Чудо рождественское

      Хэнк Андерсон аккуратно отодвинул вертикальную полоску жалюзи и выглянул в окно.       Разумеется, дом напротив пестрел и сверкал всевозможными украшениями. Разумеется, гирлянда билась в эпилептическом припадке, оставляя разноцветные пятна в глазах. Разумеется, весь Детройт празднует Рождество как в последний раз.       — Вы каждый год его празднуете, придурки, — проворчал Хэнк, задёргивая жалюзи поплотнее. — Не надоело ещё?       Каждый год нездорово улыбчивые люди не давали проходу: предрождественская эйфория буквально сводила их с ума.       Казалось бы, всё просто: ну не хочешь праздновать, так не празднуй — но нет. Дух Рождества лез под кожу, заражая окружающих, словно вирус. Магазины активно распространяли его первыми, с самого адвента хвастаясь вычурными витринами — лишь бы завлечь покупателей и вытрясти из их кошельков побольше денег. Просторы Интернета кишели баннерами с назойливой рекламой распродаж и скидок — успей купить подарки для близких по выгодным ценам! — а улицы заполнили фальшивые Санты в мятых прокуренных костюмах. Какофония звуков царапала слух: гул людских толп, вездесущие ярмарки, приторно-жизнерадостные песенки… хоть вообще из дома не выходи!       И если пешие прогулки было легко отложить на более благоприятное время года, то ежедневное посещение рабочего места — уже сложнее. Рождественские украшения в холле и не в меру мечтательных коллег худо-бедно получалось игнорировать, но вот предательство андроида-напарника ударило канцелярским ножом в спину.       Именно Коннор позволил Хэнку вкусить всю тщетность неравной борьбы за собственную независимость от всеобщего безумия, когда поинтересовался:       — А как вы планируете отметить Рождество?       — Никак! — прорычал тогда Хэнк, чувствуя, что вот-вот взорвётся, словно хлопушка, и разлетится по ветру сотнями конфетти.       — Почему?       Настойчивые расспросы всегда выводили из себя, но Коннор в своём искреннем интересе выглядел настолько непосредственным и невинным, что сорвать на нём злость не хватило сил. Это как пнуть щенка, недоумевающего, почему грызть твои любимые ботинки — плохо. Вроде бы и надо обозначить границы дозволенного, но если быть слишком жёстким, совесть потом замучает.       Благо поступил срочный вызов, и неудобный вопрос утонул в рабочей рутине.       — Почему, почему… Да потому что, — буркнул Хэнк в темноту собственного дома.       Темнота ожила и зашевелилась. Цокая когтями по полу, с кухни притопал сенбернар, но к хозяину не подошёл: уселся перед дверью и зычно гавкнул, непрозрачно намекая, что настало время прогулки.       Хэнк открыл дверь и подпихнул его под шерстяной зад ногой.       — Иди проветрись сам. Может, найдёшь хозяина получше, м?       Сумо посмотрел на него грустными глазами, но спорить не стал: побрёл вперёд по не чищенной от снега дорожке. Не впервой. Все в округе знали, что пёс не агрессивен. Никто не пугался, когда он шатался по улице без намордника, а соседские дети и вовсе с удовольствием тискали огромного «пушистика», изголодавшегося по общению и ласке.       Да, Хэнк уделял маловато внимания четвероногому другу, но виноватым себя не считал, ведь изначально собаку заводил для…       — Нет. Нельзя об этом думать.       Потряхивая головой и выбрасывая из неё мрачные мысли, как сенбернар — слюни из пасти, Хэнк вернулся в своё уютное гнёздышко. Вот он, гвоздь программы сегодняшнего вечера — старый продавленный диван. Удобный, великолепный и непревзойдённый. А в связке с телевизором, закусками и целой упаковкой пива скромное убранство и вовсе превратилось в маленький персональный рай.       — Ну и что там у нас, а? — Хэнк с наслаждением плюхнулся на диван, принял удобную позу и взял в руки пульт. — Опять по кругу ностальгическое старьё крутят? Кто бы сомневался. Каждое Рождество — проклятый День сурка.       Листая список каналов, Хэнк почти отчаялся найти что-то приличное и нейтральное, поэтому остановился на второсортном фильме ужасов. А почему бы и нет? Всё лучше, чем наивные мелодрамы про то, как в Рождество сбываются мечты. Какая чушь!       В последние три года у Хэнка было лишь одно желание, и оно не сбывалось. Не могло сбыться — уже никогда.       — Во время праздников люди пытаются забыть, что жизнь — дерьмо, — философски заметил Хэнк, со щелчком вскрывая бутылку пива. — Пусть тешат себя иллюзиями, если им так хочется, но я в этом маскараде не участвую.       Погружение в незамысловатый сюжет фильма ненадолго отогнало призрак запущенной хандры. Бензопила в руках главного киношного маньяка навела на мысль, как решить проблему дурацкой гирлянды напротив: покрошить её в труху, и дело с концом. Что ж, если забыть о сумасшествии снаружи, завтрашний выходной казался вполне приятной перспективой. Две недели безумной вакханалии пережить удалось, так что потерпеть осталось совсем немножко.       Едва Хэнк не спеша прикончил первую банку пива и потянулся за второй, как в дверь постучали. Кто бы это мог быть? По работе обошлись бы звонком, телефон Хэнк не выключал, а «нормальные» люди в сочельник сидели по домам, не ошиваясь у дверей ворчливого соседа-копа. Разве что…       — Сумо оставил подарочек посреди лужайки? Внёс, так сказать, посильный вклад в создание идеальной композиции для любимого соседушки.       Глухо посмеиваясь в бороду, Хэнк поднялся с дивана, пересёк гостиную и распахнул дверь. Вместе с морозным воздухом внутрь предсказуемо ворвался повеселевший пёс. Чуть не оттоптав хозяину ноги мокрыми лапами, он отряхнулся от налипшего на шерсть снега и потопал вглубь дома — наверняка на кухню за порцией корма.       — Ну и кого ты за собой привёл? — задал риторический вопрос Хэнк, переводя взгляд с Сумо на незваного гостя. — Вот так сюрприз. Какого чёрта тут забыл, Коннор?       Появление андроида стало полной неожиданностью. Хэнк предполагал, что выходные и праздники Коннор будет проводить в компании «своих», других свободных девиантов, а вместо этого кареглазое чудо со скромной улыбкой и в смешных варежках-собачках стояло здесь, у него на пороге. Он держал в руках какую-то тарелку, а на плечах красовалась гирлянда — по всей видимости, на батарейках, потому что мерцала разноцветными огоньками без подключения к розетке.       — Хотел поздравить вас с Рождеством, — торжественно объявил Коннор.       — Пришли открытку, — буркнул Хэнк, порываясь закрыть дверь и тем самым спастись от вероломного вторжения.       — Подождите, лейтенант! — отчаянно вскрикнул Коннор, заглядывая в щель и поднимая тарелку на уровень его глаз. — Я испёк для вас печенье. Будете? Оно ещё тёплое…       Хэнк со вздохом покачал головой, понимая, что отвязаться не выйдет, и открыл дверь пошире.       — Чудо ты рождественское… — c усталым сарказмом протянул он. — Ну заходи, раз «тёплое».       Коннор просиял и тут же юркнул внутрь, как будто боялся, что дверь в любой момент захлопнется у него перед носом.       Раз уж в доме появились гости, то потягивать пиво в темноте стало как-то не комильфо, поэтому Хэнк включил свет и придирчиво оглядел своё жилище. Н-да, прибраться бы не помешало. Ещё и Сумо грязными лапами знатно наследил…       — Начали отмечать? — Коннор кивнул на столик, уставленный едой и алкоголем. — А почему не украсили дом? Ещё не успели? Я могу помочь.       — Не нужна мне никакая помощь, — хмуро пробурчал Хэнк, усаживаясь обратно на диван. — И ничего я не отмечаю, ясно? Просто… отдыхаю.       — Ясно.       Пристроив тарелку на столик рядом с закусками, Коннор уселся на краешек дивана и сложил руки на коленях.       Хэнк покосился на него. Видеть напарника в обычной одежде, а не в стандартном костюме от «Киберлайф» было в новинку.       — Варежки снимай. И куртку, если собираешься остаться. Где испачкаться-то успел?       Коннор испуганно заозирался и повертелся, отыскивая взглядом грязные полосы на левом рукаве.       — А, это… Кажется, Сумо был рад меня видеть.       — Да он всем рад. — Хэнк отпил глоток пива в попытке заглушить непрошеное умиление.       Его пёс подружился с Коннором с самой первой встречи. Болван лохматый. Даже не понял, что перед ним не человек.       — Так вы попробуете печенье? — спросил Коннор после того, как оставил куртку на вешалке у двери и вернулся в толстовке и джинсах, всё ещё с гирляндой на плечах.       — А я не отравлюсь? — поддразнил его Хэнк, забирая с тарелки аппетитного пряничного человечка и смело откусывая сразу половину.       — Ни в коем случае, — серьёзно ответил Коннор. — Я проанализировал ингредиенты на соответствие стандартам качества, они абсолютно безвредны. Но мне сложно оценить вкус: в моей программе заложен исключительно анализ химического состава…       — Съедобно, — вынес свой вердикт Хэнк, отправляя в рот остатки, и потянулся за вторым печеньем в форме звёздочки.       Счастливая улыбка Коннора засияла ярче, чем его гирлянда.       Воцарилась пауза, разбавляемая фоновым бубнёжом фильма, хрустом печенья и очень похожим хрустом сухого корма на кухне.       — Лейтенант Андерсон… — робко начал Коннор, поёрзав на диване.       — Хэнк. «Лейтенанта» мне и на работе хватает.       — Хорошо. Хэнк… Позволите задать личный вопрос?       — Валяй.       «Личные вопросы» Коннора ничем хорошим не заканчивались, но беззаботное согласие вырвалось помимо воли: кажется, алкоголь уже подействовал, немного расслабляя и притупляя бдительность.       — Почему вы отказываетесь праздновать Рождество?       Ну вот.       Хэнк пожевал губу, испытующе глядя на Коннора из-под густых бровей. Упорный малый. Не отступает в стремлении узнать правду — это качество в людях, а особенно в детективах, ценилось высоко. Наверное, такое поведение было вшито в базовую программу, но всё выглядело настолько естественно, что Хэнк раз за разом обманывался, обращаясь с Коннором как с живым. Вот и сейчас андроида в нём выдавала исключительно лампочка на виске, а не будь её — всего лишь молодой мальчишка. Энергичный, по-хорошему пытливый и любознательный, но без жизненного опыта, который подсказал бы ему, в какой момент нужно прикусить язык и отвалить.       Что ж, теперь, когда девианты обрели права и свободы, у Коннора полно времени, чтобы обзавестись чувством такта — и получить свои законные щелчки по носу за бесцеремонное пересечение личных границ.       Но не сегодня.       — Ты же у нас детектив, — усмехнулся Хэнк, ощущая прилив мрачного веселья, — вот и угадай. Какие версии?       Коннор нахмурил брови и задумался: один в один ребёнок, которому загадали сложную загадку.       — Вы не католик? — осторожно предположил он самое очевидное.       — Католик, католик, — нетерпеливо махнул рукой Хэнк, всё больше забавляясь этой маленькой игрой. — Дальше.       — Вы на что-то копите? — В глазах Коннора блеснул азарт. — Поэтому не хотите тратить деньги на подарки и украшения?       — Опять мимо. Не коплю. Сумму, которая могла пойти на подарки, я позавчера отдал в помощь сиротскому приюту, а украшения у меня есть. Ещё?       — Вам не с кем праздновать?       — О, то есть Сумо ты так однозначно вычеркнул? — с иронией ужаснулся Хэнк, подозвав вернувшегося с кухни пса, и потрепал того по холке. — Грубо, Коннор, очень грубо. Не ожидал. Как ты мог так обидеть друга человека?       Диод запульсировал жёлтым.       — Простите, я…       — Да шутка это, — прервал его взволнованный лепет Хэнк. — Шутка. Ещё версии?       — У вас с этим праздником связаны плохие воспоминания?       Бинго. Игра закончилась так, как и должна была закончиться любая игра с андроидом: однозначным поражением человека. Воспоминания навалились разом, упали тяжёлым камнем, вырывая из груди хриплый вздох.       — Наоборот, Коннор, — еле слышно уронил Хэнк, механически почёсывая спину Сумо и сглатывая ком в горле. — Слишком хорошие. Но ты прав, это — моя причина.       Коннор молчал. Наверное, ждал какого-то продолжения или подробностей, но Хэнк совсем не горел желанием ими делиться.       Когда тишина вплотную приблизилась к границе неловкой, Коннор тихо, но отчётливо произнёс:       — Я не понимаю.       «Конечно ты не понимаешь», — с грустью подумал Хэнк, а вслух сказал:       — Принеси коробку из шкафа в спальне. В дальнем углу, верхняя полка.       Он ожидал от Коннора дотошных расспросов, но тот просто кивнул и поднялся с дивана.       Когда андроид скрылся из виду, Хэнк воспользовался передышкой: выключил телевизор, шумно выдохнул и потёр лицо рукой. Немного подумав, расчистил место на столике.       Меньше чем через минуту большая коробка — нет, тикающая бомба с часовым механизмом — оказалась перед ним. То, что скрывалось внутри, гарантированно выворачивало наизнанку, разрывало сердце на части и могло отравить ядом отчаяния самый прекрасный день. Именно по этой причине Хэнк задвинул её в дальний угол шкафа, а воспоминания — в такой же дальний угол памяти, но они возвращались снова и снова: бесконечная пытка, как у Прометея, истязаемого орлом.       — Вы откроете?       Хэнк вздрогнул от чужого голоса, понимая, что гипнотизировал коробку неоправданно долго безо всяких комментариев.       — Давай ты.       Голос с хрипотцой как будто не принадлежал ему — как и то драгоценное, что он не имел права ворошить, не имел права трогать своими грубыми руками. Раз Коннор захотел раскопать это, пусть копает сам.       Коннор не стал отпираться, но и не спешил, словно уловил ту гамму эмоций, что сдавливала Хэнку горло. Отогнул края, выставляя содержимое напоказ, и бережно взял в руки ангела из плотной белой бумаги, сложенной в технике оригами.       — Это… самодельные украшения для рождественской ели?       — Да.       — Их сделали…       — …мы с сыном.       Отложив в сторону ангела, Коннор принялся вытаскивать игрушки одну за другой: выпиленную из дерева и раскрашенную красками ёлочку, звёздочки и шары из разноцветной бумаги, усыпанную золотыми блёстками сосновую шишку с пышным бантом, снеговика из ваты с глазами-бусинками…       — Я и забыл, как их много. — Хэнк взял бумажного ангела и повертел в руках: пальцы слушались плохо и легонько подрагивали. — Три года назад, летом, я научил Коула складывать оригами и рассказал, как в детстве украшал рождественское дерево самодельными игрушками. Он был в восторге от идеи тоже сделать что-нибудь. Я не придал этому особого значения, думал, что он быстро перегорит и забудет — тем более до Рождества далеко, — но когда я вернулся с работы, то весь дом был завален такими ангелами, лягушками, журавликами… Коул сам нашёл инструкцию в Интернете, представляешь? Заинтересовался, значит. А потом попросил меня купить клеевой пистолет, древесные спилы, бусины, ленты и всякую чепуху. И несколько следующих вечеров мы потратили на создание всех видов игрушек, которые ему приглянулись. Он бы, наверное, весь дом до потолка ими забил, но я сказал: вот коробка. Наполним её — и хватит, а иначе я всё это выброшу. Согласился. Подписал вот, видишь, на коробке? «Весёлого Рождества». Но та авария в октябре… В общем, ёлку мы так и не нарядили. Я бы что угодно — всё отдал! — чтобы снова встретить с ним Рождество.       Коннор слушал внимательно и не перебивал. В конце рассказа его брови надломились, а губы дрогнули, как будто он действительно испытывал сочувствие — разве машины умеют?..       Хэнк не знал наверняка, но сейчас это не имело значения.       Коул погиб в автокатастрофе осенью, в октябре. Для убитого горем отца траур незаметно растягивался до декабря. По правде говоря, из траура — и запоев — Хэнк с тех пор и не выходил, но в те дни, когда все вокруг проводили время с семьёй, потеря ощущалась особенно остро. Ругать праздник на чём свет стоит и оставаться в гордом одиночестве, не считая Сумо под боком и бутылки в руке, уже стало традицией, которую Хэнк не планировал нарушать до предсмертного вздоха. Но он был бы самым последним лжецом на свете, если бы взялся утверждать, что не обрадовался сегодняшней компании.       Пока Хэнк молчал, погрузившись в скорбные размышления, Коннор полностью разобрал коробку и вытащил со дна листок бумаги. Диод полыхнул тревожным красным.       — Что там? — поинтересовался Хэнк, откашлявшись. — Я уж и забыл…       Коннор протянул ему листок. Когда взгляд упал на рисунок, сердце ударило по рёбрам и сжалось особенно больно.       По-детски простыми линиями, не слишком ровными, но явно старательными, были изображены два человечка: один побольше, а второй — поменьше. «Любимый папочка и я» — вот что гласила подпись разноцветными пляшущими буквами.       — Лейтенант… Хэнк. Давайте сделаем это? — негромко сказал Коннор и добавил, когда Хэнк поднял на него взгляд. — Нарядим ель этими игрушками. В память о Коуле.       Сумо, дремавший у ног, одобрительно заворчал, как будто понял, о чём идёт речь.       — Искусственная ёлка где-то в гараже, — хрипло протянул Хэнк. — Не помню, где именно.       — Я найду, — уверенно заявил Коннор, действуя так же стремительно, как на работе при осмотре места преступления.       И да, «Киберлайф» передовую модель андроида-детектива явно не на коленке собирали: ёлку он нашёл быстрее, чем Хэнк успел опустошить вторую банку пива. Пользуясь немым согласием, Коннор стряхнул с искусственных ветвей пыль, установил дерево возле телевизора и собрался украсить его невесть откуда взятой гирляндой с крупными лампочками, но та отказалась сотрудничать и не загорелась. Тогда он без раздумий стянул свою гирлянду с плеч и обмотал ёлку ей.       — Ну и развёл ты бурную деятельность, — хмыкнул Хэнк, поднимаясь с дивана.       — Нарядим вместе? — уточнил Коннор. — Или вы хотите сделать это сами?       — Моя спина скажет спасибо, если поможешь. Возьми на себя нижние ветки.       Уголки губ Коннора дрогнули в улыбке.       В четыре руки они принялись за дело. В груди разливалось тепло — то ли от выпитого алкоголя, то ли от чего-то ещё. С каждым новым украшением душевная боль разжимала тиски, позволяя нормально дышать. Слабела, делаясь не ножом, воткнутым под рёбра, а далёким эхом прошлого.       — Кажется, это верхушка? — Коннор протянул Хэнку последнюю замысловатую фигурку оригами в виде Вифлеемской звезды.       — Да. Верхушка.       Хэнк ласково огладил грани, подмечая, что на одной из них остался отпечаток маленького детского пальчика — видимо, Коул испачкался краской…       Как же хотелось всё изменить. Вернуться в тот злосчастный день, когда машину занесло на встречку перед фурой, — и никуда не поехать.       Снова обнять сына. Пощекотать его, чтобы услышать заливистый весёлый смех. Увидеть, как он окончит школу, как встретит первую любовь. Вырастет и, быть может, пойдёт по его стопам — станет полицейским. Будет таким же смелым, ловким и смышлёным, как Коннор. Сделает карьеру. Заведёт собственную семью…       — Хэнк?       На бумагу упала капля, и Хэнк вдруг осознал: по его щекам катятся слёзы. Не те горькие и вымученные, какие он проливал вечерами, напиваясь до беспамятства с револьвером в руке — и никак не находил смелости пустить себе пулю в висок, балуясь русской рулеткой с одним патроном в барабане. Нет, с этими очищающими слезами уходило что-то дурное, наболевшее, словно давний нарыв наконец лопнул — и стало чуточку легче.       — Простите, Хэнк. — Коннор огорчённо, так по-человечески вздохнул. — Я не хотел, чтобы вы расстроились.       — Да не расстроен я. Просто… — Хэнк смахнул слёзы тыльной стороной ладони, помотал головой и потянулся вперёд, устанавливая верхушку. Отошёл на пару шагов, чтобы оценить результат.       — Просто?..       — Просто не знал, что мне это было нужно. Спасибо.       Коннор неопределённо повёл плечами, мол, не за что. Хэнк кашлянул в кулак, перебарывая возникшую после откровений неловкость, и пробормотал:       — Если у тебя нет других дел… может, отпразднуем Рождество вместе?       — С удовольствием, — улыбнулся Коннор. — На самом деле вероятность того, что вы меня даже не впустите, была крайне высока.       — Поэтому ты испёк печенье?       — Поэтому я испёк печенье, — ещё шире улыбнулся он.       — Это было так мило, что даже подло.       — Зато эффективно?       Хэнк не выдержал и рассмеялся — вот же наглец пластиковый!       Возможно, настало время пересмотреть устаревшие традиции — и заново полюбить Рождество.