Всё, что осталось

Сумерки, медленно выползающие из углов, в итоге поглотили просторную гостиную, укрыли её бархатным мраком от всего прочего мира. И мысли отказывались покидать дрожащий круг света, будто за ним не существовало ничего. Только потрескивание поленьев, только шершавая мягкость ковра, только жар крепких объятий и дурманящий сладкими нотками аромат его кожи. — Равен? Она обернулась на зов знакомого голоса, но уставилась на мужское лицо, словно видя его впервые: неряшливо спутанные угольные пряди, хищная горбинка носа и тёмный взгляд, поровну смешанный из нежности и интриги. Рука, заточённая в вычурную золотую перчатку, потянулась к её лицу, и Равен вздрогнула и застыла, сама не зная, чего опасается. Прикосновение, сплетённое из тепла слегка шершавого пальца и остроты металлического когтя, любовно очертило линию её подбородка. — О чём ты думаешь, мой Тёмный Соблазн? Не выдержав взгляда, что стремился пробраться ей прямо под кожу и словно постоянно ожидал от неё каких-то определённых реакций, Равен отвернулась к камину. Пляшущее пламя отблесками кровавых звёзд отражалось в гранях хрустального бокала, но густо-красный цвет вина не вызывал чудовищной жажды насилия, не напоминал ей больше об искусно расчленённых трупах. Кровожадное безумие покинуло её тело. Но что осталось ей без него? Чёрная пустота, в которой едва теплилась жизнь. — Я… — даже собственный голос казался сейчас надтреснутым, чужим, потерявшим кусочки интонаций. — Всё пытаюсь понять, кто я теперь. Ладони Горташа легли поверх её тонких плеч и настойчиво, но мягко вновь развернули к нему. — Ты — важнейшая и самая блистательная часть великого плана. Нашего плана. С наследием Баала или без него, ты была создана, чтобы об руку со мной править этим миром. И я помогу тебе… Нет, я заставлю тебя об этом вспомнить. Одним пальцем подцепив её безвольное лицо, Горташ свёл их губы вместе. Сперва деликатные и мягкие, постепенно его ласки наполнялись всё более бесстыдной страстью. Этот необузданный напор и непоколебимая уверенность заставляли Равен прижиматься к нему, как к единственному спасению. В этом опустевшем мире, подёрнутом хмельным туманом, ей не осталось ничего, кроме его жадных губ с горьковатым привкусом сухого вина.