Приручение

— Грёбаный Савада, — Занзас в раздражении впечатал объятую пламенем Ярости ладонь в широкую деревянную столешницу. Но взгляд от распахнутого окна не отвёл, натыкаясь полыхающим взором на едва видимую рыжую точку в небе, которая через пару секунд совсем скрылась из вида. Занзас добавил к замечанию пару грязных ругательств, наконец соскальзывая со стола, на котором лежал верхней частью тела, вжатый бёдрами до продавленных следов на коже. — Считает что вот так просто может… — босс Варии раздражённо наклонился, поднимая с пола штаны, единым рывком пытаясь натянуть их на голую задницу. От резкого движения ягодицы дернулись раскрываясь, и по бёдрам потекла не успевшая высохнуть сперма. — Са. Ва. Да… — его рык, наверное, слышало пол особняка. Но никто, конечно, не пришел, опасаясь за целостность своего организма. Общеизвестным фактом для подчинённых давно стал вывод, что подходить к боссу после его встреч с Десятым Вонголой было чревато. Очень травмоопасно. Занзас звякнул молнией и рухнул в любимое кресло, задумчиво уставившись на свои чуть подрагивающие пальцы. Когда мальчишка так осмелел? Как давно все вышло из-под контроля носителя Пламени Ярости? Когда наглый мальчишка стал так жёстко проявлять инициативу, заявляя права и доказывая Занзасу своё превосходство? Босс Варии не помнил. Вроде вот они встретились в первый раз. Конфликт Колец, бои, куча проблем. Худой, всклоченный Пламенем и битый жизнью и Реборном мальчишка тогда не заслуживал не только ненависти, но и внимания. Занзас на полном серьёзе его ни во что не ставил… Давил, заставляя мучительно корчиться от первобытного страха за свою жалкую жизнь, с удовольствием впитывал панический, почти переходящий в плач, писк от осознания скорой потери того мусора, которого по чьему-то недосмотру назвал хранителями. И даже, когда мальчишка Иемицу каким-то чудом победил, Занзас горел единственным желанием — развеять по ветру чужой прах, пропитанный горьким запахом его неугасаемой Ярости. Он собирался признать пацана своим главой, пожалуй… Только вынужденно, после долгой и изнурительной пытки в адском котле. Да и то приняв это в качестве очередного наказания от ждущих его чертей. Так когда же всё изменилось? Когда хлипкий и смотрящий на него оленьими глазищами на выкате мальчишка смог собрать себя в Это? Откровенное, заебанное теневой жизнью Чудовище, которое не разменивается на успокаивающие или миротворческие речи, а открыв дверь его кабинета с ноги, играючи вздергивает своего самого опасного оппонента на ноги и, схватив за шкирку, бескомпромиссно и легко перекидывает его через жёсткий край столешницы, единым движением тут же врываясь в неподготовленное тело. А потом ещё и… Занзас чуть передёрнул плечами от необъяснимого ощущения мороза, скользнувшего по позвоночнику. В процессе бешеной долбежки, которую и сексом то назвать страшно, Савада начинает говорить. Слово за словом, чётко и размеренно, будто впечатывая в открытую, беззащитную перед его жгучим взглядом спину кулак, вбивая в Скайрини свое неудовольствие от недавней работы варийских офицеров и их же наплевательского отношения к чётко поставленной задаче. Едва закончив отчитывать, тут же, насилу давая перевести дух, сжимает зубами выступающий на шее позвонок, почти потребительски треплет Занзаса за бедро. Как собаку гладит поощряя. Гребаный Большой Босс и светоч мафиозного мира, на которого больше половины семей Альянса молятся, а вторая тихо возносит мольбы, чтоб его всепонимающий взор никогда не коснулся их дел и не пересекся с их интересами. Мальчишка, что так и не прибавил в росте с их первой встречи, но прибрал к рукам столько власти и влияния, что совсем не метафорически бросало в дрожь, пусть Занзас скорее повесится на волосах своей Акулы, чем покажет это. Руки могут дрожать уже после, в тишине кабинета, когда фальшивого сына Дона Тимотео никто не видит… Потому что напор наглого, жёсткого, уже не мальчишки ужасал, будто с каждым приходом занимается дрессировкой бойцовской, потерявшей ориентиры и хозяйскую руку, собаки. Даже хвалит так же. Будто право имеет: сжимать рёбра до синяков, оставлять следы зубов на холке, доводить резкими, властными толчками в не податливое тело до лихорадочных, судорожных движений бёдрами и до стоящего — едва не прорывающегося сквозь плотно сжатые зубы воя, — члена. «Им убить можно, Занзас», — сбитый, чуть протяжный шёпот бьётся в перегруженном тактильными ощущениями мозге, как кубик в стакане для игры в кости. Сильная рука покровительственно тянет, давит, распахивает одежду, оглаживает напряжённые мышцы, оставляет собственнические следы. А Занзасу остаётся лишь мысленно обещать наглющему пацану очередную пылающую, медленную смерть, потому что сил сражаться, молчать, держать себя в руках и не показывать своего отношения всё меньше. Тсунаеши с каждым новым приходом будто испытывает его выдержку, всё жёстче проявляя характер и загоняя Занзаса в раздражающе-сладкую ловушку. Тот хрипло едва дышит, мокрая от пота грудь скользит по лакированному дереву, бедра расходятся шире, сил держать себя на весу нет, как и мило рычать и огрызаться. Ритм резких толчков становится всё более рваным, тело гудит, горло и голова пылают, насилу сдерживая сжатое в комок желание. И будто звериными инстинктами улавливая этот почти достигнутый последний предел, Савада вминает его в себя сильнее, твёрдой рукой дергая голову своего оппонента в сторону. На ощупь хватая за подбородок, до хруста сворачивает искореженное мукой лицо Занзаса в бок и целует. Жадно и всеобъемлюще, не терпя попыток огрызнуться или отстраниться. Будто за поводок тянет. И Занзас, чувствуя, как тело накрывает неумолимой волной оргазма, яростно распахивает рот, переплетает сбитое, опаляющее глотку дыхание и языки, отвечая. За это Скайрини ненавидит его до сшибающей с ног, неконтролируемой от непрекращающегося удовольствия дрожи. И себя он за это ненавидит тоже…