Каждый, кто сделал тебе больно – покойник

залезу под свитер, в самое сердце…

      Юнги второй раз за неделю приходит домой со сбитыми костяшками. На скуле – глубокая царапина. Засохшая кровавая корочка на губах.       Со всем этим великолепием Юнги, – пушистые светлые волосы, мягкий свитер, бисерные колечки от Чимина, заколки с кавайными мордашками, защёлкнутые им же на длинной челке с утра, – выглядит как падший ангел, которому здорово досталось там, куда не повезло шлёпнуться.       В отличии от ангелов, способности к регенерации у него нет.       Чимин, окинув быстрым взглядом масштабы бедствия, идёт в ванную за аптечкой. Быстро, чтобы никто не заметил, как подрагивают руки.       – Кто тебя так, Юнни? – спрашивает Намджун, не рискуя подходить ближе.       С его грацией новорожденного жирафа вполне станется добавить Юнги ссадин и синяков от желания помочь. Потому он включает чайник и со всей аккуратностью достает из подвесного шкафа кружки. Приходится максимально сосредоточиться на процессе, внутри его трясет от злости.       Юнги – человек неконфликтный, отбиваясь, он всегда диссит словами, оттягивая применение физического насилия до последнего. Если полез махать кулаками – значит, довели и вывели настолько, что будь на его месте сам Намджун – всё закончилось бы статьей за убийство.       – Не важно, кто, – отмахивается Юнги, едва шевеля губами. Выбираясь из куртки он как-то совсем нехорошо морщится. – Важно, что им тоже досталось.       В правдивости утверждения Намджун сильно сомневается. Не потому что Юнги не умеет драться, а потому что принципиально предпочитает этого не делать. В ответ, конечно, вломил, но со всем присущим ему альтруизмом. Тут он и правда ангел, совсем не к месту.       – Сядь, пожалуйста, – тихо просит Чимин, подтаскивая табурет и не зная, в каком месте тронуть Юнги, чтобы не сделать больно.       Кладет на стол аптечку, рассматривает видимые повреждения. Крохотные бисеринки заботливо собранных украшений на пальцах, – с посланиями азбукой Морзе, Юнги любит, чтобы во всём был смысл, – перемазаны темным красным. Парная заколка с милым румяным персиком, похоже, где-то потерялась, вторая – криво съехала почти на самый низ длинной челки.       – Это просто царапины, Чимини, – Юнги привычно ворчит, смущённый чрезмерным вниманием. Бездумно тянется стереть засохшие хлопья с губ, и шипит, потревожив ранку.       Чимин хватает его за руку, убирая от лица.       – Да хоть трижды, всё равно нужно обработать антисептиком, чтобы не было воспаления.       Язык любви Чимина – забота. И она сквозит во всём, – в осторожных, нежных касаниях, в мягких словах уговоров, как ребёнку, разбившему колени от падения с велосипеда, во взволнованном, теплом взгляде, в самой глубине которого прячутся те черти, которых в универе боятся даже самые отбитые хулиганы. Чимин их старательно заталкивает подальше, чтобы не добавлять неловкости. Знает, что Юнги, вопреки всему, чувствует себя виноватым, – заставил их беспокоиться и заботиться. Он не любит доставлять неудобства другим.       Намджун осторожно доливает в чашку Юнги холодной воды из фильтра, чтобы чай не обжег. Ставит на столе рядом и молча наблюдает за ними, так и не сделав ни глотка из своей. Драконьи глаза скользят с одного на другого, будто следят за игрой в настольный теннис.       Чимин клеит на обработанную ссадину два розовых пластыря с уточками. Мажет лопнувшую губу заживляющей мазью. Задирает вверх подол юнгиевого свитера и осматривает светлую кожу, – в паре мест на ребрах проступили синяки. Судя по их цвету – ещё с прошлого раза. Их он мажет тоже, краем глаза отмечая, от каких прикосновений Юнги едва заметно морщится – там завтра появятся новые. Снимает с волос съехавшую заколку.       – В кармане куртки вторая, – бормочет Юнги, старательно избегая взгляда. – На неё наступили, кажется, не знаю. В общем, она сломалась. Мне жаль, Чимини.       – Пусть лучше заколка, чем ты, хён, – говорит Чимин, теперь запихивая поглубже ещё и слёзы. В этом весь Юнги – чиминова заколка важнее собственных рёбер. – Всё, закончили. Ты голодный? Мы как раз собирались ужинать.       – Давайте я приготовлю, – Юнги одёргивает свитер и порывается встать. Чимин ещё даже крышку на антисептике закрутить не успел.       Ладонь Намджуна опускается на плечо, мешая подорваться со стула и понестись готовить ужин.       – Не надо, хён, – мягко, но уверенно говорит Чимин, складывая всё обратно в аптечку. – Тебе бы отдохнуть, а не у плиты дежурить. Я схожу возьму на вынос что-нибудь горячее, ты, может, что-то конкретное хочешь? Токпокки?       – Рамён, – сдается Юнги, оседая на стуле. – И кимбап.       – Хорошо, – Чимин смеётся, обозревая слегка надутые хёнские щеки. Юнги всегда дуется, когда ему не дают позаботиться о других, и вместо этого – начинают опекать его самого. – Намджун-и, тебе тоже рамён, как обычно? Или токпокки?       – И то, и другое, – говорит Намджун, не убирая руки с плеча Юнги и выводя там круги пальцами.       Такой стресс однозначно нужно заесть.       Он ловит на мгновение взгляд Чимина, в котором разве что не пляшет пламя, оттеняя танцующих чертей. Чимин иногда страшнее стихийного бедствия и сицилийской мафии вместе взятых. Намджун едва заметно кивает. В ответ длинные ресницы опускаются чуть медленнее, чем обычно. Чимин нежно целует Юнги в щеку под пластырями и несёт аптечку на место.       Намджун идёт за пледом, – завернуть Юнги. Адреналин схлынул, и тот вот-вот начнёт мерзнуть, а мерзнуть он не любит.       – Могу задержаться, там наверняка сейчас очереди, – кричит от двери шустрый Чимин, шурша курткой и звеня ключами. – Телефон взял, звоните, если что. Да?..       И он выходит, хлопнув дверью и обрезав этим свой ответ на входящий вызов.       – Иди сюда, Юнни.       Юнги весит – всего ничего, Намджун легко поднимает его со стула и усаживает на широкий поконник, так повыше. Тщательно заворачивает в плед, суёт в руки чашку с чаем. Перебирает пушистые пряди волос.       – Это из-за нас с Чимином, да?       На них не впервые пытаются огрызаться совершенно конкретные местные гомофобы, которым счастливо трио гейских геев в универе – как кость поперёк горла. Намджуна попробуй достань – он габаритами сравнялся с небольшим шкафом. Чимин отбитый настолько же, насколько почки и челюсти у всех, кто решился хоть раз вякнуть в его сторону. Юнги достается за троих. Потому что не любит конфликты. Потому что острый на язык. Потому что выглядит совершенно не угрожающе и с гордостью носит все милые штучки, которые дарит ему Чимин, – у того слабость и к милым штукам, и к подаркам, и к Юнги. Мягкие свитера опять же, немужественный вид. Просто напрашивается получить пиздюлей.       Но Юнги, конечно, в жизни не признается, что причина пары последних драк – в “бабских” украшениях, подаренных Чимином.       – Да какая разница, Джун-а, – предсказуемо бурчит Юнги, осторожно отпивая чай и греясь больше о Намджуна, чем под плюшевым пледом. – Ты слишком много думаешь, не забивай голову всякой фигнёй.       – Есть всякая фигня, а есть – ты. И у вас ничего общего, – говорит Намджун, забираясь теплыми руками под свитер Юнги и невесомо оглаживая худые бока. – Ты, Юнни, ледышкой только притворяешься, а я знаю тебя настоящего.       – Потому что ты мне под свитер залез? – теперь его тон больше походит на мурчание. Юнги выгибается под широкими ладонями, прижимаясь поближе. Не перестараться бы, с его ушибленными рёбрами.       – Я тебе уже давно залез куда глубже, – уточняет Намджун, ведёт носом по виску, сминая волосы, целует мягко. Не в губы, в губы будет больно. – Мы с Чимини оба. И я сейчас не про секс.       – Ты про сердце, Джун-а, я не такой уж тупой, – тихо выдыхает Юнги. – У меня проблемы с определением собственных эмоций, а не с пониманием чужих.       Их взаимность, с головой и до края, без проблем видно невооруженным глазом даже Юнги.       Чего ему, сидящему спиной к окну не видно, так это падающего снега.       И Чимина, стоящего у подъезда. С Чонгуком, дымящим сигаретой, и Хосоком, закинувшим руки на концы биты, лежащей на плечах. Судя по тусклому мерцанию экрана телефона в чиминовых пальцах, – они ждут последнего из великолепной четвёрки. Тэхёна.       В ресторанчике за углом и правда, должно быть, большие очереди.       Намджун, целуя Юнги, отвлечённо думает, что надо бы написать напрямую Сокджину в обход его нудной секретарши в адвокатской конторе.       Так или иначе, каждый, кто сделал Юнги больно – покойник.       Не важно, чьим методом.