Поздним летним вечером Винченцо возвращался с поля, весь уставший, но довольный после тяжёлого рабочего денька. Мышцы приятно ломило от перенапряжения, доставляя ему удовольствие от каждодневного труда. Пот градом катился со лба, мужчина только и успевал вытирать его рукавом рубашки. Винченцо прочесал мокрую челку пальцами, убирая налипшие к вискам пряди и мучаясь от жары.
Винченцо был молодым человеком двадцати восьми лет. Он — горячий итальянец со мрачным взглядом, аквамариновыми мутными глазами, деловой прической, с густыми слегка волнистыми каштановыми волосами и коренастой широкоплечей фигурой. Одет мужчина в стиле кантри — простая белая рубашка, светло-коричневые брюки на подтяжках, жилет медного оттенка со множеством карманов, шейный платок, защищающий от пыли, и высокие сапоги с узким голенищем на небольшом каблуке. Словом, красавец, каких только поискать, даже легкая щетина не портила его, напротив — прекрасно дополняла столь брутальный образ мужчины.
«Упохался» — вот единственное слово, которое могло описать состояние Винченцо сейчас. Не хотелось ничего, кроме как прийти домой, сытно поесть и выпить чего покрепче. Конечно, с алкоголем в его жизни довольно сложно, приходилось пить где-нибудь, где его не видели пронзительные очи Сабрины. Завидь она его с бутылкой в руках, точно бы послала на эшафот. Прятаться и бегать по друзьям каждый день, чтобы потом вернуться, весь пропавший алкоголем, можно было. Однако получать нагоняй за не только надоедало, но еще и было стыдно, ведь по факту Винченцо нахлебник, которого милостиво приютили, дали кров и пищу, платя жалованье при этом.
Открыв парадную дверь, он пригнулся, переступая невысокий порог и жалуясь про себя, что приходилось каждый раз нагибаться с таким-то ростом, дабы пройти внутрь, не задев головой наличники. Затем Винченцо снял с себя высокие сапоги, аккуратно поставил их на коврик и прошел вглубь по коридору.
— Тётя Сабрина, я отработал! Есть чего поесть вкусного?
Винченцо прошёл на кухню, где вовсю кашеварила симпатичная женщина средних лет, чей возраст уже перевалил за сорок. Однако несмотря на морщины, тронувшие лицо, Сабрину все равно можно было назвать симпатичной, особенно по сельским меркам. Недаром в ней говорила благородная кельтская кровь, которая читалась и в благородных чертах, и в выправке женщины.
— Супчик. Тебе полезно поесть его, Винченцо. Негоже каждый раз картошку с мясом уминать.
Винченцо рассмеялся. Об его пагубной привязанности к мясу, а особенно к стейкам, знал, наверное, каждый житель села. Никто уже не удивлялся, как во дворе он пытался жарить барбекю, получая взашей от соседей. А ведь с бухлом мясо шло только так, оставалось только закусывать помидорами или огурцами.
— Ой, да ладно, смущаете, тетя Сабрина. Больше меня печетесь за мое здоровье.
Отшутившись, Винченцо прокрался к женщине и заглянул ей за плечо, дабы посмотреть, что ждало на ужин. Мужчина скривился, когда вновь увидел густой суп с овощами и утятиной.
— Вы думаете, я наемся этой субстанцией?
Женщина, помешав суп поварешкой, отложила ее в сторону и повернулась к Винченцо. Она нахмурилась, сведя брови к переносице, сомкнула тонкие губы и легонько дала ему щелбан.
— Хватит жаловаться и садись за стол. Сейчас налью.
Винченцо демонстративно потер ушибленный лоб ладонью, ухмыльнулся Сабрине и взмахнул руками.
— Да-да, слушаюсь вас.
Наконец, стол был накрыт под легкий непринужденный разговор между ними. Сабрина задала пару пустых вопросов, спросила, не обгорел ли он на солнце, поинтересовалась, как отработали другие. Винченцо ответил на её вопросы, ничего не утаивая.
Винченцо всегда был честен с Сабриной во всём, кроме, конечно, вещей, касавшихся его биографии. Откуда пришел, что делал в Канаде, как умудрился потерять все деньги — ничего из этого не рассказывал, только кратко уточнил, что приехал с Америки подзаработать, и его обокрали, во что женщина слабо поверила.
— Мама, я пришла!
В доме послышался стук входной двери, после чего раздался мелодичный словно колокольчик голос, сопровождаемый звучным беглым шагом. В кухню словно пуля влетела невысокая девчушка с растрепанной после прогулки рыжей копной волос, что была скрыта соломенной летней шляпкой. Её яркие
смарагдовые глаза проглядывали знакомые апартаменты. Колдовской взгляд остановился на Винченцо лишь на пару секунд, после чего был поспешно перенаправлен на Сабрину.
— Милая, ты тоже, наверное, голодна. Присаживайся с нами.
Девчушка, помаячив астеничной фигурой перед глазами, присела на свободный стул, отправив подол воздушного белого платьица. Она всегда старалась вести себя столь манерно, будто бы по происхождению была из высшего общества, однако все эти попытки в аристократию вызывали у Винченцо лишь сочувственную улыбку. Молодежь вся такая, им отчего-то нравилось казаться, а не быть.
— Мамуля, чего на ужин?
Задала вопрос девчушка, бросив беглый взгляд на Винченцо. Тот же в свою очередь лишь кивнул, отчего она скривилась, тут же догадавшись, какая «шикарная» еда их ожидала.
— Не говори мне, что опять суп! Надоело! Винченцо и так работает каждый день от заката до рассвета, а ты даже питаться ему нормально не даёшь.
Девчушка начала ворчать, как и любила делать все время. Винченцо никогда не видел ее отца, ибо Сабрина была матерью-одиночкой, воспитывая дочь в одиночку. Безусловно, девочка с говорящим именем «Уна» определенно не была похожа на мать, эта капризная особа имела весьма сложный характер, тогда как Сабрина, несмотря на возраст, оставалась добродушной дамой с открытой нараспашку душой. Насколько разными могут быть родственники — сей факт ничуть не удивлял Винченцо, ведь в его семье характеры тоже представляли собой яркую гамму цветов.
— Не ворчи, а ешь.
Сабрина, никак не отреагировав на эмоциональный выпад дочери, поставила тарелку с супом на стол, затем положила рядом ложку, звякнув серебром. Уна недовольно сощурилась от пронзительного шума, но послушно взяла в руки столовый прибор. Девчушка стала демонстративно копаться в еде, помешивая гущу.
— Винченцо, хотя бы ты скажи что-нибудь маме. Сколько можно есть одно и тоже каждый божий день.
Словно ища поддержки, Уна слегка постучала ложкой по тарелке, когда Винченцо уже как ни в чем не бывало уминал суп за обе щеки. Мужчина не был привередливым как она, ощущая себя проголодавшимся и набивая пустой желудок.
— Что я могу поделать? Не забывай, я всего лишь нахлебник и не имею права диктовать свои порядки, не так ли?
Все, что оставалось Винченцо, отмахнуться от Уны, хотя она продолжала сверлить его суровым взглядом. За этой заботой стояла не сколько доброта девчушки, но её эгоистичность, ведь, взывая к совести матери, было куда легче добиться своего, чем прямо сказать, что из собственных капризов не хочешь ужинать приевшимся супом, который стоял поперек горла.
— Вот ж капризная девчонка.
Сабрина вздохнула, посетовав на капризы дочери, тоже уселась за стол и принялась за еду.
Винченцо же не пропустил, пристального взгляда, который дарила ему Уна. Однако, как только мужчина приглядывался к ней в ответ, девчушка тут же демонстративно отворачивалась, смотря куда угодно, но только не на него. На лице Уны виднелся еле заметный румянец, который она прятала, стыдливо опустив голову вниз и смущенно сжав плечики.
Каждый раз, когда они смотрели друг на друга, Уна реагировала таким образом. Винченцо был не глупым человеком и немного смыслил в романтических делах. Посему мужчина прекрасно понимал, что означали томные взгляды из-под детских ресничек и аккуратное личико со смущенно пунцовеющими милыми щёчками, которые может и пленили бы его, будь он подростком, испытывающим первую влюбленность. Однако Винченцо перевалило под тридцать, и уж точно он не был заинтересован в детях романтически.
Уна для Винченцо была как младшая сестра, не больше.
Однако жесты внимания в его адрес Уна проявляла не впервые; было как минимум несколько подобных эпизодов прежде, один из которых запомнился Винченцо больше всего.
***
Однажды знойным утром Винченцо работал в поле вместе с другом. Когда время близилось к обеду, к нему в гости пожаловала Уна вместе с корзинкой, в которой лежали свежеприготовленные бутерброды и бутылка с водой.
— Я принесла поесть. Точнее… Это мама передала, так что…
Девчушка, густо покраснев, смотрела на землю. Она мялась, съежив плечи, и закусила губу. Влюбленность Уны была очевидна окружающим невооруженным взглядом, она проявлялась через стеснительное поведение, голос, который прежде её никогда не подводил, и заботливость, прикрытую внешней холодностью.
— Разве ты сейчас не должна быть на учебе? Всё отлыниваешь?
Винченцо решил легонько подшутить над ней, однако Уна тут же среагировала на количество замечание в свой адрес, стиснув ручку плетеной корзинки. Девчушка гордо вскинула подбородок, другой рукой убрала непослушную прядь волос, упавшую на лицо. Она грозно топнула изящной ножкой, на которой красовались ярко-синие сандалии.
— Сегодня выходной, придурок! Я хотела перекусить вместе, думала, что ты устал. Но больше не хочу. Пойду лучше домой!
Уна развернулась, попытавшись уйти, но Винченцо вовремя схватил её за запястье, дабы остановить побег.
— Ладно тебе, не дуйся. Я голоден, так что давай поедим вместе. И не забудь передать «спасибо» маме позднее.
Они устроились в небольшой беседке, что находилась близ фермы. Поставив корзинку с ланчем на столик, Уна вынула бутерброды, сунув один Винченцо. Когда мужчина благодарно принял его, то почуял запах свежего хлеба и ароматной зелени, щекотящих ноздри. Кусочки мяса, огурцы, помидоры, прикрытые свежим салатом, приятным миксом ощущались во рту, когда он чуть надкусил бутерброд.
— Это правда вкусно!
Заверил девчушку Винченцо, сделав ещё несколько быстрых укусов.
— Не ешь в сухомятку. Вон, запей водичкой.
Уно протянула ему бутылку свежей негазированной минералки, принесенной с собой. Мужчина в свою очередь небрежно положил надкушенный бутерброд на салфетку и протянул руку, дабы принять бутылку, соприкоснувшись с нежной девичьей кожей. Уно нервно отдернулась, потирая ладошку пальцами, и тут же, прикусила губу. Девчушка старательно избегала его взгляда, на что Винченцо лишь вздохнул; вот всегда, когда они оставались наедине, мирное затишье превращалось в напряженную атмосферу.
Остальное обеденное время они провели, перебросившись между собой всего лишь парой реплик. Наконец, воцарившееся безмолвие нарушил Генри, ещё один работник фермы, сказав Винченцо, что полчаса его «безделья» уже закончились.
Облизав перепачканные сытным обедом пальцы, мужчина махнул Уно рукой на прощание. Перерыв был окончен, а это значило, что ему вновь пора вернуться к работе.
***
Вечером, когда длинный рабочий день закончился, Генри подошел к Винченцо, который был весь перепачкан в земле, и несильно толкнул друга в плечо.
— Хэй, часто она к тебе заходит. Девчушка славная, ты ей явно нравишься.
Голос Генри звучал иронично, хотя, как ни странно, в нем не было осуждающих ноток. Это не очень понравилось Винченцо, ибо он тут же обернулся, стянув с себя рабочие перчатки.
— Ты о чем? Ей шестнадцать, она мне в сестры годится.
Поучающие речи, кажется, не возымели должного эффекта. Генри только усмехнулся, достав из нагрудного кармана две сигареты, и протянул одну Винченцо.
— Не будь таким моралистом, дружок. Подрастет через два годика, станет совершеннолетней девчулей, и вперед, создавать семью и делать детишек.
Генри спешно добавил не менее мерзкий комментарий, словно бы этим хотел окончательно добить Винченцо:
— Или может тебе по душе дамочки постарше? Ее мамаша тоже загляденье, еще и при буферах.
Винченцо нахмурил густые брови, раздраженно вырвав сигарету из рук болтуна. Ему хотелось больно ударить Генри за дерзкие слова в адрес тех, кому безмерно благодарен. Однако Винченцо сдерживался, ведь ему предстояло работать с оболтусом бок о бок и дальше. Да и Сабрина определённо не простила бы его, если бы мужчина портил отношения к с коллегами, сея разлад в коллективе. Так что приходилось изображать дружелюбие, написано улыбаясь, даже если шутки дурака Генри порой переходили за край.
— Да ну тебя.
Отмахнулся Винченцо, прикурив. Он обожал запах табака. Лишь только сигареты, сколько себя помнил, успокаивали мужчину, расслабляли мышцы, даруя какой-то внутренний дзен. Одна затяжка — глубокий вдох, затем выдох — для заядлого курильщика такой ритуал подобен упражнениям для йога. Медитация возвращала мысли в нужное русло, щебет птичек тоже помогал вытеснению непрошенных эмоций, грозящих перерости в бурю чувств. Он един с табачным дымом, горло и нос пронизаны столь любимым и горьким привкусом никотина. Идеальная релаксация, никак иначе.
— Винченцо, неужели до пенсии в холостяках ходить собрался?
И тут Генри нарушил построенную им идиллию раздражающим грубым голосом, который заставил пылкого итальянца скривиться от неприятия. Между тем его друг продолжал беспечно вещать:
— Я за тебя, ебать, переживаю. Гляди, ты работящий, коренастый, красавчик, одним словом — ковбой ещё тот! И сидишь в олухах. Знаешь, какие слухи по округе о тебе ходят?
Генри понизил голос до шепота, одарив Винченцо смесью перегара и чего-то копченого, слишком близко нагнулся к нему, чтобы вызывающе посмотреть в глаза.
— Говорят, что ты гей.
И тут Винченцо взорвался, не выдержав, дал сильный подзатыльник этому балаболу и, бросив бычок на землю, с пафосом затушил его сапогом.
— Катись к чертям собачьим, ебаный сплетник.
На этом разговор был окончен, и Винченцо ушел прочь. На душе было спокойно, несмотря на то, что его только что пытались вывести на эмоции. В последнее время мужчина научился контролировать себя, не реагируя на глупые подколы или провокации.
Ему двадцать восемь лет, наверное, все же повзрослел с тех пор. Пусть люди не меняются, обстоятельства и место жительства в какой-то мере влияют на человека, помогают исправить ошибки, заставляют пересмотреть жизненные приоритеты.
За последние шесть лет произошло много чего, что послужило ему тяжелыми уроками, и именно это сделало Винченцо стойким и сильным по жизни.
