Прикосновение к небу

— Мне однажды сказали, что зимой, когда лежит снег и морозит, очень красивые закаты, — Илья заинтересованно поворачивается к Юре, чуть наклоняя голову к плечу, но тот просто преступает с ноги на ногу, оставляя свои следы на снегу — Я никогда не задумывался об этом. — Кто тебе сказал это? — Илья спрашивает тихо, прячет руки в карманах пальто, шмыгая замерзшим носом. Но домой не спешит. — Одна пожилая женщина, — уклончиво отвечает Юра и поднимает, наконец, голову — Я хочу проверить, правда ли это.       Илья пожимает плечами, мол, ладно, проверяй, но Юра явно расценивает это по своему. Его холодные покрасневшие пальцы пробираются в карман пальто Ильи, сжатые в кулак, прижимаются к его ладони и тянут в сторону подъезда. Другой рукой Юра уже достает ключи из собственного кармана, выглядя донельзя решительным. Он лишь на секунду поднимает свои голубые глаза к рыжеющему у горизонта небу, и немного ускоряет шаг. А Илья послушно идет за ним. Обхватывает Юрины, все еще сжатые в его кармане, пальцы своими, растирает кожу в попытке согреть и идет следом. В подъезд, темный и такой же прохладный, с работающими через раз датчиками движения на этажах, неаккуратно закрашенной нецензурной бранью на стенах и рассыпанными семечками между этажами. Поднимается выше, а Юра переплетается их пальцы в замок в кармане чужого пальто. Будто летит наверх, начиная тяжело дышать уже между третьим и четвертым этажом, но темпа не сбавляет. Илья улыбается, смеется где-то у себя в голове, не спеша выходить вперед.       Потому что на такого Юру приятно смотреть. Илье нравится этот вид. Нравятся по-детски горящие голубые глаза, нравится румянец мороза на впалых щеках, нравится едва заметная тень улыбки в уголках обветренных губ и растрепанные ветром волосы. Нравится, как Юра иногда хватает ртом воздух и как хмурит брови в такт каким-то своим мыслям. Илье просто нравится смотреть на Юру, на любого Юру. Злого, расстроенного, воодушевленного, сонного и обиженного на весь мир за то, что каждой утро приходится просыпаться. Илье нравится смотреть на Юру, нравится чувствовать его ладонь в своей, а все остальное уже вторично.       Юра тормозит на верхнем этаже, перед входом на крышу, и вытаскивает руку из чужого кармана. Ладонь сразу кажется пустой, будто вырвали часть кожи, и это ощущение заставляет коротко сжать кулаки. Но Юра будто бы и не терял чужого тепла. Он выверенным движением дергает на себя решетчатую дверь, которая будто вежливо поддается, очевидно, знакомым рукам, и пропускает Илью вперед. И Илья идет, немного боязливо толкает плечом вторую дверь, более тяжелую, и замирает на несколько секунд.       Засыпанная снегом крыша встречает обоих парней ярким блеском и легким ветром, будто зовет сделать шаг, а потом еще, еще и еще. Зовет сесть прямо на холодный бетон и остаться здесь до первых звезд, до глубокой ночи. И Илья идет, отходит от двери метров на десять, рассматривая открытое пространство, и не чувствует на себе чужого взгляда. Просто аккуратно наступает на тонкий слой снега, который шумно скрипит под его ботинками в почти абсолютной тишине. Илья слышит стук собственного сердца. Илье кажется, что он слышит стук Юриного сердца, и это заставляет обернуться. Исаковский стоит в нескольких шагах от двери, раскрытой настежь, прячет руки в карманах своего пальто и смотрит. Смотрит так мягко, улыбаясь уголками губ, его светло-голубые глаза будто отражают нежно-розовый блеск снега с примесью какой-то неопознанной, наверняка неосознанной нежности, маленькие ранки на губах начинают казаться ярче. И Илья запоминает этот образ, запирает его в голове и грудной клетке. Тянет руку вперед, не обращая внимания на мороз, обжигающий только-только отогревшуюся кожу. И Юра идет навстречу, только чтобы вложить ладонь в ладонь Ильи, так и не разрывая зрительного контакта. — Закат в самом разгаре, — шепчет Илья, кивком указывая в сторону горизонта — Мы же здесь ради этого? — Да, — Юра кивает и высоко запрокидывает голову, расплываясь в более широкой улыбке.       Илья тоже поднимает голову, опуская их с Юрой сцепленные руки вниз. Облака над ними будто замерли, как замерло для них и время всего мира. Огромные оранжевые перья на фоне светлого неба, будто прозрачного. И это так напоминает смех в Юриных глазах, что начинает кружиться голова. Небо сейчас кажется особенно мягким, особенно нежным, кажется, будто небо создано только для них двоих. Илья опускает взгляд и поворачивает голову, видя боковым зрением, как Юра повторяет это движение, чувствуя, как чужие пальцы чуть крепче сжимаются вокруг его ладони. Там, где-то очень далеко, огромный шар горячего красного оттенка медленно прячется от чужих глаз, погружая Петербург в очередную зимнюю ночь, оставляет за собой лишь разводы оранжевой краски, растворяющейся в прозрачной голубизне. Где-то совсем далеко смеются дети, где-то еще дальше шумит оживленно город, а где-то здесь, совсем близко, очень громко бьется сердце. Где-то внутри, оставаясь таким приятным шумом в ушах.       Где-то совсем близко Юра шепчет что-то для самого себя и льнет ближе, касается свободной рукой обожженной морозом щеки Ильи и так ненавязчиво просит этим жестом обратить на себя внимание. Илья не думает, что у него есть полномочия и силы отказать, так что послушно поворачивает голову, сталкиваясь с этими глазами, сталкиваясь взглядом с олицетворением зимнего заката. Небо почти темнеет, закат догорает, пока они просто смотрят друг на друга, но это не кажется важным, пока они стоят вот так друг перед другом, держат друг друга в руках, мягко синхронизируют биение сердец. — Мне не соврали, — Юра шепчет настолько тихо, что Илья почти не слышит. Юрины глаза кричат так громко, что Илья, кажется, почти оглох. — Да, — Илья кивает, потому что ему больше ничего не остается, и склоняется немного ближе, чтобы оказаться на расстоянии вдоха. Замерзшая кожа на кончике носа не чувствует прикосновения, но этого и не надо. Илья скажет все сам — Та женщина была права. Самый красивый закат в моей жизни.       Юра смеется себе под нос, приподнимая нижние веки, и Илья уже в сотый раз влюбляется заново в этот беззвучный смех. Юра читает Илью между строк, слышит то, что не было сказано, и Илья влюбляется в Юру еще сильнее. В детстве Илья очень хотел коснуться неба, мечтал провести по нему кончиками пальцев. А сейчас Илья сокращает между ними последние сантиметры и касается неба губами. Холодными, сухими, но этот поцелуй обжигает и заставляет таять. Легкое, едва ощутимое прикосновение остается на тонкой коже привкусом снега и ощущением горячего пара, пускает мурашки по всему телу. И заставляет влюбляться снова и снова.