Черногривый

А черногривый-то всё никак не присмиреет. Вот все они такие, мориски. Думают, что раз они с юга, так можно мнить о себе невесть что. Выступают важно, гривой трясут, смотрят свысока. А сами в Надоре на первой же горной тропе оступятся. А про сугробы я вообще не говорю - мигом увязнут и ножки свои тонкие переломают! Хотя, этот-то какой мориск. Так, недоразумение. Только гриву отрастил, ходит, помахивает - кобылам на смех! Я как-то раз перед ним нарочно в ответ своей гривой махнул - есть чем, да и только что расчесали, одно удовольствие! Так этот черногривый аж попятился. Глазами так и засверкал. Всё Закатную тварь из себя строит. Зыркает, зубы скалит. Думает, я его боятся должен. Да и не я один. Он ведь и на хозяина вот так зыркает, наглец! Совсем стыд потерял. Хотя, понятно ведь, в кого он такой. С мориска своего пример берет. Тот тоже гриву отрастил и бешеным прикидывается. Ну, с ним-то я по душам в первый же день побеседовал. Быстро объяснил, что кусаться - себе дороже. У нас, надорских тяжеловозов, нрав простой, а копыто тяжелое - камень лишний раз подвернуться опасается. А мориск - не камень, конечно, но понятливый оказался. Больше не выделывается. Притих, овес жует, только косится иногда. Да не косись ты, не отберу, очень мне твоя морисская тощая пайка нужна... А вот с хозяином твоим что-то надо делать. Совсем распустился. Кусается или нет - я не видел, только нюх ведь еще не отбило, чую, как мой хозяин навестить приходит - обидой от него так и пахнет. И уши его человечьи так и краснеют, хоть конюшню освещай. А сегодня черногривый и вовсе сам себя превзошел. Прямо в конюшне хозяину и говорит, думает, я не слышу: - Мне стыдно, что мой оруженосец ездит на дурно обученном коне. Вам нужна другая лошадь. Чего?! Это я-то дурно обученный? Да дурно обученный надорец сейчас бы как взбрыкнул - от тебя бы мокрого места не осталось! Ой, я это что, вслух сказал? Вон как мориск на меня уставился. - А по-моему, монсеньор, Баловник прекрасно обучен. Ох, ну мой и молодец! Горжусь! Уши опять краснеют, а в глаза этому черногривому прямо глядит, не пятится. - Да, он не любит городской шум. И городских нахалов. Вспомните, тогда, в Нохе если бы не он... - Могла бы состояться семерная дуэль, в которую, надо заметить, вы сами и ввязались, - ворчит, а сам щерится. - Ладно, должен признать, тогда вы и ваш конь меня изрядно повеселили. Никогда не видел, чтобы маркиз Сабве бежал с такой скоростью. А, ну как же, помню. Это когда те семеро наглецов моего хозяина задирали и ветками своими железными на него махали? Вот уж точно, повеселился я тогда. Жаль, недолго, они очень уж быстро разбежались. Особенно самый наглый. Но я его всё-таки догнал и цапнул за заднее место. Так, слегка. Чтоб запомнил. Он и запомнил, потому что больше я его рядом с хозяином не видел. Да и след наверняка не сошел еще. - И всё же, юноша, у вашего коня характер... К нему конюхи подступиться не смеют! - Баловник не любит, когда рядом с ним шумят и громко разговаривают. И высказываются о его внешнем виде, пусть и по-кэналлийски, - смотрит прямо, а голос невинный, как у жеребенка. - А что до его вида... Разве Баловник плохо ухожен, монсеньор? Черногривый вздохнул. Смотрит, будто кислое яблоко схрумкал. - Я не могу этого сказать, по той причине, что вы подолгу пропадаете в конюшне с гребнем и скребницей. Разве герцогу Окделлу пристало быть конюхом? - Ну что вы, какой я конюх, монсеньор. Я совершенно не разбираюсь, каким морисским маслом надо мазать конскую гриву! Черногривого аж перекосило. Ой, не могу! А ведь и правда, у мориска грива намаслена. Черногривый сам мажет, гребнем расчесывает. А уж что при этом приговаривает! И мальчик, и радость моя, и... - Мы скоро отправляемся в Варасту. Ваш конь слишком утеплен для степей! - Скорее, защищен. Вы же сами говорили, там в степи тучи мошкары, - молодчина! Так его! - Юноша... - ого, какой! Сейчас точно копытом бить начнет. - Я не променяю Баловника ни на линарца, ни на мориска. - твердо сказал, незыблемо, надорец настоящий. На черногривого смотрит, будто ждет, что он еще выскажет. А ему есть что сказать, ох, есть! Знаем, знаем. И он знает. Только смолчит, не скажет. Глазищами синими своими на меня полыхнет, вот как сейчас. А я в ответ копытом переступлю. Так, слегка, невзначай. Но чтобы сразу ясно было - думаешь, что можешь меня с хозяином разлучить, а его шпынять безнаказанно - так ничего не выйдет, двуногий. Я ж копытом и еще раз переступить могу. А уж что там под этим копытом хрустнет - герцог, Первый Маршал, или какие там еще слова на тебя сбруей навешаны - это дело не лошадиное! Фыркнул черногривый, глаза притушил. Понял. Вот так-то лучше. Они ведь, мориски, даже и двуногие, на самом деле понятливые. Если объяснить как следует. Но уж это мы, надорские умеем. И сами дело понимаем. Вот мне, например, совершенно понятно, что в Надор-то я вернусь. Только с хозяином на спине, как надорскому коню и положено. И никакой мориск его вместо меня не повезет! Ни в Надор, ни в эту вашу, как ее... Варасту. А что это за Вараста, поглядим! И что там за мошкара, и что за ызарги, которых черногривый порой поминает. Поглядим, поглядим, крепче ли эти самые ызарги надорских камней!