POV Хибари
Лёжа на скрученных, пропитанных потом и спермой простынях и чувствуя пальцы, лениво скользящие по позвоночнику, Хибари не мог не думать о том, как же в итоге всё так обернулось. Он пытался размышлять об этом каждый раз, когда оказывался прижат к сбитым, пропахший мускусом, опасностью и сексом простыням. Ощущая сильную, но такую миниатюрную по сравнению с его собственной руку, каким-то непостижимым образом фиксирующую оба его запястья над головой, без возможности выбраться из западни. «Вечно перепуганный и забавно пищащий от одного его вида комок всклоченных рыже-каштановых перьев». «Маленький и беззащитный Рыбец, пытающийся забиться в угол предощущая его появления». «Зверёк». Мальчишка, чья фигура даже за долгие годы во главе самой опасной теневой структуры мира не изменилась. Худой, миниатюрный. Не складный. Тонкий почти до прозрачности. На первый взгляд. Если не прикипать к каждому жесту. Не заглядывать в горящие едва сдерживаемой силой глаза. Не следовать, как хищник, учуявший окровавленную добычу… Хотя кто из них «травоядное»?.. Если бы не губительно бесконечная гордость, Кее бы пришлось однажды вслух обозначить жестокую для него правду. Мир вокруг с их первой встречи изменился. Мальчишка Савада с годами перерос свои надуманные страхи. Стал силой, с которой не просто приходилось считаться, перед которой вставали на колени в жесте полного принятия чужого превосходства все, кто так или иначе соприкасался с неугасаемым огнём его совсем не метафорического Пламени. Под чуть усталым янтарно-медовым взором каждый терял волю к сопротивлению, застывая в ожидании приказа. Но кто же знал, что Кея в один из особо загруженный дней, поймав на себе обезоруживающе-оценивающий взгляд… Закончит свою службу здесь. В постели почти мурлычащего от удовольствия Савады Тсунаеши. Уже мужчины, обожающего ставить на чужом теле метки, клеймя языком и губами, едва ли не опаляя тонкую кожу оппонента пламенем. С силой вжимающего не податливое тело своего самого спесивого хранителя в шёлковое бельё. Сцеловывающего судорожное почти переходящее в хрипы дыхание с пересохших губ и ходящего ходуном кадыка. В такие моменты Кея чувствовал безумное желание зажмуриться, не смотреть. Не видеть переливающейся от огня радужки полной тёмного превосходства, которая будто ставила на его теле клеймо принадлежности. Привязывала, приковывала его к Хищнику, один взгляд которого заставляет тело дрожать в лихорадочном возбуждении. Савада Тсунаеши будто прикасался к нему огнём своих глаз, жадно жег, оставляя подпалины. Пятнал не только тело, которое позволял себе безжалостно брать, почти терзать, как оголодавший лев законную добычу, но и прикасался к самой душе. Отыскивал что-то болезненно ломкое в самых её глубинах и вытаскивал наружу под конец своего жадного постельного пиршества. Как сейчас, вытянувшись во весь свой крайне скромный рост, прижимаясь обнажёнными бёдрами к горящим ягодицам Хибари, кончиками шершавых пальцев в задумчивой, несвойственной ему обычно нежности, вёл от копчика вверх по позвоночному столбу. И Кея, продолжая чуть вздрагивать от остаточного послеоргазменного удовольствия, давно затвердив привычки своего повелителя, отлично знал, что скоро эта кисть в своем задумчивом путешествии соскользнет ему на шею, чтоб стальным капканом сжаться на загривке, пальцами прихватив судорожно дергающийся кадык. Этот зверь никогда не отпустит однажды загнанную добычу. Сожмет обманчиво ломкие пальцы, как пасть полную острейших клыков, заставляя Кею задыхаться от острого, замешанного на гордости и смирении, возбуждения, которое этой ночью ещё не раз найдёт выход.POV Тсунаеши
Хибари ощущался рядом так, будто его запах и душащее ощущение присутствия были естественными, как дыхание. Словно тот был рядом на всех этапах становления и роста Тсунаеши. Высокой, источающей бесконечную силу и влияние фигурой за левым плечом. Его Сильнейший боец и — всем известный в их кругах, — беспощадный Палач. Факт его существования, аура, порабощающей волной расходящаяся вокруг, пригибали горячие головы сильнее, чем шквальный огонь по неподготовленной толпе. Он ощущался правильно. Будто последний кусочек пазла в единой, мрачновато-идеалистичной картине. От одного знания, что Хибари Кея на его стороне, полностью принадлежит своему Небу, со всеми заскоками, непомерной гордостью, едва не граничащей с гордыней, Пламенем и потрохами, облаченными в тело почти сверхчеловека… Что-то тёмное и горячее огненным шаром перекатывалось в груди, медленно соскальзывая куда-то под мышцы пресса непривычно сладким возбуждением. Будто Тсуна держал в своих руках свободный конец окровавленной цепи, к которой приковали особо опасного хищника-людоеда. …И Савада всегда был волен этот поводок отпустить, зная, что его этот Зверь обойдёт стороной. Защитит. Не тронет. Скорее наоборот, Тсунаеши сам может впиться губами в острый кадык, сжать пальцами беззащитно обнажённую шею, вбить в любую поверхность сильное тело. До хриплых стонов и расфокусированного взгляда с солёной поволокой слез. Довести губами, руками, толчками члена до скулежа и полного отсутствия ориентации в пространстве и времени. — Хибари-сан, — почти одними губами на выдохе. В штанах горит, и ширинка отчаянно давит на чувствительную плоть. Облако будто и не слышит, но совершенно естественно смещается ближе, словно здесь и стоял. Тсуна продолжает улыбаться собранию, заводя руку за спину, скользя сбитыми костяшками пальцев по чужому бедру. Намекающе проглаживает запястьем чужую ширинку. За спиной будто разворачивается Плащ Вонголы Примо. Удушающее чёрное от чужой силы облако. Растёт, ширится, пока главы мелких семей не начинают дрожать и заикаться. А после бегут, как перепуганные крысы от чересчур ловкого, но сейчас лишь заигрывающего с добычей, кота. Никто ведь не собирался устраивать бойню. Тсуна привычно держит на губах понимающе-ласковую улыбку. Эта сила всецело принадлежит ему. Склоняется, подчиненная малейшему намеку на жёстко перехваченный контроль. Со скрипом и яростной непокорностью в завораживающем стальном взгляде. Наконец зал опустевает, оставляя Десятого и его Хранителя наедине. — Кея, — маска понимания сползает с миловидного лица. Тёмное вожделение накрывает Тсуну с головой. Он так отчаянно жаждет этой силы, этой власти. Этого непокорного, красивого хищника. Под собой. Пальцы покалывает от едва сдерживаемого Пламени. Каждый раз, когда берёт это сильное, гордое, идеально сложенное тело, жадно пьёт чужую бешеную силу, Тсуна чувствует себя на вершине мира. Сильнейшим и непобедимым. Обладателем самого ценного из сокровищ Три-ни-сетте.