Рома лежал на земле под турниками, наплевав на то, что она промозглая и мокрая. Он заебался. Суббота выдалась хуже некуда — сначала он пытался совладать с литературой, запомнить хотя бы какие-то жанры произведений и их авторов, а потом непозволительно долго копался в пыльной подсобке в поисках нужной кассеты. Сколько же говна с потертыми этикетками он перебрал, прежде чем найти «Ворона». Пару раз он, очевидно, проклял Антона за то, что тот выбрал не очень популярный фильм, который лежал в доме Пятифановых в самом дальнем углу. А потом, когда Рома развалился на диване и лениво уставился в экран, на пятой минуте фильм заглох. Точнее, снова заглох кинескоп, заставив экран померцать и потухнуть. Пятифан едва сдержался, чтобы не разбить телевизор в ту же минуту, зато не сдержался от пары крепких матов, за которые ему прилетел материнский подзатыльник.
В общем, сейчас Рома был не в настроении, все шло наперекосяк.
— Слышь, Сем, а у тебя же был кассетник?
— Был. И есть, — пробубнил Бабурин со стороны лавки. Обычно на турниках он не висел, так как от спорта был далек — тем более от того, который выходил за пределы обязанностей школьника на уроках физкультуры — и просто наблюдал за друзьями.
— Мне нужно фильм посмотреть. У меня снова телек наебнулся.
— Снова? — спросил Бяша, свисая с турника над Ромкой вниз головой, — Мы ж тогда не смогли починить, на.
Рома нахмурился, быстро генерируя в голове оправдание. Говорить о том, что пришлось прибегнуть к помощи Петрова, очень не хотелось, особенно в присутствии Семена.
— Сам починил, — фыркнул Пятифан, вытянув руку и щелкнув Будаева по носу, — Ну так что?
Он повернул голову в сторону Бабурина, чувствуя затылком сырость земли, и подумал, что скоро можно доставать свою любимую шапку-гандонку — уши мерзнут.
— Ну… У меня бабушка его постоянно смотрит, а ее отвлекать — это смерть… Знаешь ведь.
— Знаю, — на выдохе ответил Ромка, вспоминая о том, какая у Семы дотошная и истеричная бабушка. Именно из-за нее к нему в гости банда больше не ходит.
Пятифан с кряхтением встал, приблизился к турнику, перекинул руки через перекладину так, что они безвольно свисли к земле, и прижался грудью к металлической балке рядом с перевернутым Бяшкой, после чего угрюмо закурил. Как только сломался телевизор, он сразу понял, что придется снова идти в дом Петровых. Тем не менее он упорно искал пути отхода, чтобы этого не делать. Ему и хотелось, и не хотелось. Как бы Ромка ни воротил нос, в гостях ему понравилось как минимум из-за чая, конфет и пары Олиных историй, но появляться там снова было как-то странно. Они ведь с Антоном не друзья, не товарищи. Хотелось бы сказать, враги, но тоже неверно. Рома слишком слабо ненавидит Петрова, чтобы называть его своим врагом. Петров его просто бесит… собой. Пятифан так задумался, что лишь после настойчивого кашля со стороны Бяши вспомнил, что нужно передать сигарету другу. Рома взъерошил волосы, устало простонав.
— Что, опять твои страдания из-за клуба кинолюбителей, на? — усмехнулся Будаев, передав сигарету подошедшему Семе.
— Зачем тебе все это? — спросил тот, выпуская дым через нос.
— Полинке понравиться.
— Думаешь, сработает?
— А почему нет? Она со мной разговаривает в последнее время чаще, чем за все время нашей совместной учебы, — сказал Ромка, подняв на товарища подозрительный взгляд. «Сомневается во мне, что ли? — подумал он, сам на задворках разума колеблясь между мнениями о своеобразном плане по завоеванию чужого сердца, — Много он понимает, романтик подзаборный».
Ромка откинул внутренние сомнения, начавшие зреть где-то в глубине, и посмотрел на небо, с каждой секундой темнеющее все больше и больше. Упала первая дождевая капля, отчего парни разошлись по домам. Никто не был против — они и так провели на турниках около трех часов за пустой болтовней.
На следующий день Рома снова стоял под навесом Петровского крыльца, по которому бил мелкий дождь. Пятифан обреченно вздохнул и громко постучал. Спустя минуту за дверью послышался смех и далекое «Щас, Оль, подожди». Открыл Антон, светясь от улыбки, которая пропала за долю секунды от вида чужака в дверном проеме.
— Чего опять?
— Телик.
— Сломался?
— Да.
— Так и знал, что долго не протянет, — Антон закатил глаза и провел рукой по волосам, — Больше микросхем нет, это последняя была.
Рома не ответил, ковыряя дощечку крыльца носком кроссовка. Он лихорадочно думал, что еще можно сделать, а потом его осенило не самой лучшей идеей, которую все же от безысходности придется воплотить в жизнь.
— У тебя можно посмотреть? — спросил безучастно Пятифан, буравя взглядом исподлобья. Антон всем видом показал, что не в восторге от этой идеи, — На контроше по математике дам списать.
— Другой разговор, — щелкнув пальцами, ответил Петров, открывая дверь шире и отступая с прохода, — Только подожди, у нас карты.
Ромка прислушивался к обстановке в доме, пока раздевался, а именно пытался понять, где территориально находились родители. Он видел, что на улице за углом стояла машина, значит, отец дома. И ему, почему-то, было очень любопытно посмотреть, как он выглядит. Звуки со второго этажа доносились пусть и смазано, но Рома услышал два взрослых голоса сверху. Значит, они дома, где-то у себя. Пятифан подошел к кухонной арке, и его чуть не сбила с ног Оля, которая тут же кинулась в объятия, тычась носом в живот. Машинально Ромка улыбнулся и подумал о том, что сестра у Петрова растет без доли стеснения.
— Пришел!
— Ну… Я же слово дал.
— А мы тут в карты играем, — выпалила Оля, подтаскивая Пятифана к столу.
— В дурака?
— Угу!
— Подкидной или переводной? — спросил Ромка, присаживаясь за свободный стул и разглядывая стопку «бито».
— А что такое «переводной»? — спросила Оля, параллельно раскладывая в руке карты и формируя из них аккуратный веер, — Научишь?
— Оль, у нас с Ромой дела еще есть, — встрял Петров, напряженно вглядываясь в свои карты, которых было на порядок меньше, чем у его сестры, — И кстати…
Антон выложил на стол три валета в ряд, чем заставил Олю ошарашенно вздохнуть.
— Вот же блин…
— Покажи, че у тя, — сказал Ромка, наклоняясь к мелкой. Он заглянул в ее карты. Не густо — ни одного козыря, но покрыть можно, так что Пятифан начал нашептывать: — Даму пиковую туда, туза червового сюда, а крестового короля туда.
Оля захихикала, следуя указаниям Ромки, и гордо задрала подбородок, когда все карты ушли со стола в бито.
— Надо сходить так, чтобы он не смог покрыть, — продолжил подсказывать Пятифан, таращась на синеватую рубашку единственной оставшейся в руках Петрова карты, — Главное не подмастить. Давай… Давай эту.
Оля шлепнула на стол пикового туза, а Антон лишь хитро ухмыльнулся, медленно положив поверх своего — козырного. Рома усмехнулся, а Оля грустно вздохнула.
— Ладно, пошли, — сказал Петров Пятифану и начал подниматься со стула, но Оля посмотрела на него щенячьими глазами и выпятила нижнюю губу.
— Ну пусть Рома покажет, как в переводного играть! — заканючила она, пока Ромка «под шумок» взял колоду и начал перемешивать карты, иногда выполняя легкие трюки по переброске.
— Пусть покажет… — устало согласился Антон, видимо, поняв, что сестру он все равно не переспорит.
Он опустился обратно на стул и посмотрел на Ромку, у которого уже глаза горели азартом. Картежником он был хорошим, и обыграть Петрова сейчас стало его главной целью. С легкостью он раскидал шесть карт и поставил колоду на козырь — червовую шестерку.
— Значит так, малая, смотри…
Наспех объяснив правила переводного дурака, Рома начал игру, которая быстро скатилась в его личное соперничество с Антоном. Который, к слову, забыл о том, что предстоит еще посмотреть фильм — раунды все продолжались и продолжались, а он ничего не говорил, только зыркал из-под очков подозрительным взглядом. К пятой игре счет был: две победы у Ромы и две у Антона. Оля же заскучала, будто была фоновым третьим игроком. Она лениво перебрасывалась картами, уже не имея желания победить, и просто наблюдала за сцепленными в битве парнями. В пятой игре она перевела на Рому двух тузов, и он тут же оскалился в улыбке.
— Только не говори, что у тебя козырный туз, — прошептал Антон и повел плечом. Пятифан медленно кивнул, улыбаясь еще шире, — И только не говори, что ты готов им пожертвовать, только чтобы мне поднасрать.
Рома кивнул еще раз и перевел свои карты на Петрова, тихо хихикая. Антону пришлось взять, и если бы не этот маневр, то он, может быть, победил бы. Ну а так у Ромы остался в руках только козырный король, которым он без проблем отбил Олину крестовую даму.
— Вот ты ушлый, — едко усмехнулся Антон, постукивая пальцами по столу и пытаясь уместить в одной руке все нахватанные за игру карты.
— Давай помогу его выиграть? — проигнорировав выпад одноклассника, сказал Ромка и склонился к Оле. Та помотала головой и буркнула «хочу сама», внимательно вглядываясь в свой небольшой веерок.
— В карты рубитесь? — послышалось со стороны входа на кухню, а когда Пятифан обернулся, то приоткрыл рот в удивлении. В арке стоял крупный бородатый мужчина с точеными чертами лица и с легкой улыбкой осматривал присутствующих.
— З-здравствуйте, — произнес Рома, разворачиваясь на стуле полностью.
— Пап — Рома, — представила Оля, кидая карты на стол, пока Пятифан с интересом осматривал Петрова-старшего. «Батя у Тохи, конечно… — подумал Ромка, оборвав собственную мысль, — Если он в него пойдет, то вырастет махиной. Хотя вряд ли». Мужчина кивнул и прошел к кухонным тумбам, тронув чайник тыльной стороной ладони, после чего включил газ.
— Надеюсь, на деньги не играете? — пробасил он, начав рыться в ящиках, видимо, в поиске чашки.
— Денег нет, играем на сигареты, — решил пошутить Ромка, после чего сразу поймал на себе строгий взгляд Антона. Мужчина же усмехнулся, кинув задорный взгляд через плечо, а Пятифану стало приятно, что он смог рассмешить взрослого.
— Ну играйте, не буду вам мешать.
— Да не, мы уходим уже. А то поздно скоро будет, — засуетился Антон, собирая карты из недоигранной партии, — Нам еще почти два часа фильма смотреть.
Рома посмотрел в окно, скользнув глазами по верхушкам деревьев, что уже погружались в сумерки. И правда, он совсем забыл, что смеркалось сейчас раньше. Пятифан понял, что придется возвращаться по темноте, но обреченный вздох сдержал. Он поплелся за Антоном и Олей, с интересом осматривая лестницу и коридор второго этажа. Ничего необычного он там не увидел. Зато оказавшись в комнате, очевидно, Олиной, он сразу принялся изучать убранство и облепленные рисунками и плакатами стены.
— Смотри, вот это мы сделали на прошлой неделе на уроке труда, — рассказывала малышка, показывая не очень аккуратную вышивку, пока Петров перематывал кассету на начало. Рома догадался, что телевизор есть только у Оли. «Понятно, кто в семье любимый ребенок», — усмехнулся он про себя и продолжил слушать лепетание мелкой где-то под боком.
— Ну все, садитесь, — сказал Антон, когда механизм кассетника перестал издавать шум. С кухни донесся свист.
— Подожди, чаю с молоком хочу, — пискнула Оля и вмиг испарилась из комнаты. Повисло давящее молчание, прерванное скрипом кровати. Парни сели как можно дальше друг от друга, насколько позволяла кровать, подпирая стену спинами.
— У тебя своего телека нет? — спросил Ромка непринужденно, краем глаза увидев, что Антон помотал головой, — Чевой-то?
— Не знаю.
— Лох.
— А сам-то?
— Слышь, — усмехнулся Ромка беззлобно, скорее, вредно, — Ты в натуре борзый стал.
— А как с тобой еще разговаривать? — точно так же усмехнулся Антон в ответ, подтягивая колени к груди. Пятифан хотел ответить что-то еще, но появилась Оля, захлопывая за собой дверь ногой. В руках она держала дымящуюся паром чашку, — Оль, ткни «Плэй».
Малышка подошла к кассетнику, встала на носочки и нажала на кнопку носом, после чего плюхнулась между парнями, ерзая и устраиваясь поудобнее.
— Может, тебе не смотреть с нами? — аккуратно спросил Петров и положил голову на колени.
— Почему? — в унисон спросили Рома и Оля.
— Там есть жестокие сцены.
— Да ладно те, я в десять лет уже «Робокопа» смотрел, — протянул Пятифан с искренним удивлением.
— Ну, это ты. Лишний раз может и не стоило бы такое смотреть, пока не готов.
— Надо с раннего возраста знать, что в мире есть жестокость.
— Кто так сказал? — произнес Антон как-то слишком холодно и посмотрел на Рому. В полумраке комнаты и при свете только лишь экрана телевизора его и так глубокие изумрудные глаза показались еще пронзительнее. Пятифан хотел ответить «отец», но прикусил язык и нахмурился, просто уставившись на начальную заставку фильма. Нравоучения Петрова, пусть иногда и завуалированные, выводили его из душевного равновесия.
Начался фильм, так что Рома сполз по стене и устроился поудобнее, свесив ноги с кровати.
— Ты знал, что Ворона играет сын Брюса Ли? — вдруг спросил Антон где-то через полчаса просмотра.
— Базаришь?
— Угу. Брендон Ли. Он умер на съемках.
— А как это произошло? — отозвалась сонно Оля. После чая ее заметно разморило, так что она улеглась к брату на колени и почти дремала.
— Спи, не слушай, — бросил небрежно Антон, наверняка понимая, что Оля слушать не перестанет, — Там в начале была сцена перестрелки, так вот. Патроны в реквизитном пистолете должны были быть холостыми, но кто-то вынул гильзу не до конца…
Петров немного помолчал, а потом добавил, многозначительно почесав подбородок:
— Или специально оставил ее там. И осколок попал прямо в живот.
— Аху… Афигеть, — протянул Рома, прикусив фалангу согнутого пальца и впиваясь глазами в экран.
Признавать не хотелось, но фильм Антон выбрал очень интересный, пока подходящий под все Пятифановские стандарты хорошего кино. Пусть и с драматически-любовным контекстом. Парни не переговаривались во время просмотра, но когда на фоне стало раздаваться Олино посапывание, то стали стараться вести себя еще тише, даже позы почти не меняли. Говорить особо и не хотелось, события на экране сменяли друг друга с такой скоростью, что, казалось, моргнешь лишний раз или вздохнешь — и все пропустишь, а допускать этого не хотелось. Так что к концу фильма у Ромы уже болели глаза — так сильно он таращился на пиксели.
— Дождь прекратился, — сказал один из персонажей, пока главный герой умирал у могилы своей возлюбленной.
— Он не может идти вечно, — ответил другой, после чего Пятифан вдруг почувствовал на щеке горячий след от слезы. Он встрепенулся и тут же вытер лицо. Все произошло как-то машинально, без его ведома. Мысленно он удивился, что фильм его так растрогал. Краем глаза Ромка заметил, что Антон зашевелился. Успел ли он увидеть Пятифановские слезы?
— Скажешь кому-нибудь — убью.
— Не скажу. Не все в мире хотят тебе нагадить, — произнес тихо Петров, а Рома заметил в его голосе легкую дрожь. Кинув косой взгляд на белобрысого, он удивленно вскинул брови, ведь увидел, что тот тоже вытирал глаза, приподняв очки, — Каждый раз одно и то же.
Петров криво улыбнулся, заглянув в Ромкины глаза всего на секунду, после чего принялся будить Олю. На экране телевизора ползли финальные титры, а за окном совсем стемнело.
* * *
— Так. К доске пойдет… — протянула учительница по математике, решив устроить на первом уроке понедельника пытку для невыспавшихся учеников. Рома домашку не выполнил, но для него не стало бы проблемой родить решение экспромтом, так что его особо не заботила вероятность его вызова на «показательную казнь». А вот Антон заметно стушевался, немного сполз по стулу вниз и вжал голову в плечи, — Петров. Давай два первых упражнения.
Пятифан лениво наблюдал за тем, как его сосед плелся к доске, свесив голову так, будто его действительно сейчас обезглавят, и подпирал подбородок рукой. Он размашисто зевнул — в воскресенье он пришел домой почти к одиннадцати, а путь по темной лесной тропе пощекотал даже его стальные нервы, так что засыпалось плохо. Так и провалялся до часу ночи без сна, а сейчас пожинал плоды недосыпа в виде тяжелых век и чугунной головы. После Рома следил за решением, которое писал Антон, и мысленно повторял: «Еблан. Тут можно на десять сократить. Ой, долбоеб… Че он делает».
Провозившись с решением около десяти минут, Петров развернулся к учительнице лицом, нервно поджал губы и отступил в сторону. Женщина предпенсионного возраста пробежалась глазами по доске и недовольно хмыкнула.
— Решение, конечно… На хлипкую тройку. Намудрил. Давай-ка по таблице квадратов пробежимся. Корень из ста девяносто шести?
— Из ста девяносто… шести… — тихо повторил Антон, посмотрев в потолок и изобразив активную мозговую деятельность. Рома все так же наблюдал за ним, улыбаясь одной стороной губ и насмехаясь про себя его технарским потугам. И вдруг поймал на себе взгляд, буквально кричащий мольбой о помощи. Пятифан поколебался, но потом показал сначала один палец, а потом четыре.
— Четырнадцать, — пролепетал Петров, чем вызвал у учительницы одобрительный кивок.
— Из двух тысяч шестисот одного?
И снова взгляд, и снова жесты.
— Пятьдесят один.
— Так, с зубрежкой у тебя неплохо, я посмотрю, — протянула женщина, повертев в руках ручку, — Давай еще один, до пятерки. Корень из девятисот шестидесяти одного?
Пятифан показал три пальца и уже хотел показать один, но задумался. «Пятерка по математике. Э, нет, слишком уж жирно», — подумал он и показал вместо одного еще одну тройку.
— Тридцать три.
Учительница сверкнула разочарованным взглядом и помотала головой.
— И все-таки четыре. Садись, Петров.
Антон, судя по лыбе, был доволен и такому результату, после чего с облегченным вздохом приземлился на свое место.
— Ты же показал тридцать три! — выпалил он с наигранным упреком.
— На заборе тоже написано «хуй», а там дрова, — протянул Ромка, запрокидывая руки за голову. Петров помолчал, а потом вдруг зажал рот руками и его плечи запрыгали от сдавленного смеха, — Че ржешь-то?
— Ну ты и… сказанул… — выдавил Антон, пытаясь сдерживаться, однако смешки все равно прорывались сквозь пальцы и заставляли Пятифана закусывать щеку изнутри, потому что хохот оказался очень заразительным. Едва ли до этого Ромка слышал, как Петров смеялся по-настоящему, так что сейчас для него это стало открытием.
— Ну все, заткнись, — выплюнул он, отворачиваясь в сторону прохода между партами, лишь бы не видеть этого красного ржущего лица, от вида которого у самого мог начаться приступ неконтролируемого смеха, — Кстати говоря, эта помощь была в зачет вчерашнего фильма. Так что на контроше будешь сам решать.
— Эй, мы так не договаривались!
Рома лишь ехидно улыбнулся, вполуха слушая ответ следующего ученика у доски.
— У тебя телик сломан, так?
— Ну, так, — ответил Пятифан, поворачиваясь к успокоившемуся Петрову обратно.
— Значит, будешь ко мне таскаться смотреть? — хитро протянул тот, намекая на то, что плату в виде списывания на контрольной он все равно возьмет.
— Блять… — прошептал Ромка, состроив недовольное ебло, — Ты тогда мне на литре помоги.
— У нас спор, не забывай.
— Не забываю. Зато птеродактилей ваших трехстопных запомнить никак не могу.
— Дактилей, Пятифан. Дак-ти-лей, — поправил Антон, пробиваясь новой волной смеха.
— Как же ты заебал…
* * *
— Ну? Как тебе фильм? — выпалил Пятифан, пристраиваясь рядом с Полиной во время пробежки на физкультуре. Антон тащился где-то в конце строя, так что Ромка вдруг решил сам завести кинолюбительский разговор без третьего лишнего. Морозова, сбивая дыхание, пожала плечами.
— Не знаю. Трогательно, но меня особо не зацепило.
— А как же любовная линия? Я думал, тебе, наоборот, понравится. То, что Эрик всеми силами пытался отомстить за свою невесту, разъебывая всех на своем пути? — с удивлением затараторил Ромка, но его речь прервал звук свистка. Поток бегущих учеников остановился в ожидании дальнейших указаний физрука.
— Это да. Но все равно что-то не то. Мне кажется, это больше для мальчиков фильм, — ответила Полинка, утирая лоб. Казалось, будто она совсем не впечатлилась увиденным, что Пятифана очень поразило.
— Так, сейчас разбивайтесь на пары, будете пресс качать, — скомандовал физрук, так что Роме пришлось отойти от одноклассницы и выцепить в толпе Бяшу.
— Давай ты первый, — сказал Ромка, пребывая в странных чувствах. Будаев тут же улегся на пол и согнул ноги в коленях, а Пятифан сел рядом на корточки, удерживая лодыжки. Бяша начал качаться, а Ромка считать, — Раз, два, три…
Он смотрел куда-то в толпу, где были другие пары, и думал о вчерашнем вечере. О том, как было весело играть в карты, как приятно струился свет телевизора по темной комнате. А потом стало неприятно от воспоминаний, что чужой человек, явно не близкий, видел его слезы, пусть и из-за фильма. На секунду Рома почувствовал себя очень слабым. Он вдруг нашел глазами Антона, который как раз качал пресс, пока кто-то из одноклассников придерживал тому ноги. Его футболка немного задралась, обнажая живот, и около пупка виднелся синеющий синяк. Рома опешил, подумав, что это оставил он, но с момента удара в туалете при разговоре о Полине прошло слишком много времени. Да и выглядит свежим. Неужто Семен рукоприкладствует? Или кто-то еще? Едва в Ромкиной голове успела поселиться идея о том, что нужно узнать, кто виновник, как другая мысль в стиле «это все еще не мое дело» отмела эти думы.
— Ром, ну считай, на.
— Девяносто девять, сто. Все, молорик, давай теперь я, — усмехнулся Пятифан, хлопнув друга по колену, после чего плюхнулся на пол и был готов утопить ненужные мысли в физической активности.
