ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ / ПостРубежные хроники. Часть XVII

В итоге он просто делает это, одномоментно, не дав себе времени на раздумья, – перед сном читая сыновьям книжку, вдруг прерывается на полуслове и берется за телефон. «Как насчет того, чтобы выпить со старым другом?» Отправить. Телефон откладывается подальше, семейные чтения возобновляются, но рождественские злоключения Гринча едва ли отвлекают от затянувшегося надсадного ожидания. Звук входящего сообщения вызывает в животе легкий спазм, однако Бену все же хватает совести и терпения сначала добраться до последней страницы, и только разделавшись с родительскими обязанностями, он уединяется в ванной комнате и позволяет себе «вскрыть конверт». «Если помнишь, полгода назад аналогичное предложение закончилось неприятностями» Камбербэтч прикусывает губу. «Никакого алкоголя. Просто чай» «Бен…» «ТОЛЬКО чай, Фриман, не парься» «Что-нибудь случилось? Есть повод?» «Я привез тебе сувенир из Японии» «Отдай кому-нибудь в качестве подарка на Рождество» Конечно же, следует внять голосу разума, но Бенедикт не может остановиться на полпути. «Отметим твою победу на International EMMY» «Серьезно?» Что ж, придется прибегнуть к последнему аргументу. «15-летняя годовщина знакомства тоже не стоит дружеского чаепития?» В голове словно щелкает метроном, одну за другой отсчитывая секунды. «Хорошо. Чай так чай» * * * Он не доезжает до местожительства Мартина метров сто, решив припарковаться напротив многоквартирного дома в надежде, что здесь чужая машина не вызовет особого интереса. Заглушив мотор, выуживает из-под сиденья пакет с предусмотрительно припасенной шпионской экипировкой. Вот умудрился же чертов Фриман выбрать себе коттедж аккурат на пересечении улиц, да еще на пригорке – высокое крыльцо просматривается с трех сторон! Пробраться незамеченным невозможно… Бенедикт натягивает глубже на лоб невзрачную шапку, по уши обматывается таким же невзрачным шарфом и, чуть развернув к себе зеркало заднего вида, оценивает маскировку. В целом неплохо. И густые декабрьские сумерки очень кстати – шансы остаться неузнанным увеличиваются. Готовый к следующему этапу своего сомнительного вояжа, он тем не менее продолжает сидеть в машине. «Если помнишь, полгода назад аналогичное предложение закончилось неприятностями…» Да, прошлой весной они действительно напились, отмечая номинацию Мартина на премию BAFTA, потерялись во времени и едва не попались. И если Камбербэтч отделался легким испугом, то Фриману пришлось применить все свои актерско-дипломатические способности, улаживая возникшее «недопонимание» с этой его… герлфренд. Даже мысленное произнесение последнего слова вызывает у Бена саркастическую гримасу. Черт, три с половиной года прошло, а у него никак не получается примириться! Бенедикт крепче сжимает руль, а затем с досадой бьет по нему ладонями. Это не его дело! Это давно уже не его дело. У него нет абсолютно никакого права судить, а уж тем более осуждать. Приспичило Фриману заиметь девушку, которая на двадцать лет его младше, да ради бога! Вот только… Камбербэтч со злостью сдергивает с физиономии шарф, снова разглядывая свое отражение в зеркале. Вот только он по сравнению с ней чувствует себя таким старым… А может, послать все к чертовой матери и свалить? Ведь тогда весной он твердо решил, что все – хватит! Что не собирается опять рисковать. Что все это больше не стоит риска… И вот он снова здесь. Схватив с пассажирского сиденья коробку, расписанную японскими иероглифами, Бенедикт вновь прячет лицо и открывает дверцу автомобиля. * * * «Я приехал» «Не заперто» Сутулясь и настороженно посматривая вокруг, Камбербэтч старается идти ровным, спокойным, не привлекающим внимания шагом, хотя ему очень хочется сорваться на бег. К его удаче, Netherhall Gardens безлюдна, и только на финальном отрезке дистанции с перекрестной улицы появляется женщина, на ночь глядя выгуливающая собаку. Чертыхнувшись сквозь зубы, Бенедикт притормаживает, дожидаясь, пока опасность не окажется позади, затем стремительно сворачивает к крыльцу, в четыре прыжка одолевает десять ступеней – и входная дверь захлопывается за спиной. Фух. – Ну, привет. На Мартине мягкие домашние брюки, поверх белой футболки наброшен толстый вязаный кардиган, на носу очки, на голове забавный короткий ежик – волосы еще не отросли после недавних съемок в роли ливерпульского полицейского. – Привет, – Бен отчего-то впадает в ступор, видимо, сказывается только что пережитый небольшой стресс. – Позволь… – чуть оттеснив его, Фриман защелкивает замок и накидывает дверную цепочку. Желание немедленно уткнуться носом в теплую, стриженую макушку настолько всепоглощающе и труднопреодолимо, что Камбербэтч окончательно застывает – просто стоит на коврике в прихожей, вцепившись обеими руками в коробку с гостинцами из Японии. За стеклами очков Мартина вспыхивают лукавые огоньки. – Это мне? – палец упирается в картонную тару. Бен наконец оживает и протягивает коробку. – Держи. Японский национальный десерт. Моти, – произносит он название лакомства по-японски. – Опять ты про ебаный чай*, – фыркает Фриман. – Ладно, пойду ставить чайник. А ты раздевайся и проходи, – приглашает он внезапно серьезным тоном. – В гостиную. Мартин удаляется по коридору на кухню, и, глядя ему вслед, Бен прямо сейчас ненавидит чертов кардиган, прикрывающий собой все, что можно. Он вешает куртку на вешалку, засовывает в рукав шапку и шарф, присев на кушетку, расшнуровывает ботинки, стараясь не смотреть на аккуратный ряд уличной обуви, часть которой имеет явно женскую принадлежность. Из прихожей в гостиную спускается лестница, и, оказавшись на нижнем уровне первого этажа, Камбербэтч в очередной раз дивится тому, насколько затейливо устроено фримановское жилище – настоящая хоббичья нора, не иначе… Высокая елка у подножия лестницы переливается золотистыми огоньками, шторы на большом окне надежно задернуты, мягко светит настольная лампа, в камине таинственно перемигиваются угольки, и эта чрезвычайно умиротворяющая картина вкупе со звуками, доносящимися из кухни, рождают у Бена обманчивое ощущение – как будто бы он вернулся домой. Его мгновенно охватывает болезненное раздражение. Это не его дом. И никогда не был. И даже спальня на самом верху, в которой он побывал не единожды, теперь превратилась для него в запретную территорию. Там прочно обосновались женские вещи, а в ванной – косметика двадцать пять плюс и средства по уходу за курчавыми волосами. Понурившись, Бенедикт разглядывает свои ноги. Гостевые шлепанцы – вот нынче его удел. И дальше гостиной проходить не положено. Потому что в этом доме он – гость. И еще не факт, что желанный. Черт, ему нужно немедленно уходить! Как он мог подвергнуть себя подобному унижению… Камбербэтч было устремляется к лестнице, однако выход из комнаты оказывается заблокирован – держа накрытый к чаю поднос, по ступенькам осторожно спускается Фриман. – Ты куда? – Я… – Бенедикт наблюдает, как тот наклоняется, ставя свою ношу на низкий журнальный столик. – Просто подумал… надо бы помыть руки. – Влажные салфетки тебя не устроят? – Мартин выпрямляется и кивком указывает на лежащую рядом с заварочным чайником упаковку. Бен не отвечает, продолжая неотрывно смотреть на друга. Молчание приобретает все большую очевидность, и, сердито вздохнув, Фриман поворачивает голову в сторону, уставившись на зашторенное окно. Взору Камбербэтча открывается его шея – беззащитная полоса нежной кожи между ухом и грубым отложным воротником кофты. Веки тяжелеют, губы начинают зудеть, и Бенедикт делает шаг вперед. Мартин тут же устремляет на него ярко синеющий взгляд. – Бен, ты сказал: ТОЛЬКО чай. – Сказал, – признает Камбербэтч и делает еще один шаг. Руки Фримана сжимаются в кулаки. Опустив глаза, он на несколько секунд замирает, затем решительно снимает очки, засовывает их в карман и шагает навстречу Бену. – Ой, да пошло оно все! Их губы сталкиваются. Мартин обхватывает затылок Бенедикта ладонью, пальцы собственнически зарываются в волосы, слегка тянут – так знакомо, так сладко, что у Камбербэтча подламываются колени. Он наконец-то избавляется от ненавистного кардигана, и, подхватив Мартина под задницу, оседает с ним на пол, ложится навзничь на слегка потертый винтажный ковер, оглаживает ежик на голове, ласкает грудь, плечи и спину. Фриман не отрывается от его рта, обеими руками запутавшись в шевелюре, и пользуясь этим его отчасти беспомощным положением, Бен тянется к раздвинутым бедрам любовника, ныряет ладонью под пояс брюк. Прикосновение к члену вызывает у Мартина тихий, отчаянный всхлип, и Камбербэтч неожиданно обнаруживает, что сам непозволительно близок к апофеозу. Запрокинув голову, он левой рукой суматошно лезет к себе в штаны. Фриман, тяжело дыша, утыкается лицом ему в шею. Несколько резких синхронных движений – и обеим ладоням Бена становится мокро и горячо… Совершенно оглушенный стремительностью случившегося, он поначалу неподвижно лежит, затем отпускает Мартина на свободу. Тот кряхтя сползает с него, на физиономии застыло странно отрешенное выражение. Бенедикт приподнимается, садится на полу, неловко выставив перед собой испачканные белесой жижей руки. Фриман забирает с подноса упаковку влажных салфеток и, присев рядом с Беном, протирает ему ладони. Беспорядок пониже пояса каждый ликвидирует у себя сам. Мартин отбрасывает использованные салфетки и, внезапно опрокинувшись на спину, начинает истерически хохотать – безудержно, навзрыд, выгибаясь и упираясь в ковер затылком. – Что с тобой? – Камбербэтч хмурится, все еще испытывая некоторое смущение. – Ох… – стонет Фриман, вытирая стекающие по щекам слезы и, немного успокоившись, вопрошает: – Это никогда не закончится, да? Бенедикту совсем не смешно. Он тоже вытягивается на ковре, машинально пересчитывая темные деревянные потолочные балки. – Я не знаю. – Бен, почему вдруг сейчас? – Мартин поворачивается к нему, взгляд ласково скользит по лицу, и Бену кажется, что он чувствует теплый луч солнца. – Что-то произошло? С годовщиной ты несколько припозднился. – Так ты всю осень проторчал в Ливерпуле! – предъявляет Камбербэтч жалкое оправдание, и Фриман ожидаемо усмехается. Правда прозвучит глупо. Бенедикт на ощупь находит руку Мартина – небольшая крепкая ладонь в его огромной ладони, одновременно привычное и немного забытое ощущение. – На Tokyo Comic Con была девушка, ну, знаешь, на этой чертовой фотосессии. Так у нее из-за ворота торчала твоя игрушечная фигурка. Мини Эверетт Росс. И я подумал… просто… ну, неужели это все, что мне теперь остается. Держать за ручку твою игрушечную фигурку… Фриман молчит, но его рука чуть шевелится – пальцы переплетаются с пальцами Бена. В гостиной воцаряется уютная, непринужденная тишина. Елочные огни ложатся на потолок замысловатыми отсветами. Идиллию разрушает телефонный звонок. – Прости, – Мартин встает, подбирает с пола свой кардиган, вынимает из кармана сначала очки, потом телефон, и светящийся дисплей на мгновение оказывается в поле зрения Бенедикта. – Да. Он посылает другу извиняющуюся улыбку и скрывается в коридоре, затем уходит в соседнюю комнату и плотно прикрывает за собой дверь. Камбербэтч тоже поднимается на ноги и принимается рассматривать игрушки на елке, тупо осчастливленный уже тем, что на экране обозначилось просто имя, а не какая-нибудь «малышка» или, того хуже, «любимая». Фриман возвращается и останавливается на последней ступеньке, и на Бенедикта вдруг обрушивается давний страх, отбрасывая его лет на десять назад, заставляя чувствовать себя уязвимее и моложе. Он мог бы придумать, как удачнее сформулировать – как-нибудь беспечно и иронично, чтобы с наименьшим ударом по самолюбию, но получается, как получается: – Ты же не попросишь меня сейчас уйти? Брови Мартина удивленно приподнимаются. Он с силой стискивает плечи Бена, притягивает к себе, прижимается лбом ко лбу. – Нет… – губы нежно касаются губ. – Боже, нет. ______________________________________________ * Повод для шутки созвучность с английским more tea - "больше чая"