Е(ё/го) душа такая нежная

Она стоит под светом фонаря. Так безопасней, говорит себе девушка. Сама понимает, что обманывает себя, но темнота возле подъезда пугает, поэтому Лера стоит под желтым пятном тусклой фонарной лампочки, ловит лицом крупные невесомые хлопья снега. Погода в зимней Казани редко радовала так, как сегодня: не было ни мороза, что забирался прямо под кожу, ни порывистого ветра, только снег тихими хлопьями оседал на землю, на пальто Леры, на волосы, — и та уже пожалела, что не укрыла их платком. Казалось бы, она живет вполне завидную жизнь. Школу закончила неплохо, поступила в медицинский, парень есть, да еще какой: группировщик в старшем возрасте, «универсамовский». С такой защитой можно ничего не бояться. Наверное. Лера шмыгает носом, поднимая голову в небо. Снежинки летят, играются, маленькими брильянтами поблескивают под желтым тусклым светом фонаря. Вздрагивает от холода, жмурится: несмотря на то, что погода последние дни радовала, в капроновых колготках, стоя на одном месте зимой, все еще было холодно. Неспокойно. Лера нервно улыбается — вот она, обратная сторона этой «завидной жизни». Каждый раз, когда Турбо опаздывает или приходит избитый, или вообще не приходит, в груди что-то удушающе больно сжимается. Девушка всегда считает минуты, кусает губы, гоняя в голове тревожные мысли: жив ли, в порядке, что случилось на этот раз? Но сегодня выдыхает с облегчением, завидев знакомую фигуру. Он идёт медленно, осунувшись, руки по привычке в карманах. –Привет, — Лера улыбается слабо, как только парень равняется с ней. Поднимает голову, замечает новые раны и синяки на любимом лице, хмурится. Режущий комок тревоги снова зарождается в душе. Что-то не так. Что-то не так хотя бы потому, что Турбо молча притягивает её к себе, обнимает, зарывается носом в светлые волосы. Виснет напряженная тишина. Лера молчит, привстаёт на цыпочки, обнимает в ответ. А сердце бьётся часто и тревожно. Она уже знает, что что-то случилось. Но что? –Турбо, — она шепчет, отстраняясь немного. Кладёт замёрзшие ладони на грубое усталое лицо парня, — Турбо, что случилось? Он молчит, хмурится. Самое время закурить, но при девушке не комильфо. Не знает, что Лера и сама покуривает в особенно сложные дни, на балконе, пока никого нет дома. –Валер, — голос девушки становится жалобным, почти умоляющим, — скажи, что не так. –Нашего... — он хрипит, откашливается, пытается придать голосу твёрдости, хоть в глазах и щиплет, толи от горя, толи от снега, что так и норовит залезать в глаза, обогнув тёмные редкие ресницы, — Нашего пацана убили. Ералаша. Лера застывает, сердце падает уже даже не в пятки — просто уходит под землю. Ералаша она знала, пацан четырнадцати лет, ответственный, смешно картавый, всё с утюгом носился для бабушки своей, деньги зарабатывал. Ералаш был скорлупой Турбо, иногда парень мог рассказать, как те косячили и получали наказание в фанеру. Не сказать, чтобы Лере это нравилось, скорлупу ей было искренне жаль, мелкие же еще совсем. А тут… Она сглотнула ком в горле. Вспыхнула обжигающей искрой еще одна мысль: что, если в один день она потеряет так и Турбо? Лера потрясла головой, отгоняя от себя свой личный кошмар, снова подняла голову на парня. На него больно было смотреть: избитый, усталый, сломленный. Но жаловаться не будет, — Лера это знала, — «не по-пацански». Окоченевшие тонкие девичьи пальцы переплетаются с грубыми мозолистыми мужскими. –Валер, пошли домой, — шепчет тихо девушка, парень кивает. Пока идут, Лера жмётся к нему ближе, греется, уткнув нос в платок, обмотанный вокруг шеи. Валера вдруг останавливается, молча стряхивает с волос девушки хлопья снега, надевает на неё свою шапку. Лера улыбается. До дома доходят в тишине. Лера звякает ключами, открывает дверь в тёмную квартиру. Родители в командировке, брата отправили к бабушке в деревню, каникулы же. Снимает куртку прямо в темноте, вешает шарф и шапку на крючок. Слышит сзади шорох: Турбо копошится со своей курткой. Снова виснет тишина. Девушка чувствует сильные тяжелые руки на своих плечах. Парень обнимает её со спины, нагибается в силу разницы роста, утыкается лбом в плечо. Лера знает, это его максимум. Турбо никогда не жалуется, редко рассказывает, что его тревожит, старается быть для девушки непоколебимой стеной. Таким он для неё и является, но, чёрт возьми, всем иногда нужна помощь, плечо, чтобы уместить уставшую голову и спина, готовая защитить от холода жестокого мира. Лера разворачивается, обнимает Турбо крепко, утыкается головой в широкую напряженную мужскую грудь. Парень кладёт одну руку ей на волосы, прижимает к себе покрепче, перебирает пальцами светлые пряди, гладит. И девушка тает. Душа её болит, болит за Турбо, за остальных пацанов, вынужденных идти этим бесчеловечным путём, болит за Ералаша, который закончил жизнь так рано. Болит всегда и за всех. Но пока Турбо рядом, это не имеет значения. Пока Лера в его сильных мозолистых руках, пока прижимается к широкой груди, пока слышит рваное дыхание, вообще ничего не имеет значения. Есть он, она и этот момент. –Валер, — шепчет тихо, тыкается носом в шею, щекочет дыханием кожу. –М? — он прижимает её крепче. –Я тебя люблю. Она чувствует, как содрогается от рваного вздоха грудь Турбо, чувствует его шершавые пальцы на своих щеках. Приподнимает её лицо на себя, пригибается, целует практически невесомо, легко, нежно, выдыхает морозно ей в губы, глаза прикрывает. У Леры перехватывает дыхание. Отстраняется, смотрит на парня в полумраке, на бледное битое лицо, обрамленное синяками и голубоватым лунным светом из кухонного окна, на потемневшие от снега мокрые кудряшки, смотрит в эти зелено-голубые глаза-льдинки. И понимает, что любит. Турбо, Валеру, этого бандита. Любит, несмотря на то, что такой образ жизни не одобрят, что волнуется за него, боится, что плачет часто после того, как обработает ему очередные раны. Плачет, злится, тревожится, а сделать с собой ничего не может. Любит и всё. Так было практически всегда. Турбо приходил к Лере, и в первую очередь та всегда тащила его обрабатывать раны. Вот Турбо и сидит по-обычному перед ней на её кровати, Лера — на полу. Молча прижимает смоченную спиртом ватку к сбитым костяшкам, кусает губы, злится. Больно ей за Турбо, понимает, что так быть не должно, но молчит. Понимает, что время сейчас такое, что по-другому никак, понимает, что он сам свой путь выбрал. Но сказанное мамой недавно «у такой жизни два конца — гроб или тюрьма» из головы не идёт. А ведь она хочет, чтобы на всю жизнь. Чтобы семья, дети потом, работа тихая и мирная, а потом возвращаться домой, заглядывать в эти голубо-зеленые глаза-льдинки и понимать, что всё не зря. Турбо молчит, почти даже не морщится, — нельзя ему перед девчонкой слабость показывать. Но когда она заканчивает, улыбается краем рта, смотрит на неё тепло, — спасибо. И Лерин взгляд теплеет. –Не за что, — шепчет одними губами. Понимает, что больше не скажет, не сможет. Он всё равно не прислушается. Валера сгребает её в объятия, легко садит себе на колени, тыкается носом в шею, щекочет нежную кожу дыханием. Лера смеётся: он, когда не с пацанами, когда не дерется и не приходит избитым, похож на кота Чеширского. Глаза озорные, хитрые, улыбка широкая, кудряшки эти непослушные… мальчишка мальчишкой еще, несмотря на сбитые костяшки и кривой от частых переломов нос. Целует осторожно в шею, и у Леры перехватывает дыхание, жарко становится. Смотрит на него, ловит моментами эти влюбленные глаза, эту лукавую усмешку. Ей хорошо, когда Турбо улыбается. Тепло. Он тянется за поцелуем, и она прижимается к нему крепче, целует горячо, а сама чувствует его потеплевшие от комнатной температуры руки у себя на талии. Сжимает несильно, играется пальцами с серым свитером, приподнимает тёплую ткань… Лера вздрагивает от ощущения его шершавых пальцев на её коже. Вздыхает сбивчиво, но не отстраняется: нравится ей это. Поцелуи становятся быстрее, жарче, влажнее. Валера уже забывает про губы, целует щеки, скулы, опускается на шею, дышит тяжело, водит пальцами по оголенной коже. Девушка закусывает нижнюю губу, смеётся тихо, счастливо. Она знает, что будет, если они расстанутся. Знает, что делают во дворах с вафлёршами, знает, как к этому сам Турбо относится. «Лер, ты же знаешь правила, — сказал ей Турбо однажды, — если мы это сделаем, то нужно будет сказать пацанам, что ты теперь подо мной ходишь. Никуда я тебя отпущу, в ответе за тебя буду и защищать тоже. Моя теперь будешь». Она только кивнуть успела перед тем, как кровоточащие пухлые губы тогда почти по-хищному впились в её шею. Вот кем он был — настоящим хищником. Но с ним всегда было спокойно. И в первый их раз, и вообще по жизни. Их первый раз Лера помнила хорошо. Турбо завалился тогда в её квартиру избитый, запыхавшийся, в мерзкой коричневой смеси грязи, снега и крови; Лера только ахнуть напуганно и успела. Вообще, негоже было ему перед своей девушкой в таком виде появляться, не надо было её пугать. Но Лера с первого же дня зарекомендовала свою квартиру местом, где парню будет безопасно. Где ему обработают и перевяжут раны, где можно будет выдохнуть спокойно, сделать передышку от безжалостной уличной жизни, где можно будет спокойно поспать, пока Лера тихо читает ему любимую классику и практически невесома гладит по спутавшимся кудряшкам. Где можно будет побыть просто Валерой, а не Турбо, парнем, которого всегда любят и ждут, которому всегда готовы предоставить горячий ужин и тёплую чистую постель, безопасность. Иногда Лера задавалась вопросом, ждёт ли его кто-то дома, есть ли у него любящая семья, волнуется ли за него кто-то, кроме неё и пацанов. Валера про семью никогда не рассказывал, да и Лера тактично не спрашивала. Он пришел тогда практически как всегда, — к битому и грязному парню Лера успела быстро привыкнуть, — но что-то в этих глазах-льдинках было не так, что-то горело дьявольщиной, мельтешило, кидалось затравленным зверем. Наверняка ему тогда крепко досталось, серьёзное что-то случилось, но спрашивать девушка в праве не была. Он тогда отмылся, привел себя в минимальный порядок, вышел из ванной в одних штанах: свитер порвали в драке, и Лера впервые смогла увидеть труды ежедневных тренировок в зале. Турбо был несомненно хорош собой: широкие плечи, крепкое телосложение, мускулистые руки и безупречный отработанный пресс… Только перечёркнуто всё это было россыпью синяков и гематом, — как черные дыры в космосе, подумалось Лере, — и неглубокой, но весьма внушительной раной, которая тянулась через весь бок парня. Девушка ахнула, прикрывая рот руками, после вцепилась в его руку и потянула в комнату обрабатывать «этот ужас», как она это тогда ознаменовала. Но стоило только двери в комнату закрыться за ними, а девушке развернуться к Валере спиной, чтобы найти в шкафу аптечку, как она почувствовала сильные руки на своей талии. Почувствовала и замерла. Турбо стоял молча, крепко держал её, уткнувшись лбом в спину Леры. Они много обнимались, когда были наедине, но это раз был таким… интимным, что девушка выпустила рваный выдох и остановилась, не зная, что делать. –Лер… –М? –Я тебя люблю. Лера вздрогнула от неожиданности. Она говорила ему про любовь, говорила не раз, но он никогда не отвечал, только трепал по волосам с широкой улыбкой или целовал коротко, когда пацанов не было рядом. Развернулась, заглянула с любимые глаза; не сдержав эмоций, пылко, почти агрессивно прильнула губами к его губам. Парень сперва опешил, но в игру включился быстро, ответил с тем же накалом, вновь смыкая руки на талии девушки. Прервался лишь на секунду, чтобы перевести дыхание, сел на диван, быстро, но нежно усадил девушку к себе на колени, и Лера сразу же инстинктивно скрестила ноги вокруг его торса. Снова схлестнулись в жарком пылком поцелуе, прижимаясь друг к другу всё сильнее, будто бы пытались проникнуть один к одному под кожу. Лера почувствовала, как сильные руки стягивают с неё кофту, сдалась, поддалась, подняла руки, чтобы поскорей избавиться от серой тёплой вещички и вновь прильнуть к Турбо, разгоряченной кожей к разгоряченной коже. Но Валера остановился, глаза блуждали по её телу, по аккуратной линии её небольшой груди, по еле заметному шрамику на плече, — Лера не раз рассказывала со смехом, как упала в детстве в канаву с велосипеда. Взял её мягко за плечи, абсолютно честно, нежно, любяще заглянул в глаза: –Лер, ты же знаешь правила… Вот и сейчас Лера лишь улыбается, чувствуя его руки на своём теле. Он стягивает с неё свитер, так же избавляется и от её майки, и внутри становится совсем горячо, начинает тянуть низ живота, и девушка инстинктивно сводит ноги. Турбо снова тянется к её губам, и этот поцелуй обжигающий, сладкий, тянущийся как патока. Лера молится, чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы этот момент длился вечно. Этот момент и они в нём. Турбо на удивление ловко справляется с застёжкой её лифчика, — научился за время, — и Лера предстаёт перед ним теперь как есть, открытой, честной, безумной красивой и манящей. Цепляет пальцами его майку, стягивает её с парня быстро, — он только помогает. Вновь соприкасаются телами, оголенные, молодые, нежные, и Турбо рвано выдыхает ей в губы, что заводит, невероятно заводит. Сидя на его коленях, девушка ногой чувствует явный бугорок под штанами парня, выдыхает громко, жмурится от того, что в низу живота тянет всё сильнее. Валера опускается руками ниже, сжимает её бёдра, — и Лера ёрзает нетерпеливо под его сильными ловкими пальцами, — потом подхватывает девушку под рёбра, легко переворачивает, кладёт на кровать, нависает сверху. А Лера смотрит ему в глаза и уповается этим взглядом. Картинка плывёт, всё теряет значение, ничего не важно кроме того, что сейчас перед ней эти практически чёрные, жаждущие глаза. Она не отводит взгляд, любуется, любит, хочет его. Турбо приподнимается, нервно цепляется за завязки спортивных штанов, желая как можно скорее избавиться от ненужного предмета одежды. Так же быстро вскоре расправляется и с юбкой, и с колготками Леры. Девушка вжимается горячей спиной в кровать, закидывает ноги на бёдра парня, скрещивает на его торсе. А в глазах мольба, практически исступление; внутри всё горит, пульсирует, сжимается, кричит «Турбо, пожалуйста». Турбо, Турбо, её Турбо. Дерзкий, опасный, резкий, но в то же время такой чуткий, такой нежный. Высвобождается от её ног, осторожно опуская их назад на простыню, опускается на руках ниже, целует мокро оголенные острые ключицы, аккуратную грудь, проводит мокрую дорожку к линии пупка девушки, останавливается, дразнясь. Лера ёрзает, практически хнычет, дышит тяжело, смотрит на него затуманено и забвенно, любяще, с мольбой. Турбо вновь поднимается, целует в шею, водит мокрые дорожки языком, легонько прикусывает, отчего у девушки вырывается приглушенный всхлип. Дразнится, точно дразнится. Лера запускает руки в его волосы, безболезненно путается пальцами в его кудряшках, когда рука парня опускается вниз, гладит, щекочет внутреннюю сторону её белоснежного бедра, и девушка инстинктивно сводит ноги, сжимает от импульса внутри. Турбо властным движением снова разводит её ноги, играется, ласкает, и Лера поддаётся, жмётся к его рукам, выгибаясь по-кошачьи. Валера снова впивается в её шею, резко, жадно, — Лера аж вздрагивает под его напором, — резким движением снимает с неё бельё, откидывает куда-то в сторону, — не до этого сейчас. –В-валера… — девушка всхлипывает тихо, жмётся ближе, просит ласки, его таких грубых и таких нежных одновременно рук на её теле. –Уверенна? — голос Турбо непривычно низкий, хриплый от желания. –Боже, да! — вырывается на выдохе и Лера вдруг краснеет от своего же порыва эмоций. Парень отстраняется лишь на секунду, чтобы избавится от своих боксеров. И вечность замирает на несколько мгновений, когда он смотрит на девушку под собой. Такая миниатюрная, ненастоящая, будто бы фарфоровая. Невероятно красивая, желанная, его девушка. Она дышит тяжело, коленки подрагивают от желания, светлые волосы рассыпались нимбом по белой простыни, и у Турбо перехватывает дыхание от этой картины, от желания, от эмоций, от всего. От того, какая эта Лера невероятная, его Лера. В извинение за паузу целует жарко, страстно жмётся к ней, вдруг опускает руки на её бедра и резко подтягивает ближе. Лера млеет под его натиском, хнычет, выгибается, почти до крови закусывает губу, когда чувствует, как крепкий, налитый естественной смазкой член входит в неё осторожно, медленно, чтобы не причинить боли. Девушка судорожно выдыхает, цепляется за плечи Турбо, водит ногтями, оставляя красные следы, прячет раскрасневшееся лицо в изгибе его шеи. Мычит болезненно, когда парень входит целиком, запрокидывает голову, и Турбо целует её в шею, влажно безболезненно покусывает, стараясь отвлечь от неприятных ощущений. Отрывается на секунду, смотрит на неё тревожно: –Солнце, порядок? , — хрипит тихо, — не больно? –Продолжай, пожалуйста, продолжай, — сбивчиво шепчет Лера, прижимаясь к нему сильней, и Турбо этот шепот сводит с ума, пускает электрические разряды через все его тело, заставляя мелко трястись. Самая сладкая, самая желанная пытка. Делает пару глубоких толчков, почти не выходя, чем вызывает еще один судорожный вздох Леры, проводит мокрую дорожку от её подбородка до ключиц, целует мелко, сбивчиво, самого ведь потряхивает. Девушка инстинктивно подаётся вперед, и у Валеры темнеет в глазах от удовольствия, он уже не может сдерживать сдавленного глухого стона. Он не может. Больше не может. Он хочет её, всю, без остатка, хочет ей завладеть, присвоить, никогда не отпускать, никому не отдавать. Ему это нужно, жгуче, смертельно необходимо чувствовать её каждую секунду своей жизни, да самой смерти, дышать ей, ведь она пахнет чистотой, свежестью, весной, что так выделяется на этих холодных жестоких улицах. Она его весна, она его право на надежду, она его вера в любовь.* И парень начинает двигаться, подаётся назад, плавно толкается вперед, повторяет, и всё кажется безумно правильным, будто именно так и должно быть, будто именно он, будто именно с ней. Лера глухо стонет, выгибается, прижимается к нему, цепляется побелевшими от напряжения пальцами за простыню, и у Турбо сносит от неё крышу. Она, она, она… невероятная. Сотни мыслей роятся в голове, бьются об стенки черепной коробки и резко смолкают, потому что это абсолютно не важно, когда перед ним такая Лера. Дышит тяжело, закатывает глаза, тихо стонет, трясется под ним в исступлении, практически на грани с безумием, шепчет его имя, всхлипывает. Ей нужно ещё, больше, глубже, сильнее. И он до смерти рад ей это дать. Она выстанывает его имя, хватает искусанными губами раскалённый воздух, жмётся ближе, он же выбивает из неё все мысли до одной, целует сбивчиво в любимое лицо, кусает шею, заставляет девушку стонать громче, сильнее, потому что нет для него звука лучше и любимее, чем этот. У девушки вырывается громкий практически до неприличия стон. Сейчас. Всё тело вспыхивает оголенными электрическими проводами, перед глазами скачут звёзды, она мелко трясётся, вжимаясь в тело Турбо, жмурится, царапает его спину и наконец обмякает в сильных руках. Горячее влажное удовольствие растекается по всему телу девушки, в ногах покалывает, голова немного кружится и она утыкается лицом в разгоряченную шею парня. Он зажимает её между собой и кроватью, чувствуя дрожащее тело под собой, толкается быстрее. Выходит полностью и со сдавленным не то рыком, не то стоном входит снова, резко, быстро, чтобы снова выйти и, выпустив неразборчивое ругательство, пустить белую липкую тёплую жидкость на живот девушки. Удовольствие начинает растекаться по телу волнами, и Валера обессилено падает на кровать рядом с Лерой, сгребает её в крепкие объятия, практически мурлыча, утыкается лицом в изгиб её шеи. –Солнце, я люблю тебя, — шепчет тихо, обессилено, но улыбается так спокойно и счастливо, что Лера обещает навсегда выгравировать этот момент в мраморе своей памяти и носить его там всю жизнь в качестве путеводного символа и оберега. Они лежат в полутьме, раскаленные, счастливые, жмутся друг к другу, за руки держатся, боясь отпускать. Кажется, уберешь руку — и мираж исчезнет, растворится в воздухе, оставив тело в холоде и одиночестве. Лера кладёт голову на до сих пор покрытую испариной грудь Турбо, выдыхает тихо, прикрывает глаза с подрагивающими ресничками. Валера её по голове гладит, усмехается, спокойствие её охраняет. И его девочке тоже нужен отдых, мир, защита. «От него самого» — думает парень с тихим вздохом. Она ведь маленькая такая, хрупкая, ранимая, такую оберегать надо от таких, как он. Ей бы тихого доброго паренька, чтобы музыкой занимался, читал много, ухаживал красиво. Чтобы стабильное безбедное будущее было с ним возможно, семья, дети. Кто угодно, но не Валера Туркин, понимающий лишь язык насилия и боли, воинственный устрашающий Турбо, пацан-группировщик, который пахнет холодом улиц, сигаретами и кровью, которого не увидишь без разбитого носа и костяшек, который мнётся, смеётся нервно, тушуется и чаще всего не знает что сказать, который не умеет говорить про любовь. Душа у Леры нежная, он такую не заслужил. Любит он её, любит. А сделать для неё ничего не может, только защищать. От улицы и от себя же самого. Последнее, правда, получается с переменным успехом. У парня сердце сжимается, когда видит, как на глазах Леры в очередной раз блестят слёзы, как она кусает губы, как хмурится, как подрагивают её руки, когда она снова видит кровь на его лице. Хочется, чтобы она счастлива была, чтобы улыбалась чаще. Не может он ей этого дать, как бы ни хотел. И шепчет каждый раз «Прости меня, родная, знаешь же, что выбора нет» перед тем, как его битый кулак в очередной раз столкнётся с чьим-нибудь лицом. Лера лежит на его груди головой, дышит размеренно, чувствует, как грубые крупные пальцы перебирают её светлые немного спутанные волосы. Поворачивает чуть голову, смотрит на Турбо исподлобья, а тот сам глаза прикрыл, улыбается блаженно, ну точно кот Чеширский, только что не мурлычет. И так тепло на душе у девушки от этой картины. После боли, с которой Турбо каждый день встречается, ему необходимы эти пятнадцать минут любви и спокойствия. Видит же Лера, как ему больно, как тяжело, как нужна порой поддержка. Но парень молчит всегда, «не по-пацански» ему жаловаться, особенно девчонке. Но девушка всё и без слов понимает. И больно ей за Валеру, в глубине души жалеет она его. Ведь знает Лера, за этой угрожающей фигурой, за вечно разбитым лицом и хмурым лицом прячется нежная ласковая душа. Помнит, как летом Турбо плачущей Лере кота с дерева доставал; упал, всю спину ободрал, но с широкой лучезарной улыбкой гордо передал громко мяукающий напуганный комок в руки хозяйки. Помнит, как Турбо к брату её младшему относится: нет-нет, а вкусняшку какую-нибудь принесёт, или летом игрушку из деревяшек подручных смастерит. Как ездили они на дачу помнит, как Валера так старался помочь её бабушке с огородом, что с сорняками выкопал ещё и петрушку, а потом Лера, смеясь до слёз, быстро ситуацию исправляла, пока бабушка пропажи не заметила. Каждый поцелуй его помнит, каждое тёплое объятие, когда он ласково утыкался ей носом в шею, помнит, что каждый раз, как засыпала в его объятиях на диване, пока читала, просыпалась в своей кровати: переносил её, любяще подтыкал ей одеяло, чтобы не замёрзла. Да, Турбо не произносил красивых речей, не был джентльменом, может и кавалером мечты не был, но его поступки всегда говорили за себя. Добрый он, на самом деле. Душа нежная. Лера вздыхает: образ её любимого лучезарного Валеры всё никак не хотел складываться с образом беспощадного жестокого Турбо, который наказывал скорлупу, пробивая в фанеру и кошмарил чушпанов на районе. Если не хуже. Снова вспоминается группировка, снова в ушах стоят леденящие слова про смерть Ералаша, снова вспоминаются слова мамы, снова в душу закрадывается тягучий и чёрный, будто бы мазут, отравляющий страх, что и Валера рано или поздно закончит так же, как Миша. Снова в глазах начинает знакомо щипать, и Лера жмурится, пытаясь отогнать слёзы страха и отчаяния: не хочет она при парне плакать. Тихо шмыгает носом, надеясь остаться не услышанной. Но Валера обращает внимание на каждую мелочь. Приоткрывает глаза, приподнимает голову, смотрит своими льдинками на девушку удивлённо. –Ты чего? — сипит, сводя брови к центру. Не любит он, когда его девушка плачет. Ещё больше не любит, когда не понимает почему. Лера мгновенно смущается, прячет лицо в грудь парня, отворачивается, но от Турбо так просто не скрыться: мягко берет её за плечи, отстраняет от себя, заглядывает тревожно в глаза. –Солнце, что такое? Лера шмыгает носом побеждённо, знает ведь, что отвечать придётся. –Я просто… подумала… — мямлит смущенно, пристыжено, глаза прячет, а слёзы уже не остановить, текут ручейками по покрасневшим щекам, — потерять я тебя боюсь, Валер, — шепчет на одном дыхании, заливаясь слезами. Слова висят в воздухе, давят на неё, душат. Произнесенное вслух, это становится будто бы ещё более реально и страшно, чем в её мыслях. Брови Турбо удивлённо ползут вверх, а потом вдруг он заходится в тихом смехе, прижимает её в себе крепко и резко, целует в макушку. –Не потеряешь, малая, слово пацана даю, — улыбается, треплет по волосам нежно, — слышишь? Обещаю. И Лера улыбается сквозь слёзы, прижимается крепче к нему, закрывает глаза, отгоняет тревожные мысли. Знает же, что слово пацана девчонкам не дают, но всё равно ей становится хоть на миг, но спокойней. Ведь пока она она с ним, в его крепких руках, утыкается носом в его шею, вдыхает его запах мороза и сигарет, ничего значения не имеет. Пока она с ним, всё хорошо. Лера лежит уже совсем спокойно, улыбается, вслушивается в тиканье часов и размеренное дыхание задремавшего Турбо, и вскоре сама начинает проваливаться в дрёму. Теперь можно. Завтра будет новый сложный день, завтра Турбо с пацанами начнут искать убийц Ералаша, а Лера снова не будет находить себе места, взбудораженная предчувствием чего-то очень плохого. Но это всё завтра. Сегодня они оба заслужили отдых. И ни один из них тогда также представить не может, как скоро жизнь перевернёт всё с ног на голову и положит конец этой маленькой хрупкой идиллии.