sannheten

      теплый воздух намного легче холодного из-за его плотности. плотность теплого воздуха намного меньше плотности холодного, из-за этого теплый воздух всплывает вверх, а холодный наоборот - тонет вниз. поэтому с безразличием попадает в закрытое окно и проникает сквозь незаметную прорезиненную и покрывшуюся полосой льда щель, оседая на дне полупустой промерзлой комнаты и заставляя снулого ошета время от времени подрагивать. холод проникает ему, кажется, прямо под кожу, накатывая новыми волнами заебавших мурашек и тремора, со временем более невыносимыми и раздражающими, прошибает до мозга костей и будто старается выбить эйстейна из колеи, будто проверяет на выносливость. однако тот вовсе не подает вида и остается до безумия спокойным, точно совсем не мерзнет, хотя сидит почти на голом полу, на скупо застеленном и едва мягком матрасе. слишком похуй.       эйстейн рукой чувствует порывистый теплый выдох дэда, невинно спящего у ошета на коленях и бережно укрытого пустым пододеяльником. евро еще не успел понять, с каких пор позволяет такие нежности поехавшему суициднику, чьи незаканчивающиеся монологи про смерть стали в последнее время несколько подзаебывать, несмотря на то, что ошет видит в этом выгоду и чует запах приближающейся славы, с восторгом предвкушая, как пер сделает хоть раз в жизни что-то крутое. ведь сдохнуть - это круто, это полезно. евронимус всегда с трепетным восхищением и экзальтацией смотрит, как дэд складирует под кроватью трупы животных, чтобы чувствовать смерть; закапывает свои шмотки в землю на заднем дворе на несколько дней, чтобы те стали гнить и чтобы затем источать запах смерти; как перед концертами дышит гнилью из пакетов со специально припасенными трупами ворон, чтобы выступать с запахом смерти в ноздрях. любой скажет, что дэд - конченный. любой, эйстейн тоже. и ошет тааак от этого тащится. с блаженным трепетом поддерживает беседы и намеренно подначивает дэда, постепенно верно толкает его в пропасть, на зов пучины сырой земли, прогнившим рассудком наслаждаясь разворачивающейся картиной, ведь пер уже теряет равновесие. эйстейн понятия не имеет, каковы настоящие желания этого придурка, даже не старается вникнуть в природу мыслей и скрытых, однако существующих, мотивов. ему похуй на все его резоны и помыслы; даже на то, в курсе ли сам дэд о таком лицемерии и безразличии со стороны завлеченного евро.       темные глаза еще на мгновение заостряются на светловолосой материи и медленно ползут к окну, не стараясь различать промерзлое окружение с сырыми деревянными стенами. лунный свет проникает сквозь призму оледеневшего стекла с поблескивающими узорами инея, четырехугольником длится по полу и едва достигает макушки дэда. небо над полосой темных деревьев видится мутнее и кажется светлее, чем обычно, за счет хаотично летящих мокрых комьев, спешащих ниже и ниже, чтобы, время от времени чуть подлетая, упасть на поле миллионов таких же мертвых белых хлопьев, слиться в массе ничтожности, а затем мучительно растаять, сливаясь в лужу с остальными.       снег образуется, когда микроскопические капли воды в облаках притягиваются к пылевым частицам и замерзают. появляющиеся при этом кристаллы льда, не превышающие поначалу одной десятой миллиметра в диаметре, падают вниз и растут в результате конденсации на них влаги из воздуха. при этом образуются шестиконечные кристаллические формы, которые безвозвратно падают на глазах евронимуса в леденящий декабрьский вечер. такой фригидный, будто мертвенный. как дэд. пронизывающий до дрожащих костей, кои кажутся хрупче и словно теряют былую прочность, не в силах противоборствовать наглеющей зиме.       ошет уже не различает времен года, уподобляясь дэду. как он, теряется в круговороте бренного бытия и едва замечает, что в окружающем мире что-то слегка поменялось. хотя так не было всегда, а сталось последние года два, ведь дэд - по определению пустая бессердечная материя. по крайней мере, евро так считает. евронимус ведь другой, точно антоним. эйстейн видит связи, логические цепи и делает, как чувствует, по контракту со смыслом и своей истинной правотой. это как аксиома, алефсия, точное воплощение правды, которая бестолковым идиотам кажется неверной, которая затуманена для ничтожных бездумных людских масс и подлетающих умирающих снежных комьев. каждый есть бесполезность и крошка мусора в таком же мусорном мире, состоящем из крошек мусора. и дэду не тягаться с ошетом, как бы он не старался. слишком такой же, как и остальные. не до конца, но эта противная бесячая урезанность перевешивает испарения похожей индивидуальности и прикосновений к этимону и леммам эйстейна, который вынашивает ненависть ко всему существующему изо дня в день на протяжении всей своей жизни. ошет есть проклятое естество, ядро злости и пламенно искрящийся контур ядовитой правой ненависти; пер - его субстрат, края контура.       взгляд смотрит на снежинки за стеклом, но не цепляется за каждую, не затем отпускает, позволяя растворяться в прострации, а циклится на пустоте, на одной точке, округ которой через несколько секунд ровнеет, сливается с одним цветом и копируется по области всего глаза. ошет равнодушно опускает голову, пряча стеклеющий взор за занавесом темных волос с незакрашенными черным корнями. выглядит по-уебански, но евро это вряд-ли ебет.       эйстейн запускает ладонь в светлые локоны пера, нежно треплет люцидные пряди и останавливается большим пальцем в центре лба, будто озадаченно изучает. не понимает, как дэд это допускает, как совершенно безгрешно ложится на колени к тому, кто буквально толкает его к суициду ради своей же выгоды.       мысли ошета так же прокляты, как и он сам.       ошет видит во всем идиотию, презирает, хочет лишь найти что-то достойное, связь с чем-то достойным, дэд - очередной способ. вернее, эйстейн так думает. не может отторгаться от пермоментного фундамента настроенных мыслей. это базис. базис своей идеологии, правды мировоззрения, прочная укоренившаяся система.       для себя не скрывает и не прячет, что образ есть фальш. это - мнимость, эфемерность, являющаяся шаблоном для подражателей и определением понятия. и эйстейн не считает это греховным пафосом. так надо. рисует угрожающий корпс, надевает пояс с патронами и играет любимую роль воплощения злости в этой пьесе, а на выходных сматывается к родителям и всегда слушается их, как прилежный сынок. пиздит что-то в интервью про "дьяволопоклонство - основа блэка, мы презираем базированных лавеистов и верим в божественное создание сущего" для пущего устрашения, хотя сам атеист. и все эти скандалы с подожженными церквями только для привлечения внимания, как и другие выходки из кожи вон. хочет быть ненавидимым, хочет смотреть, как у простого люда горят пузырные жопы с металлических выходок. ошет сам замечает, как перебарщивает. смотрит на дэда на очередном концерте, режущего руки и потом чуть ли не теряющего сознание от потери крови, ловит себя на мысли "а ведь какого хуя". но не подает вида. уже начинает бухать, как портовая шлюха и уже сам валяется на коленях у пера, с кошачьим наслаждением смотря на него затуманенными пьяными глазами, нецелесообразно касаясь руками его кадыка, побородка, впалых щек, продливая касания и уже из-за своего уровня интоксикации не страшась мысли о желании прикоснуться к ним губами, пытаясь что-то внятно сказать, сам не понимая про что. что-то про усталость и про просьбы о том, чтобы теперь дэд гладил его волосы. ну пожаалуйста. а на утро думает, что пора бросать пить. но снова и снова продолжает. почему-то.       сам пытается убедить себя, что презирает все святое. пфф дружеские отношения, но ловит себя на том, что правда ведь ценит. ценит даже ебаного дэда, стреляющего кошек в лесу и заляпавшего кровью раковину дома. говорит, что ненавидит, но даже сейчас гладит его волосы, пока тот спит. говорит, что концерт был охуенный, но глотает почему-то вставший ком в горле, протягивая перу бинты, а иногда бинтует сам, если дэду совсем хуево. говорит "если сдохнешь, будет вполне здорово. скажем, что это из-за обсоса жанра позерами", но почему-то не выпускает дэда из мыслей. все они ютятся в черепе, бесят и выворачивают, как столбняк, скальп. ошет рывками их отметает и очищает от напомаженных осадков фундамент. дорожить кем-то - блядство. думает, что просто привык. привык травить язвительные постироничные подъебы в сторону окружающих, преимущественно самого дэда; привык намеренно капать ему на мозги; привык кивать в разговорах о суициде, думая, что в случае чего будет похуй, в принципе похуй, согласно системе истины похуй; привык снова заматывать ему руки случайными импровизированными повязками; привык изо дня в день по ночам гладить его волосы и чувствовать его ровное сердцебиение, пока тот лежит у него на коленях. так близко. никто из остальных участников группы, а уж тем более других людей, понятия не имеет, что вечно срущиеся недоколлеги спят в одной комнате, да еще и в таких позах. никто и не поверит. ошет сам не верит, но подтягивает пустой пододеяльник, бережно укрывая пера, чтобы ему было теплее. чтобы ему было теплее. эйстейн на мгновение сжимает зубы и снова прогоняет больные мысли. блядство.       однако ошет всерьез не задумывается о самоубийстве пера. эйстейн ожидает, что тот в один день вскроется или застрелится в лесу, ведь его туда тянет. ведь его тело, разум и сознание принадлежат лесу, гудящему шуму деревьев, сырой почве с паутинными корнями бутерлака и перегноем. эйстейн в курсе, что пер хочет, чтобы его тело нашли через несколько дней, когда оно начнет разлагаться и гнить. тогда дэд станет тем, кем должен, тем, кем он есть. он давно умер, а тело - тленная бренность. это аксиома пера. это его истина.       эйстейн все это уже выучил и даже может безошибочно все повторить. выучил, но не переварил, не представил. ошет говорит, что не будет скучать по трупу. он в принципе не будет скучать, тем более, если речь идет о пере. хотя, дэд и так труп, и всегда им был.       ошет смотрит на светлые пряди, небрежно спадающие олину на худое бледное лицо. действительно труп. выпускает ладонь из мягких волос и аккуратно подтягивает пера ближе к себе, чувствуя его пульс, что почему-то начинает успокаивать эйстейна. евро снова терпит это чувство, которое появилось несколько мгновений назад. такое противное и выжирающее, как тля; делающее эйстейна уязвимым для своих же собственных мыслей, выдающее его под суд самому себе же, где в зале по центру под потолком на стене, под перевернутым крестом вырезаны догмы его истины, постулаты его верного мировоззрения, системы. они порочат его злую наружность, форму, его образ, который незыблемо за ним закрепился, стал им. ошета на дрожь пробирает, только он уже не может свести это на холод. блять.       весь мир состоит из идиотов, продуктов идиотов и позеров. чего-то достойного существования, согласного верной истине ошета, слишком мало. он ненавидит и презирает, считает все мусором и хочет, чтобы идиоты ненавидели его. так должно быть, это и есть правда. ошет не верит в сатану, он верит в свою истину. ненавидит и презирает. дэд не исключение. не исключение. не исключение. он не стоит ничего, как и его существование. пер - возможность исполнения правды, не более. эйстейн - стержень правды, лицо правды, тлеющая основа. громкий темный образ, сатанизм, свиные головы, горящие церкви, пропитанные смертью сцена и тексты - осуществление, путь правды. эйстейн проклят. он - воплощение жестокости и вынашиваемой кислотной злобы. он не перебарщивает, так надо. ему все равно на дэда, тот должен сдохнуть и принести хоть какую-то пользу. жалость - не проявление людской слабости, а показатель идиотизма. евронимус не такой.       однако истина ошета не вступает в парное двойство с появившимся поглощающим ощущением. все нерассмотренные мысли и чувства не помещаются эйстейну в голову. не укладываются, не вписываются, как он сам в эту комнату. это ведь блядство, бред. евронимус пытается убедить себя, вернуть былую трезвость ума; уже не пытается объяснить физическую близость с пером, его значимость, важность и смысл для него, появившееся трепетное чувство; уже не пытается понять, почему глотает ком в горле, смотря на кровоточащие раны дэда, почему его наполняет душераздирающее чувство пустоты при попытке представить его мертвым и гниющим в лесу, его отсутствие; боится понять, почему он бы не смог ночью не бережно укрывать и гладить мягкие волосы дэда, тихо спящего у него в коленях. пытается просто спастись.       сердце ускоряет темп, начинает чуть ли не биться в истерике, заставляет шумно дышать. евро никогда еще так не охуевал, никогда такого не чувствовал. ошет в побеге поднимает голову вверх, старается сосредоточиться на чем-то другом, на чем угодно, пожалуйста, умоляю, хотя бы блять на потолке. чувствует, будто ему вырвали грудь, истерзали ебаную душу, которой не существует. нет, это все неправда. эйстейн проклят. он хочет, чтобы было так.