движения и даже, кажется, не дышит. Я же борюсь с истерикой, но тем не менее характеризую ситуацию. Кратко. Нецензурно. По-русски. И тут уежище резко оскаливается так, что я чуть ли кольцо не дергаю.       — Что же вы сразу не сказали! — радостно восклицает он. — С пароля надо начинать! С пароля! Подождите меня, я сейчас!       Он куда-то быстро убегает, а я пытаюсь сообразить, почему «полный крах всех надежд из шести букв, вторая и» вдруг стал паролем. И к чему паролем? Тут моя мысль перескакивает на Дадли. Если это голем, то все странности объясняются. Не объясняется только, что он тогда делал в такой позе и виде. Кроме того, судя по всему, он штучная работа, а какой в этом смысл? И где настоящие Дурсли? Много вопросов?       Но самое главное — я одна. Я опять совсем одна, еще и больно сидя так, что я просто начинаю хныкать. Не могу себя сдержать уже — хнычет само тело. Я держу слезы изо всех сил, но этих самых сил почти не остается. Хочется просто дернуть кольцо и оказаться на той поляне. И будь что будет. Наваливается все вдруг, как бетонной плитой придавливает. Руки немеют, в ушах звенят колокольчики, все вокруг стремительно темнеет, но я борюсь с обмороком, борюсь…       — Кривоух! — слышу я. — Она же почти без сознания, бери ее и за мной!       Странно то, что это сказано по-русски, но подумать я не успеваю — боль усиливается скачком, и дальше я просто плыву в ней, не понимая, где нахожусь. Я плыву в бесконечной боли, не в силах ничего с ней сделать. Она горячая и холодная, жгучая и леденящая, рубящая и перемалывающая какая-то… Она… вдруг отступает.       Я осознаю себя лежащей голой на животе, но не могу понять, что происходит. Вроде бы на кровати лежу, вижу только зелень перед глазами, слышу переговаривающиеся голоса и пытаюсь прийти в себя, но пока не могу, зато неожиданно реагирует тело, содрогаясь в рыданиях. Вот и долгожданная истерика.       — Девочку почти замучили, — замечает женский голос. — Крюкохват, я хочу знать, кто это сделал!       — Постараемся выяснить, Нежноглаза, — отвечает ей другой голос. — Надо же, палаческий арсенал, с заклятиями усиления боли… Как только ходила?       — Сила воли у нее стальная, — отвечает женщина, а моих волос ласково касается чья-то рука.       И вот тут меня срывает по-настоящему. Я не просто плачу, я реву, как маленькая, срываясь в вой, я выплакиваю все мое детство и юность, да и непонимание того, что происходит, а меня гладят. Гладят! Да я за это на что угодно согласна! Даже если решат меня съесть, пусть только еще погладят хоть немного…       — Крюкохват, я ее забираю, — произносит Нежноглаза. — Ребенка не гладили и не обнимали никогда, ты только посмотри, как она реагирует!       — Она людская Избранная, Нежноглаза, — осторожно произносит мужской голос.       — Она ребенок! — отрезает женщина. — Вот мы успокоимся, полечимся, а там все и выяснится, и что нам надо, и что делать, да?       — Да… — хриплю я, потерявшись в ее тепле и ласке.       Я такого никогда не испытывала. Эта женщина, кем бы она ни была, исполнила самую заветную мечту моего детства — она меня погладила. Нежно-нежно, очень ласково она гладит меня, нашептывая что-то доброе, чего я даже понять сейчас не могу. Я будто плыву, затопленная ее теплом. Неведомые мне прежде чувства и ощущения затопляют меня, а еще она что-то делает, отчего становится совсем не больно. Она меня лечит? Но почему?       — Почему? — мне очень важен ответ на этот вопрос.       — Потому что ты ребенок, малышка, — отвечает мне, я уверена, самая лучшая женщина на свете. — Ты ребенок, которому очень нужно, чтобы его любили. Чтобы гладили, обнимали и рассказывали, какое ты чудо, понимаешь?       Я понимаю… Не знаю, что произошло и почему со мной так, но теперь я согласна на что угодно, даже если меня используют для чего-то, ведь этих слов я ждала очень давно. Они… Они и есть мечта маленькой девочки, которой когда-то была Милена…

***

      Я оказываюсь в небольшой комнате без окон. Лежу в какой-то емкости, наполненной, судя по ощущениям, гелем, который меня, если верить Нежноглазе, лечит. Мне нужно выяснить, что произошло, потому что концы с концами у меня не сходятся совсем. Объяснений произошедшему просто нет.       — Что с тобой случилось… — гоблинская женщина обладает мягкими чертами лица, да и мне все равно, как она выглядит! — Над тобой работал опытный палач.       — Чем меня избили? — интересуюсь я, помня, что сказал Смерть.       — Тебя сначала били прутьями, затем работали магией, закрепляя боль, — объясняет мне Нежноглаза. — Вот кто это сделал…       — Смерть сказал, что опекуны, — рассказываю я. — Вопрос в том, кто мой опекун?       — То есть ты была на той стороне и вернулась… — окинув меня нечитаемым взглядом, произносит гоблинша.       — Чтоб меня спрашивали, — вздыхаю я. — Но мне интересно, куда делись Дурсли, кто меня мучил и что вообще происходит.       — Сначала тебя надо вылечить, дитя, затем будем выяснять, — отвечает мне Нежноглаза.       — Это хороший план, — киваю я.       Вопрос еще в том, который из опекунов меня мучил — людской или магический? Но учитывая, что это был маг… Ничего это не значит, на самом деле. У кого могло так сбить башню, чтобы запытать до смерти ребенка? У Пожирателя какого-нибудь? Дамблдору я еще, по идее, нужна, убивать он меня не планирует, судя по канону. А тут? А тут еще неизвестно… Логично, черт возьми.       Хорошо, попробуем подумать. Дурсли… оставим тему, сейчас я на нее ничего не надумаю. Итак, некий маг замучил до смерти ребенка. Удостоверился в ее, то есть моей, смерти и смылся. А Дадли? Что было бы, если б дом полыхнул, а в нем остался голем Дадли?       — Нежноглаза, — обращаюсь я к гладящей меня гоблинше, — а если бы голем сгорел, что бы увидели магглы?       — Труп ребенка, — пожимает она плечами. — Мертвое тело не отличить.       — Интересненько… — задумчиво произношу я. — Для кого же разыграли такой театр?       — Мы выясним, — вздыхает она. — С тобой захочет поговорить один человек, потому что ты пароль назвала.       Угу, знаем мы эти пароли типа «Черт побери». Хотя русский в Гринготтсе… Да, вполне так себе пароль, согласна. Я соглашаюсь пообщаться с «одним человеком», потому что все равно ведь не спрашивают, а информируют. В общем-то мне не помешает, а если мне еще расскажут, что конкретно здесь происходит, то я и вдвойне благодарна буду. Потому что хочется общаться с магами… на расплав ствола. Надо будет еще раз на склад «мстителей» наведаться, а то у меня патронов мало.       С этими мыслями я засыпаю. При этом не снится мне ничего совершенно, а вот мозг продолжает работать. Даже во сне я пытаюсь выстроить версии. Итак, Смерть сказал, что забил меня не посторонний маг, а именно опекун. Из этого следует: мой опекун — маг, желающий меня убить. Убил уже, между прочим. Это раз. Далее, сказка о родовом проклятье говорит о том, что я чистокровная для Магического Мира, соответственно, что я делаю в мире людском, вообще непонятно. Это два. Дурсли… А был ли мальчик? Это три. Поведение таксиста, сержанта, людей на вокзале. Это четыре. И гоблины… Не хочу их считать, но придется. Хотя, даже если они враги, пусть.       Я просыпаюсь, сразу увидев молодого человека с очень знакомым взглядом. Так разведчики наши смотрят, Сережа так же смотрел… Эх, Сережа… Ладно, судя по всему, это разведчик, среагировавший на пароль. Послушаем, что скажет. А он молчит пока, только смотрит на плавающую в геле голую девочку. Ну пусть смотрит, мне не жалко, ничего нового не увидит.       — Здравствуйте, сударыня, — здоровается он по-русски, явно оценивая мою реакцию. — Ротмистр Евстигнеев, Корпус Пластунов. Александр Егорыч.       — Здравствуйте, ротмистр, — киваю я в ответ, хоть и выглядит это странно. — Старший лейте… м-да… Теперь уже, видимо, Герания Поттер.       — А служили ранее в…? — он делает паузу, внимательно глядя на меня.       — Контрразведка, — признаюсь я, вызывая живейшее удивление ротмистра.       Вообще-то, его звание говорит мне о многом, ибо оно после тыща девятьсот семнадцатого, по-моему, нигде не использовалось. Значит, или тут не было революции, или у магов отдельное государство. Ротмистр действительно удивлен, он задумывается, а затем кивает сам себе, повернувшись к Нежноглазе.       — Ей сейчас уже идентификацию делать можно? — интересуется русский офицер.       — Нет, — качает головой гоблинша. — Мучили ее сильно, до смерти замучили, так что почти до самого Хогвартса никак. А школа…       — У них моя кровь, — сообщаю я. — Так что все равно заставят.       — Ну это мы еще посмотрим, — хмыкает ротмистр. — Наших мы в обиду не дадим.       — Александр Егорыч, — обращаюсь я к нему, выбрав самое безопасное обращение, потому что кто знает, что будет, если я его товарищем назову? — Мне нужно узнать, что произошло. Мы можем поговорить?       — Вот как? — удивляется чему-то русский офицер. — Рассказывайте, — требовательно произносит разведчик.       Ну я ему и вываливаю весь массив информации, начиная от того, как оно звучало в одной сказочке, заканчивая тем, что на самом деле. И о Дурслях, и о неведомом «опекуне», и… ну и о самой сути происходящего, потому что, получается, расклада я и не знаю.       — Заметно, что работали с пластунами, — замечает ротмистр. — Подача информации характерная. Что касается ваших вопросов: опекуна вашего и явного, и тайного мы найдем во время определения, что касается Дурслей и прочего — этим уже занимаются. Пусть в прошлом вы и флотский офицер, но сейчас — ребенок. А защищать наших детей — первейшая обязанность Армии и Флота!       Пафоса-то сколько, прости Господи. Ну оно и понятно, скорей всего цитирует кого-то. Царя какого-нибудь или командира, не суть важно. Итак, что мы имеем? Гоблины активно сотрудничают с русской разведкой. Я в шоке, честно говоря. Ладно, пока ждем сведений со стороны и восстанавливаем кожный покров. Хотя информация о тайном опекуне напрягает и сильно. Вот будет юмор, если Смертушка мне не только память оставила, но и статус, потому что русская царевна, вынужденная ехать в Хогвартс — это, по-моему, чуть ли не объявление войны. Ладно, будет день, будет и пища.       Пока меня гладит Нежноглаза, я готова совсем на все. Мне наплевать даже, что со мной будет, даже если поясом обвяжут и чего взрывать пошлют. За такую ласку я бы и дворец взорвала, наверное. Права Нежноглаза, ребенок я…