Never let me down again

На улице 65 градусов по Фаренгейту, 18,333 — Цельсия. Это Спокойная ноябрьская ночь в Лас-Вегасе, штате Невада. Солнце уже скрылось за горизонтом, отдав бразды правления ночи, а луна взошла на небо, в полной мере озаряя мир своей яркой и ослепительной красотой. Шорох одежды и скрип кровати, запах дешёвого бухла и Пина колады смешался с сигаретным дымом и рвотой. Совсем не подходящая обстановка для близости, если только эта самая близость не на одну ночь. Плохо отстиранные пятна спермы на кровати, тараканы, время от времени бегающие по полу, испачканные и даже расписанные граффити стены. Омерзительно, но в то же время так прекрасно для двоих обнищавших работников «У Фредди Фазбендера». Накуренных и бухих в край, готовых к небрежным поцелуям или игре в «твистер». Однако эта ночь особенная. Один из них оказывается вытолкнут в дверной проём после возни с замком и мольб сквозь прерывистое дыхание. Животный гортанный рык, который слетает с его перепачканных помадой губ, пока он падает на заплесневелый ковёр, почти заставляет его прийти в бешенство. Дэйв чувствует, что что-то не так, более того, он так себя ощущает с того самого происшествия с Фредбером. Что он узнал о Джеке, и как тот превратил «могущественного» медведя в рыдающее, втоптанное в грязь создание? По мнению мужчины, всё перечисленное было более зловещим, чем что-либо ещё, что они совершили вместе. То, как Джек стал настолько пугающим меньше чем за час, как Дэйв не желает, чтобы Джек стоял позади в случае, если что-то переклинит у того в мозгу, и он решит убить его… Стыдно признавать, но Дэйва даже могло бы завести то, насколько криповым и даже в некотором смысле опасным он сейчас являлся. По крайней мере, выглядел таковым. Но в данный момент всё совсем не так; он не возбуждён, напротив — напуган до чёртиков и не в силах что-либо сделать. Джек захлопывает за собой дверь, его глаза горят, а на лице расплывается широкая, от уха до уха, улыбка; даже шире, чем была всю ночь. — Дэвид, что случилось? Всё ещё меня боишься? Спрашивает мужчина с оранжевым цветом кожи с нотками сарказма и агрессии в голосе, а затем наклоняется к парню, валяющемуся на полу. — Не-не! Нет, старина, ни разу! Просто… ты ведёшь себя немного странно… Отвечает Дэйв, начиная стремительно потеть и отползая назад. У него сильный нью-йоркский акцент, дыхание тяжело от страха, глаза широко распахнуты, а улыбка практически сошла с его лица. Этим он точно не сможет никого одурачить. Джек не реагирует на это полуоскорбление. — Ты такой идиот, Дэйв, — выпаливает Джек, хватая парня за воротник рубашки и притягивая к себе, оставляет на щеке поцелуй, а затем решается слегка шлёпнуть его. Изо рта Дэйва вырывается скулёж, и он поджимает губы. Джек начинает расстёгивать рубашку Дэйва, заставляя того стоять на одном месте, упираясь коленом ему в пах и тем самым прижимая к себе. Перенеся свой вес на эту часть тела, он сдавливает всё ещё находящийся в штанах чужой член; Джек тяжелее, так что это даётся ему просто. Он мог бы сделать это с ним ещё давно, однако тогда он не осознавал, насколько на самом деле слаб и уязвим Дэйв. Как легко было бы им управлять, сделать своим мальчиком на побегушках или превратить в покорное ебучее нечтожество, только вот тогда Дэйв ещё не показывал, насколько легко его напугать простым проявлением превосходства. После снятия рубашки Джек расстёгивает штаны Дэйва и практически срывает их. Во время их прошлой ночи в этой самой комнате Джек узнал, что Дэйв вообще не носит нижнего белья, так что проблем с избавлением от боксеров в этот момент у них возникнуть не может. Ему вспоминается их первая ночь здесь, будто это было лишь вчера, как они полураздетые лежали на кровати, невнятно бормоча и хихикая над тем, насколько ебануто то, что они творили, и насколько им было тогда весело, после чего они неуклюже хватают друг друга за плечи и сближают лица. Пиздец. Джек понимает, что то, что он делает, пиздец неправильно, но он слишком опьянён своей властью. Опьянён желанием унижать и доминировать. Прежде чем он это осознаёт, оба оказываются уже практически полностью раздетыми. На Дэйве совсем не остаётся одежды, а Джек находится в одной только рубашке. Мужчина всегда чувствовал неуверенность по поводу своей груди, и, хотя Дэйву она нравится, этой ночью он может её возненавидеть. Возненавидеть запах своей «оранжевой крошки», его глупый смех и саркастические шутки, то, как он фыркает, когда видит нечто забавное; презреть его лицо. Испытать неприязнь к нему всему. Или всё будет так же, как и всегда. Он простит Джека, потому что больше у него никого нет, и его продолжат использовать в своих корыстных целях; так же, как это сделал и Генри. Он был совсем один, поэтому позволил ему управлять им, словно марионеткой. Промыть мозги, разрушить тело — сделать его не кем иным, как своей игрушкой. Превратить в того, кем он является сейчас — «Дэйвом Миллером». Момент накалён до предела; Джек всё ещё сидит на Дэйве и оставляет безмятежные ностальгические поцелуи по всей его шее, подбородку и щекам. Мужчина с фиолетовой кожей оказывается не в силах сдержать румянец. Джек хвалит Дэйва, бормочет приятные, убедительные слова, которые бы могли уверить его в том, что всё в порядке, хотя вообще ничего не в порядке. Говорит ему, какой он хороший мальчик и насколько сильно любит его, невзирая на то, что на самом деле он лишь бездушная и безэмоциональная пародия на человека, которым он был до происшествия в Фредберс. Если бы не этот ресторан, их жизнь была бы совершенно другой. Возможно, даже лучше. Член Дейва, ровно как и Джека, твёрд, как камень, — они оба требуют внимания. Половой орган Джека требует того внимания, которое он получит от Дэйва в считаные секунды, несмотря на его тревогу и внутренний протест. Джек сползает с Дэйва и переворачивается на спину, приказывая тому взобраться на него сверху, и мужчине приходится подчиниться. — Ну что за хороший мальчик! — дразнит он Дэйва, говоря таким тоном, какой бы впору использовать по отношению к своей собаке. Джек обвивает своими ногами талию парня, тем самым не давая пути к отступлению. Он приказывает Дэйву дать ему руку, и тот подчиняется. Тихо и соблазнительно он облизывает и посасывает пальцы мужчины, смазывая их так, чтобы они смогли без особого труда войти в его задницу. От этого вида Дэйв возбуждается ещё сильнее, чего он совершенно не хочет, однако поведение тела говорит об обратном. Язык Джека скользит вокруг его пальцев, приводя его мысли в полный беспорядок, плавя разум и до того распаляя тело, что, когда Джек прекращает своё занятие, именно с его уст слетает хныканье, за что получает пощёчину. Их половой акт всегда проходит довольно тихо — шёпотом — и состоит из похвалы или кряхтений и недовольных стонов с примесью грязных разговоров, однако большую часть всего действа они неловко переговариваются; особенно когда принимают участие во всяких диких и пошлых активностях. К примеру, в тот раз, когда они вырядились в фурри и трахались в туалете на фурри-фестивале, чтобы поэкспериментировать с полупубличным сексом, а не «йиффить», так как им это, очевидно, нравилось. Дэйв погружает свои длинные тонкие пальцы в анальное отверстие Джека, проворачивая и сгибая их, чтобы хорошенько его растянуть. Член оранжевого мужчины дёргается, когда он прожигает взглядом Дэйва, одаряя его похотливой улыбкой с дурацкой дырой вместо передних зубов и горящими глазами. Дэйв отказывается смотреть ему в глаза. Джека всегда было легко растянуть, ведь у него в запасе настолько много секс-игрушек, что становится несколько неловко; у него даже есть кастомный член Дэйва, над созданием которого они оба пахали. Конечно, у Дэйва тоже есть такой — Джека — с нарисованной на нём татуировкой, но, похоже, сам Джек не имеет ни малейшего понятия о его существовании. Они оба всего лишь два отморозка с зависимостью от секса и наркотиков. Джек притягивает Дэйва к себе, касаясь задницей кончика его члена. — Ну же, баклажанчик мой, давай, как в старые-добрые, — заявляет он, и Дэйв горестно вводит свой орган внутрь, заставляя закряхтеть их обоих. Джек притягивает мужчину ещё ближе, погружая его член глубоко в себя. — Просто думай именно в таком ключе, ладно? Просто как в старые-добрые, детка, — даже Джеку становится неловко от своих слов, но да ладно. Он манипулирует Дэйвом, чтобы тот расслабился; он знает, что нравится его партнёру. Дэйв загоняет свой член внутрь, а затем выходит; медленно, шатко и нехотя, пока Джек направляет его. Заставляет его входить глубже, притягивая к себе, чувствуя, как головка задевает простату. Джек рукой водит по своему члену, а удовлетворение себя изнутри предоставляет Дэйву. — Быстрее, детка, не надо растягивать этот процесс. И Дэйв слушается: двигается быстрее, жёстче, грубее. Их стоны и кряхтения не совсем, но практически синхронны; не слишком громкие и не слишком тихие. Их дыхание учащается, когда Дэйв начинает вбиваться в Джека, а тот сильнее надрачивать свой член в том же ритме, осыпая партнёра похвалой и унижая. Называя его сначала грязной объёбанной шлюхой, а затем хорошим мальчиком из-за того, что тот начинает хныкать так, будто сию же секунду разрыдается. Всякий раз, когда Дэйв замедляется, получает от Джека пощёчину и поток ругательств. Он двуличен, и Дэйву приходится с этим только смириться. Ему хочется блевать, хочется бежать, но он не может. Джек приковал его к себе своими ногами, обвитыми вокруг его поясницы, а его член находится глубоко внутри задницы мужчины. Каждое кряхтение, которое он издаёт, полно напряжения, и он ощущает, как желчь подступает к горлу снова и снова, но он не хочет, чтобы его вырвало прямо сейчас, ведь он слишком любит Джека, чтобы так поступать. Дэйв не хочет запачкать его, как всегда. Он — мерзкое существо, по крайней мере, как снова и снова говорит Джек в подобной ситуации. Ему опять вспоминается Генри. Всё как в тумане: он еле слышит Джека, себя самого, звуки музыки, играющей где-то в отеле, ведь они всё-таки в Вегасе. Тусовки, проститутки, наркота, азартные игры. Они оба бухи в хлам и совсем выжили из ума. Как, впрочем, и в любую другую ночь. Ага, в любую другую. Джек именно так всё и представлял. Он начинает отключаться, но его тело продолжает работать, будто на автопилоте. После, по ощущениям, целой вечности, он возвращается к реальности, чувствуя, как дёргается собственный член и как поднимается температура тела, особенно в нижней части. Это ощущают они оба. Чувство, растекающееся внизу, настолько сильно, что пробирает до костей. Они оба кончают: Дэйв глубоко внутрь Джека, а тот, в свою очередь, на живот партнёра. Оба сейчас грязны до невозможности, и Джек наконец выпускает Дэйва из своих «когтей». Он отстраняется даже быстрее, чем успевает подумать. Оба безмолвны, но Джек первым прерывает тишину. — Мне очень жаль, Дэйв, правда, ох… Прости меня… Говорит он с притворной жалостью, однако Дэйв клюёт. Он постоянно ведётся на все эти сраные извинения и будет вестись всегда.