scene in the hospital

больничная палата в здании Nerv выглядит стерильно бело. все предметы интерьера сияют белизной в солнечном свете, что пробивается сквозь незашторенное окно. густая тишина перебивается писком аппарата жизнеобеспечения и тихим дыханием возлежащей на койке туши. слишком длинные для мальчика волосы разметались по подушке, образуя синий ореол вокруг головы. глаза плотно закрыты, ресницы хранят покой, отбрасывая лёгкую тень на родинку под одним из глазов. к худощавой руке, торчащей из-под одеяла подключён катетер и протянута капельница с желтоватой витаминной жидкостью, в которой плещутся солнечные зайчики. где-то далеко за пределами койки слышен женский голос, оповещающий о закрытии секций. — внешний мир без тебя… он меня пугает. — Саэгуса молвит тихо-тихо, искусанных губ почти не размыкая и стоя над Юзуру, бросая на его тело кривую тень. от слишком умиротворенного вида мальчишки становится дурно, плечи пробирает дрожь, а к горлу подступает комок. — помоги мне. помоги мне, Юзуру. Ибара вцепляется в угловатое плечо юноши, сжимая почти болезненно и сглатывая с трудом. он принимается трясти неподвижное тело. — эй, очнись. — очнись, открой глаза, эй.! — его голос дрожит, срываясь на писк и предвещая пустые слезы. мальчишка воздух сквозь сжатые до скрипа зубы втягивает, ногтями в ткань на плече вжимается и трясёт другого сильнее. — юзуру, юзуру, юзуруюзуруюзу… — Саэгуса над кроватью горбится, глаза слезящиеся жмурит и почти в агонии растрясти бессознательную душу пытается. скулит, пищит, но голоса чужого не слышит — только писк аппарата, грохот кровати и бултыхание капельницы. Ибара лбом горячим в ладонь жмется и слезам позволяет проследить мокрые дорожки вдоль щёк. сердцебиение отдаётся в ушах и напряжённых мышцах, а пульс дробью гарцует под затылком. — помоги мне… — .лучше продолжает издеваться надо мной, как ты обычно это делаешь! — он почти кричит. слезы с щек падают на белый, смятый матрас, в который секундой позже упирается ладонь. резкий рывок. — эй! присоски со звонким «чпок!» отрываются от худой и аристократично-бледной груди. на полотне кожи остались красные пятна, россыпь светлых веснушек и мелкие ссадины, почти зажившие. одеяло упало куда-то ниц койки, больничный халат разболтался, розовые соски затвердели от хлынувшего потока холодного воздуха. Ибара смотрит, широко открыв мокрые глаза. холодный свет люминесцентной лампы ярко освещает спящего Юзуру. в тихую симфонию звуков добавляется тяжёлое дыхание. Саэгуса сухой, всей в мозолях ладонью скользит вдоль члена: неумело, зато старательно и быстро. жмурится, губы кусает и все равно слюни на матрас пускает, поглядывая на полуобнажённое тело инструктора. чужая кожа, несмотря на мелкие дефекты, была бархатно великолепна, почти прозрачна, сияя в ярком свете. копна синих волос растрепана больше обычного, марая чернилами все, то чего дотянется, оставляя повсюду свой запах и цвет. ибара тоже хочет. он тоже хочет замараться в этой синеве, ухватиться и потянуть со всей дури, под чужой скальп забраться о остаться в голове навсегда, стать единым целым. стон резко скользит в шумный выдох. мальчишка смотрит на вязкое белое на своей руке — эякулят липким слоем покрывает сухую ладонь. во взгляде его нет ничего. — я отвратителен.