Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Казань.
Пожилая женщина лет семидесяти находиться у кухонного гарнитура, ожидая свиста чайника, который ни в какую не хотел производить желаемый звук. Она стояла, уперев обе руки побоку. Её раздражал этот до чертиков старый чайник, но выкидывать жалко. Также жалко, как и доставать стеклянную посуду из серванта, который медленно, но верно покрывается толстым слоем пыли, убираемом только перед новым годом. Не зря же говорят: «Как новый год встретишь, так его и проведешь». Свист чайника оглушил как бомбежка во время второй мировой, только тогда было страшно, а сейчас, зная о мирном небе — смешно. Смешно только потому что знаешь, что времена другие. Сейчас в приоритете новые технологии, но никак ни кусок хлеба, который жизнь спасти может. — Тьфу, глупости какие в голову лезут, — бубнит себе под нос, а потом стучит по деревянной тумбе три раза, сопровождая всё это «сухими» плевками. Время новое, а привычки — старые. — Ба, ты чего себе там под нос шепчешь? — спрашивает её девушка девятнадцати лет от роду, по пути натягивая на себя цветастый свитер, связанный бабушкой. Пожилая женщина оглядывает внучку, ослепляясь яркостью вещицы, связанной собственными руками. Ну не нравится ей этот цвет! Слишком он какой-то… прилипчивый к глазам. Так и хочется дать Динаре по голове, заставляя снять свитер, но не может, уважая вкус внучки. Молодежь то совсем другая, какой смысл их учить? — Не замерзнешь ли ты, красавица? — не отвечая на вопрос внучки, говорит Амина Григорьевна, наливая кипяток в красивые чашки с золотистыми узорами. Она, если честно, ответа совсем не ждёт, любуясь посудой, купленной на местном рынке. А Динара и правда игнорирует вопрос, понимая, что лучше промолчит, помогая бабушке накрыть на стол. Девушка подходит к холодильнику, доставая из него блюдце со сливочным маслом, варенье и хлеб, купленный сегодня. Закатывает глаза, удивляясь такой дурацкой привычке — класть все в холодильник, лишь бы не испортилось, но быстро откатывает назад, вспоминая про тяжкие времена военных лет. Амина Григорьевна тем временем ставит на стол две чашечки, не жалея сахара, ведь внучка любит сладкий чай, наполненный душевной теплотой. Размешивает напиток чайной ложкой, дожидаясь полного растворения стеклянных крупинок, а потом садиться на стул, проклиная старость, пришедшую так не вовремя. — Спасибо, любимая моя девочка, — благодарит внучку за нарезанный хлеб, который ещё отдает прохладой холодильника. Пожилая женщина берет в руку ту же чайную ложку, намазывая тонкий слой малинового варенья на кусок, а потом потихоньку откусывает, наслаждаясь перекусом перед сном. Девушка улыбается в ответ, хватая из тарелочки печенье «Мария», а потом макает его в горячий чай, внимательно наблюдая за тем, чтобы оно не упало наполовину как в прошлый раз. Не очень-то приятно потом размокшие куски пить! Но на удивление, всё получается на ура, поэтому печенье отправляется в рот практически «живым». Прожевывая каждый кусочек, Динара оборачивается к окну, а затем подгибает одну ногу под себя, рассматривая пошарпанные Хрущёвки, построенные ещё при её рождении. Практически каждая квартира подсвечивается светом, где происходит жизнь, свой маленький мир. Возможно кто-то также сейчас сидит на кухне, попивая горячий чай, а потом поглядывает в окошко, думая о том же. Лампочка, находящаяся над бабушкой с внучкой резко заморгала, а потом стала ещё тусклее, делая этот момент намного лучше. Правда, Амина Григорьевна громко цокнула, снова что-то пробубнив под нос, а потом томно прониклась в свои мысли, позабыв о неприятности, которая исправиться на следующий день. Семейную идиллию прерывает стук в дверь. Кто-то громко тарабанит по несчастной деревяшке, желая довести до инфаркта и бабушку, и внучку. Динара смотрит сначала на женщину, которая молча пожимает плечами, а потом на улицу, где видит неизвестную ей черную машину. Девушка встает со своего места, приближаясь ко входной двери. — Кто? Стучавшийся молчит, ожидая момента, когда уже можно будет ответить. Неизвестному нравится чувство сильно бьющегося сердца человека по другую сторону. Он наслаждается, покусывая нижнюю губу, а потом выдает: — Смерть.***
Тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Казань.
Разиль Кащаев, более известный в своих кругах как Кащей, просыпается, чувствуя, как по спине течёт холодный пот. Маленькие капельки одна за другой стекают, пропитывая резинку трусов, которые хочется прямо сейчас же снять, выжимая с неистовой силой. Но, приходя немного в себя, эта мысль быстро отпадает, как только молодой человек слышит под боком тихое сопение. Он смотрит на неё как будто находясь в своеобразном трансе. Боже, какая же она красивая. Волосы плавно лежат на подушке, напоминая осьминога; ресницы подрагивают от сновидений, которые производятся сейчас в её голове. Они, наверное, напоминают те фильмы, которые показывают сейчас. Там наверняка что-то красочное. Что-то такое, напоминающее её старый свитер яркого цвета. Кащей продолжает смотреть на девушку, вспоминая тот запах, который не ощущал четыре года. Раньше она пахла чем-то слишком сладким, напоминая цветы, а сейчас… запах чуть-чуть изменился. Какой-то он через чур приторный. Даже немного отдаёт спиртом, который продаёт сосед на этаж ниже. Этот мужик уже какой год подряд торгует дешёвым пойлом, обманывая почти сломавшуюся систему. Или так только в Казани? Без понятия. Разиль давно не интересуется политикой вне своего города. Ему по правде говоря всё равно, что его же собственный город сейчас бояться все приезжие. Всё равно, сколько насилия творится на улице. Всё равно, сколько судеб он сломал, сколько людей обманул и сколько человек убил. Всё равно. Абсолютно. Гораздо важнее наблюдать за девушкой, которая продолжает видеть цветные сны, иногда дергая конечностями. Сейчас она явно куда-то бежит. Наверное, ей снится, как она спасается от того, кого боялась больше всего. Но от кого же? Правильно: никто не знает. Даже Кащаев. Ему сейчас куда больше интересно продолжать смотреть на неё, осознавая только через двадцать минут, что это не та, о которой он думал. Он вскочил как умалишенный, включая свет в комнате, а потом хаотично стрелял глазами во все стороны, фокусируя взгляд на ней. Девушка, лежащая на голом матрасе, проснулась от таких резких движений со стороны парня, широко раскрывая глаза. Нет… это точно не она. Нет, не она! Динара другая. У неё каштановые волосы, темно-зеленые глаза с особенной радужкой. Его любимая Динара никогда не носила таких дурацких маечек, которые просвечивали. Она любила объемные свитера, широкие штаны и… Чёрт, что же она ещё любила?! Кащей схватил свою кудрявую голову двумя руками, пытаясь успокоить накалившую его панику. Он забывает. Её забывает.***
Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Казань.
Больше всего на свете Динара не любила две вещи: плохое самочувствие бабушки, ведь у неё никого больше нет и медленные танцы на дискотеках. И если первое логично объяснялось, то второе — нет. Её просто до чертиков бесила эти заезженная пластинка, где одна половина стоит у стенки, а вторая танцует, имитируя счастливый момент. Хотя, сегодня песня не такая уж и бесящая. А может и бесящая, фиг его знает. Может бабушка права, и её внучка просто упертая? Нет! Она точно не упертая. Просто тип личности такой, не зря же об этом в книгах по психологии пишут. — Да ну его, — пробурчала под нос, напоминая одну свою близкую родственницу и, ещё раз посмотрев на противоположную сторону, ушла из душного помещения, желая вдохнуть свежего воздуха. Динара поправила свой свитер, выплывая подобно рыбе из воды, в которой проходит вся её жизнь. На улице было мирно и спокойно, ведь это по праву положенно каждому жителю, обитающему в Казани. Довольно новое здание местного Дома Культуры находилось в районе, где по периметру располагались панельные дома. Где-то пошарпанные, а где-то покрашенные новой краской. Эти дома полностью олицетворяли жизнь девушки. Родители подобно строителям ушли из жизни Разгильдяевой, закончив свою работу. Папа всего лишь осеменил женщину, а потом исчез, испугавшись ответственности, а сама мама… поступила примерно также, только уже после рождения. Им, видимо, ну уж очень понравилось прийти сюда, построив «собственный» объект, а потом, не получив нужных эмоций от дома мечты — уйти. А Динара не злилась, оставшись стоять одна. Она вообще не чувствовала каких-то отрицательных эмоций по отношению к родителям, ведь у неё есть та, кто заменила ей полноценную семью. Бабушка с ранних лет воспитывала упрямую внучку, но любила. Любила до такой степени, что позволяла делать то, что ей самой запрещали в возрасте Динары. Понимала, не осуждая. Девушка громко вздохнула, отгоняя любые мысли. Легкий ветер прохладно подул в её сторону, заставляя каждый участок кожи покрыться множеством мурашек, от которых стало не по себе. Наверное, стоило бы остаться на танцполе, продолжая облокачиваться на стену. Но нет же, надо было уйти оттуда как дура, лишь бы не впитывать в себя противную мелодию, где она не может существовать без него. Он просто напросто не пришёл, решив всё за них двоих. Разиль пришёл к ней домой за час до дискотеки, сказав, что у него какие-то «важные» дела с парнями. Просто пришёл и сказал, даже не извинившись. А она… ждала этого целую неделю, надеясь показаться другим в том, какие же они красивые вместе. А бабушка ещё этот свитер вязала специально, чтобы её девочка самая красивая там была. Дура, какая же Динара глупая дура. Девушка закатила глаза, желая прямо сейчас провалиться под землю, лишь бы больше не думать об этом человеке. Неожиданно пошёл мелкий снег, запутывая снежинки в кудрявых волосах, которые Динара крутила в ванной целый час. Грустно улыбнувшись, Динара вернулась обратно ко входу в Дом Культуры, чувствуя, как снег хрустит под ногами. Громкая музыка уже начинала эхом звучать в ушах, задавая особый ритм, из-за чего захотелось потанцевать. Она зашла в тепло, дойдя почти до входа на танцпол. Тело расслабилось и мысли ушли куда-то на задний план, но… — Разгельдяйка! — кто-то громко крикнул её прозвище, оглушая ещё сильнее, чем музыка, звучащая из здания. Девушка спокойно обернулась, замечая кудрявую голову. — Привет, — Разиль тяжело дышал, потому что ему пришлось бежать сюда километра два, лишь бы сдержать обещание, которое он, к сожалению, сдержал не сразу. Ему было стыдно перед Динарой. Стыдно до такой степени, что пришлось купить букет цветов, обернутый в какую-то газету. Бутоны покрылись «пупырышками» из снега, который таял, начинал набирать обороты, усиливаясь ещё сильнее. Цветы пахли так сладко, что девушка сначала хотела дать ему подзатыльник, но потом забрала букет в свои руки, оставляя легкий поцелуй на щеке Кащаева. — Ты пропустил медляк, — не сдержав гнева, сказала она, плотнее прижимая букет к себе. Газета зашуршала, ругаясь на девушку. Парень опустил глаза вниз, стыдливо пряча взгляд, ведь не мог признаться, что вляпался в темную тему вместе с Вовкой Суворовым. Парни решили создать свою мужскую компанию и сегодня ездили на разборку, где ну уж очень нужен был подвешенный язык Разиля. Мимо парочки проходил младший брат Вовы, который пробрался на дискотеку, избегая запрета на возраст. — Маратик, стоять, — приказным тоном сказал Кащаев, останавливая мальчишку, — букет подержи. Младший Суворов встал как вкопанный, забирая букет, а потом огляделся вокруг себя, заостряя внимание к украшениям в виде сердечек. Ох и зачем пришёл, лучше бы дома сидел, но не наблюдал за тошнотворной любовью. Девушка не понимала всего происходящего, поэтому продолжала стоять, дожидаясь кульминации этого цирка. Разиль протянул ей свою руку, приглашая на тот медленный танец, который ему пришлось пропустить. — Прямо тут? А как же музыка? — удивленно спросила Динара, взаимно протягивая худощавую руку. — Медленный танец под печальную музыку создан для дураков, а мы же не дураки, поэтому будем танцевать под веселую! — ответил Разиль, заходя в душное помещение, где играла песня для популярного финского танца «Летка–енка». И вот стоят они по середине танцпола, прижавшись к друг другу, когда вокруг них происходит полная вакханалия. Ребята разных возрастов собрались в одну цепочку, держась руками за талию каждого человека впереди. А этим двоим всё равно, начиная со взглядов и заканчивая тем, что главный за дискотеку пытается пробраться через плотную цепочку людей, чтобы высказать свою претензию. Всё равно. Абсолютно.***
Тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Казань.
Кащей продолжает стоять на месте, чувствуя, как холодный пот давно засох прямо на спине, сковывая любое движение. Его будто облили клеем, заставляя не шевелиться. Хотелось помыться от всех этих ощущений, но он не мог, продолжая стоять там же, где остановился минуту назад. Воспоминания прошлых лет тяжело осели в мыслях, не желая убираться оттуда, ведь они подобно тому же клею — остались там навсегда. Ещё это похоже на зависимость от героина, которая появилась у него после тюрьмы. Разилю нравилось вводить иглу себе под кожу, а потом лежать, не думая ни о чём. Только если об ощущениях. Об ощущениях, когда ты похож на манекен, стоящий на любом Казанском рынке. Он не чувствует абсолютно ничего. Этому манекену всё равно на холод, жару, ветер, дождь или снег. Куда лучше стоять и ждать, когда тебе поменяют внешний вид, сменив шубу на футболку. Вот и парень стоит сейчас также, переставая потихоньку ощущать время, льющееся с каждым годом всё быстрее и быстрее. — Ты кто?! — он срывает себе голос, произнося вопрос со своей особенной хрипотой. Хочется откашляться, выплюнув легкие, которые уже давно прокурены сигаретами. — Света, — отвечает ему девушка, у которой на лице читается страх. Ей правда страшно. Светлана давно не испытывала такую сильную дозу этой эмоции, ведь находится в своей собственной яме на протяжении года. Употребляет наркотики, запивая всё дешевым алкоголем, а потом вступает в нежелательные половые связи, зарабатывая каждый раз по одному проценту, чтобы точно заразиться каким-нибудь СПИДом. — Какое сегодня число? — очередной вопрос, заставляющий Свету одуматься и бежать отсюда как можно быстрее, но она не может. Она прилипла к матрасу на тот же клей, что и Кащей. — Пятнадцатое февраля.***
Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Казань.
Пятнадцатого февраля Разиль проснулся в родительской квартире, желая поскорее собраться и пойти до дома Динары, чтобы захватить её, отправившись в сторону техникума, где ребята учились. Только Кащаев учился на автомеханика, а Разгильдяева училась в рядах бухгалтеров. Они познакомились на каком-то мероприятии, куда были согнаны старосты каждой группы для того, чтобы рассказать какую-то «важную» информацию. Эти двое даже сели вместе, разговорившись о том, что лучше бы они сейчас стояли на курилке, чем сидели тут. Оказалось, что должности старост нужны им только для дополнительной платы к стипендии. Разговорились по душам, а после мероприятия отправились на курилку, скурив одну на двоих, поэтому с тех пор и дружили, обсуждая занудливых однокурсников и преподавателей общих дисциплин. Первокурсники же, о чем ещё поговорить то можно? И как раз, с этого же первого курса, она ему и понравилось. Было в ней что-то… сильное? Да, именно так! Девчонка шестнадцати лет от роду нравилось ему своей силой, которая распространялась на всех. Она всегда могла постоять за себя или же поссориться с каким-нибудь преподавателем, лишь бы отстоять свою честь и победить. А она побеждала. Всегда. Динара даже победила самого Разиля, когда они впервые поссорились, не общаясь где-то около двух часов. Она тогда назвала его Кащеем из-за фамилии, а он её Бабой-Ягой, ведь как известно, эти два отрицательных персонажа были в браке. Забавно. Даже при этой ссоре сошлись обратно, продолжая дружить, а потом всё пошло как по накатанной: гулянки, рассуждения, а потом… первый поцелуй и долгожданные отношения. И на всё это понадобился всего лишь год, поэтому уже два второкурсника вошли в стены здания техникума парочкой, воодушевляя других таких же, которые никак не решались. Они были подобием не только злодеев из сказок, но и своеобразными ангелами. Сводили и мирили собственных друзей, а потом давали друг другу пять, ехидно улыбаясь. Кащаев поддавшись воспоминаниям встал с кровати и отправился в ванную, а потом и на кухню. Принял душ, съел мамин вкусный завтрак и, собравшись, вышел из дома, добравшись до улицы Разгильдяевой. Открыл знакомую дверь подъезда, поднялся по ступенькам на третий этаж и постучался, дожидаясь бабушку Динары. За дверью послышались шаркающие шаги Амины Григорьевны. Пожилая женщина медленно двигалась к источнику, ожидающему на противоположной стороны и бубнила себе что-то под нос, заранее ругая внучку, которая так и не вернулась вчера с дискотеки. Замок щелкнул в такт дыханию Разиля. — Не поняла, а где Динара? — удивившись не тому лицу, спросила бабушка. — В смысле где? Я думал она дома, — так же удивившись, ответил Разиль. Бабушка выпучила глаза, поняв, что внучки не было сегодня ни дома, ни у своего друга. Амина Григорьевна задумалась, вспоминая подружек внучки, про которых она пару раз говорила, а потом быстрыми шагами направилась в сторону телефона. Страницы записной книжки зашуршали также, как и вчерашняя газета, в которую были обернуты цветы. Пожилая женщина нажимала кнопки телефона с неистовой силой, вводя каждую цифру так, чтобы не ошибиться. Первой в списке оказалась Дана — однокурсница Динары. Девочки хорошо общались, поэтому иногда собирались дома у Разгильдяевых, чтобы поделать домашнее задание. — Алло, Даночка, здравствуй. Это бабушки Динары, скажи пожалуйста, она у тебя? На том конце провода что-то пробубнили, но что конкретно: Разиль не знал. Он продолжал стоять в проеме входной двери, думая о том, где же могла быть Разгильдяйка, с которой он вчера танцевал медленный танец под ритмичную музыку. Раздался громкий стук падающей трубки телефона. Он аккуратно лег туда же, где был изначально. Пожилая женщина села на стоящий рядом стул, вспоминая имя ещё одной девочки, которая поддерживала общение с Динарой. Но вдруг, раздался громкий звонок телефона. Амина Григорьевна подняла трубку, а потом приложила её к уху, произнося типичное: «Алло?». Собеседником оказался работник районной милиции.***
Тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Казань.
— А что? — спросила Света, так и не понимая, при чем тут сегодняшний день и вообще: какого фига сейчас происходит? Почему этот парень, которого она знает от силы дня два вскакивает среди ночи, а потом задает дурацкие вопросы, пугая девушку с каждой минутой ещё сильнее. Разиль подошел к подоконнику и сел на него, пытаясь нащупать трясущимися руками пачку с сигаретами, которые лежали позади него. Деревянные рамы окон прошлых лет заметно продували, покрывая тело мурашками, но ему было наплевать. Взяв сигареты, он вытянул одну штуку, подкуриваясь спичками. Хотелось открыть это окно и выброситься с него, ведь находясь в своем наркоманском трипе, Кащаев забыл об одном: — Сегодня девять дней со смерти девушки моего знакомого, а ещё четыре года как умерла моя девушка, — он произнес это так смело, что Света поежилась от этой фразы, укрывшись одеялом как плащом. Она выглядела как супермен, не успевший спасти ещё одну жизнь. А он выглядел так, словно не убил человека за Динару, который причинил ей вред. — Её изнасиловали и убили, — продолжил говорить, забывая о сигарете, которая тлела и роняла пепел прямиком на голые ноги. Но Света так и не поняла: про кого конкретно речь. Эти ублюдки были из компании, куда они с Адидасом ездили «разговаривать». Они украли её из собственного подъезда, когда бабушка Разгильдяевой видела третий сон, не услышав крики внучки. Поймали в неожиданный момент из-за того, что компашка Кащея выиграла в их разборках. Мальчишки не умели проигрывать, поэтому в тот день дежурили возле Дома Культуры, увидев, как девушка целует Разиля в щеку. Они приняли это как хищники, видевшие свою добычу. Даже не подумав, что она тут ни причём. Но, вместо того, чтобы мстить Кащаеву — они выбрали цель слабее. Увезли к себе, находясь на чёрной машине. Сначала насиловали по кругу, а в конце убили, когда девятнадцатилетняя девушка уже рыдала навзрыд. Кащей, узнав о случившимся собрал всех своих «пацанов» и отправился к ублюдкам, убив каждого, кто причинил вред его любимой девочке, которая просто стала предлогом к войне. Он бил не щадя. Пытал паяльником, бил по ногам, ломал кости, выбивал зубы и в конечном счете — убил каждого. Даже не убил, а полноценно казнил, закапывая их тела в местном лесу. А потом… люди обнаружили один труп. Кащея нашли по горячим следам. Точнее не только его, но и всех остальных, кто был причастен к убийству. Каждому парню из компании Кащея дали по три года по статье за «Групповое убийство». Судья снизил цифру срока только потому, что у отца Вовы Суворова были связи. Мужчина принял оплошность друзей своего сына. Сколько же слёз тогда было пролито в зале суда. Родители ублюдков, убивших беззащитную девочку плакали навзрыд, понимая, каких детей они и в итоге вырастили. В момент нахождения в колонии строгого режима пришла война в Афганистане, куда требовались добровольцы, поэтому Адидас первый отправился на «поле боя», обещав поскорее вернуться и то, что все они встретятся на своем районе через два года. И они встретились. Только уже совсем другие. Кащей вместе со своими лучшими друзьями и по совместительству «охраной» стали худшей версией себя. Наркотики, алкоголь и те же самые нежелательные половые связи сделали из него монстра. Только, если Света могла отказаться от всего этого, то Разиль — нет. Он целиком и полностью погряз в этом ужасе, пытаясь избегать ту реальность, которая преследовала его всю жизнь. Адидас же вернулся с Афганистана свежим и бодрым, думая, что на родине ничего не поменялось. Ага, конечно не поменялось. Его лучший друг теперь похож на полутруп из-за горя, произошедшего четыре года назад; младший брат Марат вступил в новую группировку, созданную ими же ещё задолго до этого. А сейчас… они вместе с Кащеем и вовсе не в ладах. Им проще всего избегать друг друга, нежели поговорить по душам. Жаль только, что душ в них больше нет. Только вечная пустота, сопровождаемая собственными проблемами внутри черепной коробки. Они даже не виделись после того «унизительного» разговора на месте сбора всех Универсамовских. Его лучший друг унизил Разиля перед «скорлупой», поэтому ему терять больше нечего. Души там больше нет. — Вчера я узнал, что Вову Адидаса убили из-за того, что тот убил человека за честь девчонки младшего брата. Она сбросилась из окна из-за изнасилования и дальнейших слухов. Он произнес это в самом конце рассказа обо всем, а потом подкурил самый кончик оставшейся сигареты, втыкая бычок в самодельную пепельницу из-под банки. Кащаеву хотелось расплакаться от всего происходящего. Разиль устал от тянущих его вниз мыслей. Просто устал каждый гребаный день вспоминать Динару, а потом чувствовать вину за её смерть. — После того, как я это узнал — зауважал Адидаса ещё сильнее. Знаешь… это как в очередной раз согласиться со своим же мнением в прошлом, — всхлипнув, произносит Кащей, подкуривая ещё одну. — И пусть у нас с ним были ссоры, но я всё равно люблю его. Как друга, само собой. — И зачем ты мне всё это рассказываешь? — дождавшись момента, спрашивает Света, боясь, что сейчас он докурит и её убьет следом. Он реально псих. Странно даже, как его вообще выпустить из тюрьмы посмели. Убийцы никогда не меняются. Кащей усмехается вопросу девушки, понимая, что наконец-то смог кому-то выговориться, но людям по-прежнему всё равно. Его боль — это его боль. Другим этого не понять, хотя… Динара бы поняла, а потом подошла, крепко обняв. Жаль только, что её больше нет. Из-за него же и нет. Наверное, хватит ему с этим грузом ходить. Разиль воткнул вторую сигарету в пепельницу, а потом пошёл в небольшой коридорчик, вытягивая из своего пальто короткоствольный пистолет. Он зашёл в комнату к Светлане, которая ещё сильнее укуталась в пуховое одеяло, увидев оружие. Девушка крепко зажмурила глаза, ожидая собственной кончины. — Я рассказал, только потому что ты забудешь это через пять минут, а я нет. Это исповедь, по-другому никак. Парень поднял руку вместе с пистолетом и поднёс его к собственному виску, начиная рыдать навзрыд. Капли стекали по щекам, а потом по подбородку, падая на голый торс. Они будто застыли в моменте, не скатываясь дальше. Это было похоже на те цветы, которые он подарил Динаре возле входа на танцпол. Кащей вспомнил её темно-зеленые глаза и… выстрелил. Прямо себе в голову, лишь бы больше не держать в мыслях этот тянущийся груз вины.