***
— А твои спутники, — Богдан по-джентельменски протянул Кате пару салфеток, — с кем из них ты трахаешься? Катя дёрнулась, но ничего не ответила. Она начала обтираться салфетками, не поднимая головы, чтобы не реагировать на очередную провокацию. — Может быть, это Ромка, — Богдана, очевидно, ничуть не огорчало её молчание. — Он — хороший парнишка, не суетливый, такого девочки любят. Жаль только, что мордашка больше не смазливая. Девушка повернулась спиной к собеседнику и до боли закусила губу, силясь подавить рвущиеся наружу чувства. Такие реплики просто выводили её из себя, потому что этот мерзавец не только считал, что может ей пользоваться, но и видел в Кате настоящую дешёвку. — Или, может быть, Матвей? Он, конечно, наглухо отбитый, сексист и хам, но в этом же есть привлекательность для тех, у кого низкая самооценка и вечная позиция жертвы, м? Заменяет отцовскую фигуру, все дела. Ты чувствуешь себя более защищённой, когда зовёшь его в постели папочкой? — Что ты такое несёшь? — Катя не выдерживает и гневно оборачивается к Богдану. В уголках её глаз собрались слёзы от унижения, но животрепещущая злость и обида за друзей не позволяли им пролиться. — А что такого? — парень наигранно вскинул брови. — Когда мальчики и девочки долго находятся вместе. Ты же всё понимаешь, Катюша — он усмехается. — Так кто тебе нравится больше? Я никому не скажу. — Пошёл ты. Катя подхватывает свои вещи и, не успевая до конца одеться, стремительно выходит из комнаты. — Не забудь, я жду тебя, — весёлый голос Богдана проходится по ней последней пощёчиной. Девушка выбегает в подъезд и поднимается на несколько этажей выше. Противный холод тут же касается оголённой кожи, но вместо того чтобы надеть толстовку, Катя в сердцах швыряет её на лестницу. Её вещи пахнут им. Девушка обхватывает плечи руками и опускается на грязный пол. Мерзко. Гадко. От него. От этих слов. От самой себя. Последняя мысль особенно больно резанула сознание, после чего Катя утыкается в колени и закусывает ткань на штанах, чтобы не разрыдаться в голос. Такая жалкая. Противная сама себе. Разве она не обещала, что больше не даст использовать себя в чужих интересах? «Посмотри, посмотри на себя. Сидишь тут и распускаешь сопли, хотя всего несколько недель назад обещала себе вступить в новую жизнь. Ты прошла через многое, это тебя изменило, такого больше не повторится. Ну-ну. Что, нравится тебе твоя новая жизнь?». Внутренний голос опускал Катю не хуже слов Богдана, только теперь она не могла никуда от него скрыться. Поставлять информацию врагу — это одно, но оказаться в его постели — совсем другое. Морозный ветер в подъезде касается разгорячённой кожи. Кате становится холодно, но девушка не может заставить себя снова надеть эти вещи. В доме было много другой одежды и зачастую её легче было выбросить, чем отстирать. Большой город имеет свои запасы. Когда тело начинает дрожать, она утирает слёзы и поднимается с пола. Такая жалкая. Даже пострадать не может, как следует. Вот она — проза жизни. Отвращение к себе затапливает сознание, и ей хочется немедленно что-нибудь сделать, лишь бы не чувствовать его. Она думает, что выстрелить себе в голову — не такая уж плохая идея, чтобы больше не ощущать эту грязь на своём теле, в своих мыслях. Или выброситься из окна. Вскрыть вены. Но вместо этого Катя шумно высмаркивается и, бросив верхнюю одежду на лестничном пролёте, спускается вниз. В квартире тихо, без всяких признаков жизни. Девушка проходит в ванную и, умываясь отвратительно ледяной водой, думает, что ей несказанно сегодня везёт. Вечером с многозначительным видом возвращаются Матвей и Рома, сопровождаемые Адель. По их взглядам видно, что они явно хотят поделиться новостями, но девушка безапелляционно заявляет о необходимости пополнения состава разведки. — Собирайся, сегодня выходите с Ромой. Катя гадает, отчего Адель пришла сюда вместе с ними и связано ли это с заговорщическими лицами друзей. Может быть, ей было просто по пути? На это рассчитывать не стоило. Девушка опасалась Адель не в последнюю очередь потому, что Богдан при случае не забывал напомнить ей, что та с удовольствием устроит показательную порку в случае их провала. Пока они рисковали головой, он мог оставаться в стороне, не беспокоясь за свою безопасность и репутацию. Теплые носки, шерстяные брюки, свитер с воротом, утепленная куртка. Натягивая капюшон поверх шапки, Катя думает, что из-за такой амуниции они не увидят не только противника, но и друг друга на расстоянии вытянутой руки. Впрочем, всё лучше, чем дрожать от холода полуголой в подъезде. Они с Ромой молча выходят из квартиры и идут к своему посту. Адель тоже ничего не говорит, и Катя погружается в мрачные мысли, пока ноги то и дело проваливаются в снег. Прийти сюда было ошибкой. Признавать знакомство с Эдиком было ошибкой. Не скинуть его случайно с крыши было большой ошибкой. «Но ты сама позволила так поступать с собой». Мороз жжёт щёки. Катя прокручивает в голове сегодняшний день снова и снова, всё глубже увязая в мыслительной жвачке. На месте Адель даёт несколько коротких инструкций и обещает прислать людей, чтобы сменить их через несколько часов. — Не доверяют здесь нам, — Рома смотрит в спину удаляющегося командира, идущего наперевес с автоматом, — даже оружия по-прежнему никакого не дают. — Не думаю, что оно бы нам сильно помогло. — Здесь может быть и не помогло бы, — парень многозначительно посмотрел в сторону аэропорта. Они замолкают, слушая шаги Адель. Небо над головой практически беззвёздное, а Луна скрывается за серыми облаками. Вскоре девушка пропадает в темноте, после чего Рома взволнованно поворачивается к Кате. — Мы нашли её, — он понижает голос до еле различимого шёпота, из-за чего ей приходится податься вперёд. — Книгу по пилотированию забрал Матвей. Ему нужно время, чтобы её изучить, может быть, несколько дней, а мы в этом время будем готовиться к отлёту. — Адель… — Подозревает. Я вообще надеюсь, что пока мы здесь стоим, в дом не ворвутся её громилы, чтобы избить Матвея и пошариться по нашим вещам. — Ты серьёзно? — Катя округлившимися глазами смотрит на Рому. Она встречает его сосредоточенный взгляд и озабоченно вздыхает. — Нужно реалистично оценивать все особенности нашего положения. Этого нельзя исключать. Но мы с Матвеем уже продумали этот момент. Девушка молчит, глядя на бесконечные залежи снега. Где бы они не оказались, им не сбежать от стихии. Не сбежать от себя. Новая информация захлёстывает воображение картинами разной степени паршивости. Катя шепчет: — Что мне сказать Богдану? О шантаже девушка рассказала друзьям в первый же день. И пока Матвей бесполезно, но весьма экспрессивно поносил его на чём свет стоит, Рома сказал, что они могут использовать это на пользу. — Да, положение дерьмовое и лучше бы этого не было вообще, но теперь нужно исходить из того, что есть. — Из того что есть. Да проще сказать, что этот клоун поскользнулся на ступеньках в подъезде, ударился головой и сдох. А ещё лучше — сделать это, — в голосе Матвея появилась несвойственная ему мечтательность. Катя молчала, чувствуя себя виноватой в произошедшем. Это из-за её знакомства с Эдиком всё раскрылось, это она позволила себя шантажировать. В конце концов она даже не остановила его, когда всё случилось. Пока друзья обсуждали, какой ход сделать следующим, девушка сидела на диване, обхватив руками колени. Они истолковали это по-своему. Решили, что психологическое давление явно не пошло ей на пользу. Катя не рассказала ничего о произошедшем между ней и Богданом, потому что в этом случае точно не обошлось без насилия. А им нужно было ещё немного времени, чтобы выбраться отсюда. Немного времени, и всё останется позади. — Нужно обдумать. В любом случае придётся с ним поговорить. Он сможет позаботиться об охране аэропорта. Даже если нас туда пропустят с Эдиком, чем объяснить дальнейшее представление, я не знаю. — Да, я поговорю, — Катя отвечает совершенно бесцветным голосом. — Не переживай, у нас всё получится. Знаю, что это ни разу не приятно, но скоро мы уберёмся отсюда, и ты забудешь это как страшный сон. Катя слабо кивает в ответ. Вечер плавно перетекает в ночь, когда снег начинает кружиться над головой. Его подхватывает усиливающийся ветер, и начинается метель. Мама часто говорила, что на такую погоду у неё ломит кости. Теперь девушка понимает, как это бывает: только кости ломит не от погоды, они трескаются внутри под чужим давлением. Может быть, они и выберутся отсюда, но Катя знает, что никогда и ничего не забудет.***
Ей приходится вернуться следующей ночью. В их квартире пока не устраивали обыск, но Матвея с Ромой снова забрали на дежурство. Часть дня они провели за мозговым штурмом, решая, что сказать Богдану, как правильно воспользоваться его участием и при возможности слить. — Скорее всего он возьмёт с собой несколько человек. Вооружённых. Поэтому избавиться от них на борту будет практически невозможно. Если же мы попробуем «незаметно улететь», — Матвей изобразил кавычки, — нас подстрелят быстрее, чем самолёт оторвётся от земли. — Обшивка самолёта не защитит от выстрелов? — Смотря куда попадёт пуля. Друзья погружаются в мрачное молчание. Итогом этого совещания становится предварительное решение о том, что на борт Богдана и его людей всё-таки придётся взять. А дальше они будут действовать по ситуации. Катя приходит ночью, после ухода Матвея и Ромы, чтобы сообщить ему об этом решении. Она застывает перед дверью, не находя в себе сил постучать. Знает, что он не спит, даже несмотря на отсутствие источников света. Дрожащие ладони потеют, и девушка обтирает их об штаны. Она так и не решается постучать и вместо этого нажимает на ручку двери. Та оказывается не заперта. Глаза уже успели привыкнуть к темноте, поэтому Катя легко ориентируется в квартире. Богдан действительно не спал. Девушка нашла его сидящим в кровати и рассматривающим больную ногу. Что можно было увидеть в таком мраке, остаётся загадкой, но, возможно, ему было достаточно ориентироваться на свои ощущения. Подстреленная нога быстро заживала, но Богдан всё равно не мог полноценно передвигаться. Из-за этого Адель не допускала его до дежурств, но он явно не унывал и получал информацию о происходящем буквально из первых рук. — Привет, Катюша, — парень отрывается от созерцания повязки и обращает взгляд на дверь. — Соскучилась? — Не мечтай, — Катя старается держаться холодно, не выдавая своего волнения. С самого детства она хорошо усвоила принцип «делай вид, что ничего не происходит, и тогда сможешь сохранять душевное равновесие». Богдана её ответ ничуть не расстроил и даже повеселил. Он жестом предложил девушке сесть на кровать рядом с ним. — Рассказывай, — девушка садится на самый край, подчёркивая расстояние между ними. — Ты же не просто так сюда пришла, правильно? С детства Катя слышала выражение «глаза — зеркало души». Девочка подолгу рассматривала свои светлые глаза, гадая, неужели они отражают её душу. Если так, то она была какой-то совершенно невыразительной. Катя не могла полностью видеть чужое лицо в темноте, но успела запомнить, что глаза у Богдана были голубыми. Пронзительными и холодными. — Мы нашли книгу по пилотированию, — она начинает говорить резко и отрывисто. — Матвею нужно несколько дней, чтобы её изучить, потом надо быстро собираться и улетать. Адель подозревает, что мы что-то замышляем. Возможно, планирует устроить в доме обыск. — Да, Адель может доставить проблем. Возьмёт ещё кого-нибудь из вас и посадит под замок для профилактической изоляции. Главное, чтоб не Матвея, а то без пилота мы не улетим. А вот если Ромку… — Мы все никуда не полетим без Ромы. Поэтому если так случится, то тебе лучше заранее подумать, как мы его вытащим. — Какая ты стала резкая, Катюша. Знаешь, мне даже нравится. Люблю девушек с характером, — она не отвечает, и Богдану не остаётся ничего, кроме как продолжить. — Достанем мы его, если что, не парься. Но я бы рекомендовал вам сильно не отсвечивать и на глаза Адельке не попадаться. Проще свалить по-тихому. Катя молча кивает, а потом, спохватившись, отвечает: — Понятно. — Вот и чудно, что ты такая понятливая. Теперь иди, я тут занят делами. Девушка не видит никаких дел, которые требовали бы его внимания, но механически поднимается с кровати. — Это всё? — А ты ждала чего-то ещё? Вопрос ставит в тупик, и она не находится, что ответить. Никогда не знаешь, чего ожидать в этот раз. Катя чувствует облегчение, недоумение и какую-то вязкую пустоту. Она выходит из квартиры, так и не поняв, что за этим стоит.***
Потянулись напряжённые длинные дни, в которых каждому приходилось играть свою роль. Матвей всё свободное время пропадал с книгой, Рома занимался поиском парашютов, Эдик отчаянно храбрился перед представлением, которое они собирались разыграть. В голове у Кати за внимание боролись внутренний и внешний мир, перетягивающие на себя внимание с равным успехом. Во внешнем мире была пугающая неизвестность будущего, постоянный стресс, большая вероятность провала и, ни много ни мало, настоящая угроза смерти. От случайной пули во время перестрелки, от автоматной очереди во время расстрела за предательство, при атаке или разгерметизации самолёта. Тревожность внутреннего мира подкидывала новые и новые идеи мучительной смерти, отвлекая девушку от рефлексии относительно своей роли в происходящем. Когда голова не была занята тягостными мыслями о будущем, Катя тревожилась о прошлом и настоящем. В детстве она гуляла с родителями по улицам, где сейчас бродят вооруженные люди, копая траншеи между огромными сугробами. Адель пыталась наладить работу оставшейся снегоуборочной техники, но получалось пока неважно. Девушка не верила, что её родной город взят под контроль чужими людьми, тоннами снега и воспоминаниями, ставшими одним из её худших кошмаров. Наблюдая за улицей из окна, Катя застаёт время пересменки. Богдана наконец отправили патрулировать стратегически важные районы, правда, из дома он выходил преимущественно днём. Он направлялся к дому с Айнаном и какой-то незнакомой девушкой. Айнан, как всегда, был не слишком разговорчив, зато девушка смеялась и была очень увлечена беседой. Катя не могла слышать, что парень говорил, но, судя по его довольному лицу, всё шло как нельзя лучше. Что-то внутри напряжённо звякнуло. Она облокотилась на подоконник, не заметив, как крепче вцепилась в него руками. Из-за плотных штор её никто не должен был увидеть, но сохранность анонимности сейчас мало беспокоила. Сцена завораживала настолько, что её буквально приковало к месту. Катя сама не заметила, как плотно сжала челюсть. Компания остановилась около подъезда, и девушка затянулась сигаретой. Айнан не курил, но Богдан решил присоединиться. Его знакомая поделилась сигаретой, и парень с первой затяжкой вскинул голову вверх. Катя юркнула за штору, разом потеряв напускную решимость. На секунду ей показалось, что их взгляды пересеклись, и его нахальная улыбка стала ещё шире. Прячась за куском ткани, девушка чувствовала себя как никогда глупо. Захотелось сбежать отсюда как можно дальше, и Катя почти инстинктивно пригнулась к полу. Руки коснулись холодного линолеума и вот она медленно отползает от окна на четвереньках, чтобы не засветиться в окне. Она не знала, что здесь глупее всего: ползти по полу или странное глубокое чувство иррациональной злости, расползающееся в груди. Из комнаты Матвея послышались какие-то звуки. Вообще-то он должен был отсыпаться после ночной смены, которыми Адель решила их завалить. Но, может, эти пируэты создали слишком много шума. Стоя на четвереньках, Катя вслушивается в тишину, и до неё долетает спасительный храп. Видимо, Матвей просто перевернулся во сне. Она облегченно выдыхает. Не хватало ещё того, чтобы он застал её ползающей по полу. До конца жизни от шуток не оправиться. Сколько времени она потратила на размышления о потенциальном конце жизни, Катя не знала, но поток мыслей прервался резким стуком в дверь. Девушка совсем по-детски закрывает глаза, словно надеясь, что так она станет менее заметной и осязаемой в пространстве. Чёрт. Стук повторяется через несколько секунд. Кажется, там, за дверью, не отличаются терпением. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Она кидается к двери и открывает её в тот момент, когда занесённый кулак Богдана уже намеревается постучать снова. — Ты что тут делаешь? — Неужели так встречают дорогих гостей, Катюша? — парень широко улыбается и щедро посыпает порог кучей тающего снега. — Тише, в соседней комнате Матвей спит после дежурства. Увидит тебя, выставит за дверь. — Ну и ну, значит, нам надо быть потише, — он заходит в квартиру и по-свойски прикрывает дверь. — Говори, что хотел, и уходи, — девушка переходит на шёпот, чтобы и в самом деле не разбудить Матвея. Однако это не скрывает раздражение в её голосе. — Что ты, не рада меня видеть? А чего тогда подсматриваешь? — Богдан ухмыляется, и в полумраке квартиры его глаза искрятся завораживающей синевой. Кровь приливает к щекам, Катя чувствует, как глупо краснеет. Злость внутри переливается со смущением. — Я просто смотрела в окно. — А потом увидела меня и отвернулась, м? — Да, не захотела смотреть на твой цирк. Она не знает, откуда в ней набралось столько дерзости, но увиденное внизу словно придало ей сил, чтобы оттолкнуть его. Катя злится. Не понимает. И снова злится. На Богдана. На себя. На что-то ещё, чего никак не хочет понять. — Катюша, ну что ты, — холодная рука касается её подбородка, из-за чего по коже бегут мурашки, — не нужно ревновать меня ко всем знакомым девочкам. Катя едва не задыхается от возмущения. В один момент её обуяла такая ярость, что она оказывается не в состоянии внятно выразить свои мысли. — Да кто ты такой, чтобы я тебя ревновала. Да ты… — её просто разрывало от злости, из-за чего девушка совсем забыла о конспирации. Весь мир словно сузился до одной точки. Кажется, это называли туннельным зрением. Она уже не могла противиться своему гневу и с размаху влепила ему пощёчину. От удара ладонь противно заныла, а сам Богдан, опирающийся на не до конца зажившую ногу и не ожидавший нападения, рухнул вниз. — Ай, сука. Катя от души понадеялась, что упал он как раз на травмированную конечность. Богдан корчился от боли внизу и невпопад матерился, когда она наконец сообразила, что из-за этого шума Матвей точно проснётся. Действуя скорее по наитию, девушка опустилась на корточки, и бесцеремонно закрыла ему рот рукой. — Замолчи, иначе Матвей проснётся и уже не будет с тобой так любезничать. Парень грубо дёрнул её за воротник кофты, из-за чего она не удержала равновесие и приземлилась рядом с ним на пол. Остатки боли на его лице стирались едва сдерживаемым гневом. — Ты забыла, как мы с тобой мило беседовали наверху? Как думаешь, сколько времени вы проведёте в камере, прежде чем Адель решит вас всех расстрелять? Его крепкая рука не давала девушке вырваться, из-за чего ей стало не хватать воздуха. — Тогда ты никуда отсюда не улетишь. — Ошибаешься, Катюша. У меня останется ваша книга по пилотированию, ваш псевдо пилот и поверь, я найду этому применение без всяких ненадёжных посредников. — Отпусти. Вместо ответа он притянул её к себе и почти кровожадно впился в губы. Катя ударила его по плечу, один раз, другой, попыталась вырваться, но Богдан только крепче ухватил её руками за шею. Это всё больше походило на борьбу, когда они оба упали на пол, грязный и мокрый от растаявшего снега. Девушка больно приложилась затылком, но Богдан и не думал останавливаться. На несколько секунд у неё потемнело в глазах, а когда мир вернулся на место, она увидела задранную вверх кофту и чужие руки, бесстыдно скользящие по её коже. Голова противно гудела, и тогда, не пробуя больше вставать, Катя извернулась и пнула Богдана в грудь. Удар вышел слабым и скорее раззадорил его. — Какая ты злюка. А притворяешься хорошей девочкой. Давай расскажем твоим друзьям, какой ты умеешь быть. — Замолчи, — она прошипела это ему в лицо, когда парень наклонился ниже. Он зафиксировал обе её руки, а затем вынул из кармана что-то блестящее. — Поиграем? Катя не успевает понять, как на её руках щёлкают наручники, и издаёт тихий стон от ужаса. На мгновение они оба умолкают, чтобы услышать, как проснувшийся Матвей чертыхается за то, что его разбудили. Девушка в красках представляет, что он увидит, если выйдет в коридор. От страха у неё пересыхают губы, и она одним быстрым движением головы кивает в сторону своей комнаты. На лице Богдана отражается отвратительная ухмылка. Он, недолго думая, помогает девушке подняться и заталкивает её в комнату. Ровно в этот момент выходит Матвей и, глядя на следы борьбы, громко интересуется: — Чем ты там гремела в коридоре? Почему здесь столько воды? Когда в голосе друга слышится вся злость мира, Катя дрожа от волнения, пытается быстро придумать какую-то отговорку. — Я выходила на улицу. Натоптала, извини. — А за собой убирать не надо. Мы же тут живём, будет всё как в свинарнике. — Д-да, я уберу. — Ты у себя? — Да, — девушка говорит это громче и надрывнее, чем хотелось бы. — Не заходи, я переодеваюсь. — Больно надо на это смотреть, — Матвей продолжает бухтеть себе под нос, пока не скрывается где-то в недрах квартиры. Катя боится лишний раз вздохнуть, пока Богдана такое положение откровенно веселит. — Ты позвала меня к себе, как мило. — Когда Матвей вернётся к себе, ты тут же должен уйти, понял. — А иначе что, Катюш? Кажется, ты не в той ситуации, чтобы ставить условия. — Иначе Матвей… — Если бы ты так ждала его помощи, уже давно воспользовалась бы ей, правда? Признайся, что просто хочешь побыть со мной наедине. — Да чтоб ты провалился, — девушка зло выплёвывает эти слова на грани слышимости. Пока она раздумывает, не лучше ли в самом деле позвать Матвея и избавиться от этого позора, руки Богдана опускаются ей на бёдра и притягивают к себе. Его член недвусмысленно выпирает из штанов. — Ты — больной извращенец. — Спорим, тебе это нравится. Катя шумно выдыхает, когда его рука опускается ниже и приспускает её штаны. Она пытается оттолкнуть его, но наручники больно впиваются в запястья. Богдан не теряет времени зря, и девушка чувствует, как его рука перемещается на ткань белья. — Или ты не будешь вся мокрая, когда я сделаю так? Один палец плавно проникает внутрь, и у неё подкашиваются ноги. — Прекрати. — Хочешь сегодня играть в недотрогу. Я поняял, — Богдан отодвигает воротник кофты и оставляет быстрые поцелуи на шее. Следом внутрь проникает ещё один палец. У Кати вырывается стон от быстрых ритмичных движений. В голове крутились хаотичные мысли. Что они делают. Вдруг Матвей их увидит. Как она вообще позволила, чтобы до этого дошло. — Тише, ты же не хочешь, чтобы нас услышали, — он закрывает её рот свободной рукой, будто это действительно может спасти от громких звуков. — Тебе нравится думать, что там, в соседней комнате, твой друг? М? Может ты хочешь, чтобы он к нам присоединился? Штаны падают на пол, и Богдан, подхватывая девушку на руки, бросает её на кровать. Кожа на запястьях стирается из-за резких движений в наручниках. Катя лежит на животе, когда слышит звук растегивающегося ремня. — Перестань, — в порыве отчаянной злости она пытается перевернуться на спину, но чужая рука не даёт ей сдвинуться с места. — Ну-ну. Ты думаешь, я не почувствовал, как ты меня хочешь? Зачем отрицать очевидное? Катя чувствует себя так глупо и беспомощно, что от злости на глаза едва не наворачиваются слёзы. Следом идут ещё несколько бесполезных попыток перевернуться, и снова резкая боль в руках. — Или, может, тебе не хочется ещё мальчиков? Как тогда насчёт девочек? Заодно и познакомитесь. Что-то внутри напряжённо звякнуло и оборвалось. В момент, когда она решает наплевать на всё и позвать Матвея, лишь бы этот цирк наконец кончился, Богдан бесцеремонно засовывает ей в рот какую-то ткань. Что-то мокрое и колючее. Вместо крика получается сдавленный стон, когда он, не церемонясь, входит в неё до упора. Теперь всё как будто перестаёт существовать. Катя почти не чувствует своего тела, натяжения наручников, ноющей боли в затылке, пронизывающего холода. Она не может зацепиться не за одну мысль, в голове становится звеняще пусто. Комнату заполняет тяжёлое дыхание и ритмичные шлепки. Ей больше не больно и не страшно. Сейчас её здесь больше нет. Она проиграла борьбу за себя и вынуждена уступить победителю. Время застыло или, напротив, побежало слишком быстро. Катя не знала, сколько так пролежала, прежде чем Богдан с глухим стоном вышел из неё и кончил на спину. Чувства стали постепенно возвращаться, и первым пришло ощущение глубокой пустоты, которую никогда не заполнить. Богдан великодушно вытаскивает изо рта самодельный кляп, который оказался варежкой. Щёлкает замок, и наручники спадают с покрасневших, опухших запястий. — Ты просто прелесть, Катюша. Она механически растирает руки и говорит что-то невпопад. Полушёпотом или во весь голос. Спокойно или с недовольством. Богдан выскальзывает из комнаты и беспрепятственно выбирается из квартиры. Ей кажется, что он — чертовски везучий ублюдок, но эта мысль растворяется в ворохе других. Потому что теперь злость, страх, ревность — всё ощущается неважным.***
После этого дня события в городе начали разворачиваться стремительно. Новый Уренгой накрыли метели, и Матвей всерьёз забеспокоился, что из-за сильного ветра и занесённой посадочной полосы у них не получится улететь из города раньше, чем снег начнёт таять. В декабре редко бывала плюсовая температура, и Катя по своему опыту знала, что чем ближе к январю, тем холоднее будет в городе. — Если погода станет ещё хуже, мы не улетим отсюда до весны. И мало того что самолёт к херам замёрзнет за это время, мы просто не можем позволить себе оставаться так надолго, — Матвей уже который день был нервный, злой и методично выводил из себя всех остальных. — Выходить сейчас на взлётную полосу — самоубийство, — Рома в который раз вступал в этот диалог. — Посмотри в окно. Там метель. Мне кажется, мы даже от взлётной полосы не оторвёмся, нас снесёт ветром. — А ещё внутри самолёта могут замёрзнуть двери. Или вода. Или салон. Или колёса. И чем дольше мы тянем время, тем больше вероятность того, что мы вообще на нём никуда не полетим. — Я не меньше тебя хочу отсюда убраться и понимаю, что мы просто теряем время. Но твоё предложение — чистое безумие. — Безумие — оставаться здесь. Или ты хочешь потом по весне откапывать машину, чтобы на ней сделать крюк по дороге, которой не существует? — Матвей, успокойся, я понимаю, что мы уже не сможем откопать машину… — И останемся просиживать свои задницы здесь в ожидании чуда. Пока единственный рабочий самолёт не выйдет из строя. Иногда нужно идти на риск. Мы рисковали, когда приехали сюда, и теперь нужно рискнуть, чтобы отсюда убраться. — Лучше бы мы вообще сюда не приезжали, — Катя подаёт голос так тихо, что горячий спор внезапно смолкает. — Разве ты бы смогла жить, зная, что не попробовала найти мать? — Матвей говорит так убеждённо, потому что понимает, что он точно не смог бы по-другому. — Нет. Но теперь… — остаток фразы потонул во внезапном шуме. В дверь кто-то постучал, а потом, не церемонясь, открыл её нараспашку. На пороге застыл Богдан, которого, кажется, чужие споры невероятно привлекали. — Привет-привет. Вы такие громкие, что о ваших шпионских планах можно узнать, если просто подняться на этот этаж. — Тебя сюда никто не звал, — Матвей мигом обрушил силу своего праведного гнева на непрошенного гостя. — А я-то думал, что мы с вами лучшие друзья, — парень так и светился от счастья. — И дела с вами общие есть, куда уж ближе, — его взгляд на мгновение застывает на Кате, которая отводит глаза в сторону. — Ты нахер сюда припёрся? Как только нам понадобится твоё содействие, мы тебе сразу же свистнем, — Матвей, который и в обычные дни не отличался терпением, вспыхивает быстрее обычного. — Матвей, погоди, — Рома старается установить перемирие, хотя и ему с трудом удаётся скрыть презрение к Богдану. — Ты пришёл по делу или просто так? — Ваши разговоры, конечно, интересные, но не настолько, чтобы я их слушал целыми днями. Я так понимаю, вы думаете, когда отсюда лучше свалить. Голосую за вариант прямо сейчас. — Тебя никто не спрашивал. Всё, что тебе нужно, это сидеть и ждать команды, когда можно будет поднять жопу. — Ну-ну, мы ведь все с вами в одной лодке. К тому же, я ведь поддержал твою идею, братишка, — Богдан едва удерживается от покровительственного похлопывания по спине. — Чем больше мы медлим, тем больше город заносит снегом, и есть некоторая вероятность, что пережить зиму здесь будет сильно сложнее, чем, например, на югах. — Не факт, что мы вообще доберёмся до югов, — Рома осторожно прощупывает почву для диалога. — А куда ещё двигаться из этого гиблого места. Разговор набирает обороты. Слова проходят мимо Кати, не задерживаясь в голове. Матвей из чистого упрямства уже не собирался никуда лететь, если этого хочет Богдан, Рома пытался придерживаться нейтралитета, а Богдан, кажется, намеренно провоцировал Матвея, зная, что всё равно всё разрешится в его пользу. — Мы полетим. Катины слова застывают в воздухе и расползаются звенящим напряжением. Все следующие реплики, вопросы и возражения разбиваются об одну простую истину: решение уже принято, и дороги назад не будет.***
— Знаешь, я рад, что мы так удачно с тобой познакомились. Так бы и ходили по одним улицам и не встретились никогда друг с другом, а теперь вот, улетаем отсюда вместе. Катя отводит глаза в сторону, как делала сотни раз до этого. Даже теперь, перед лицом потенциальной смерти, она не могла посмотреть на Богдана прямо и открыто, потому что любой взгляд в его сторону — чистейшая провокация. Метели в городе так и не прекратились. Дни становились короче, злее, холоднее, пока компания из нескольких смертников постепенно воплощала свой план в жизнь. Оказаться на борту самолёта было почти нереально. Поднять его в воздух — невыполнимо. Остаться после этого в живых — невозможно. Катя гадает, доживут ли они до третьего пункта или так и остановятся на втором, оказавшись погребёнными под слоями бесконечного снега. Умереть на родной земле. Это было бы даже мило, если бы страх и ненависть не оставались единственными доступными чувствами. Пока эти мысли крутились в её голове, корпус самолёта отчаянно вибрировал, грозясь развалиться на куски. — Если он поднимет в воздух эту штуковину, я расцелую тебя прям здесь, Катюша, — голос Богдана почти полностью заглушил внешний шум. Все, кто были в самолёте, замерли. Поверить в то, что он действительно поднимется в воздух, было сложно, учитывая погодные условия и ощущение замогильного холода в салоне. Слева от Кати сидел Рома, хмуро выглядывающий в иллюминатор. В соседнем ряду на кресло приземлился Богдан, который отчаянно храбрился, но на его лице отчётливо проступал страх. Его люди, участвующие в атаке на аэропорт, сидели рядом, молчаливые, сосредоточенные и при этом совершенно беспомощные. Эдик прятался где-то в глубине самолёта, откуда с некоторой периодичностью доносились бормотания вроде: «Боже, спаси и сохрани». Катя пыталась припомнить одну из многочисленных молитв, которые часто слышала в детстве от мамы и бабушки, но на ум ничего не приходило. Она подумала, что молитвы не являются заядлым грешникам, потому что им уже ничего не поможет. Когда самолёт набрал скорость, необходимую для отрыва от земли, девушке показалось, что его слишком заносит влево. Катя закрыла глаза и на несколько долгих секунд растворилась в воспоминаниях о родном городе. Она пыталась вспомнить детство, юность, школьных друзей, первую любовь, даже ненавистную работу. Голос мамы. «Я обязательно найду тебя, мама. Если выживу. Обязательно найду». Но мамин образ стирается из памяти, теряясь в десятках обрывочных воспоминаний. Они взлетают, чтобы покинуть этот город навсегда, а внутри оказывается пусто. Так пусто, словно там не было ничего и никогда. Не было планов, надежд, любви. Может быть, жизнь перед глазами проносится только у тех, кому есть что вспомнить. Самолёт тряхнуло в полёте, и Катя крепче сжала подлокотники. Что она может предложить метафорическому Богу за своё выживание? Хорошо себя вести, помогать людям, быть добрее? В голове череда образов последних недель, навсегда отделивших её от незримой черты, за которой уже не получится кормить котят и улыбаться детям, чтобы сохранять ощущение духовной наполненности. К череде звуков добавляется громкий треск, и Катя открывает глаза, чтобы посмотреть, что происходит. Следующие события происходят быстро. Дверь туалетной кабинки распахивается настежь, и оттуда появляется Адель с пистолетом в руке. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы сориентироваться в пространстве, и в воздухе грянул первый выстрел в сторону Богдана. Парень, не ожидавший нападения со спины, успел только охнуть и ухватиться за раненное плечо. В следующую секунду второй выстрел в голову уложил его сопровождающего, даже не успевшего подняться на ноги. Мужчина сидел прямо перед Катей и рухнул спиной на кресло, открывая детальный обзор на огнестрельное ранение в черепе. Девушка даже не успела закричать, когда Рома повалил её на пол с криком: «Ложись!». Над их головами развернулась автоматная очередь, но понять, кто и откуда стрелял, не представлялось возможным. Что-то грохнуло сзади, и гул в самолёте начал нарастать. Катя даже не успела подумать, что хуже: получить случайную пулю или переживать разгерметизацию самолёта. Справа раздались громкие ругательства Богдана, а затем глухой стук от чьего-то падения. — Что у вас там происходит? — голос Матвея из кабины пилота почти заглушают звуки борьбы, но отвечать ему никто не спешил. — Какая же ты шмара, Адель, — глухой голос Богдана раздаётся где-то сверху. Судя по всему, он выбрался со своего места и поднялся в салон. Катя осторожно выглядывает из-за кресел и видит, как его куртка пропиталась кровью. Лицо было перекошено гримасой злого удовлетворения, и, продвинувшись чуть вперёд, она понимает почему. Адель держал на прицеле сопровождающий Богдана, а сама девушка оказалась безоружна. Пол вибрирует так сильно, что они с трудом держаться стоят на ногах. Катя не может подняться и посмотреть в иллюминатор, чтобы увидеть происходящее за бортом. — Тише, не высовывайся, — Рома пытается удержать девушку от лишних движений. — Просто подождём, пока они там перестреляют друг друга, а потом будем действовать по ситуации. Раненный Богдан облокотился на спинку кресла, когда самолёт в очередной раз тряхнуло. Он будто бы забыл, где находится, устремив всё своё внимание на одну единственную цель. — Думала меня прикончить из толчка? Какая ты крыса. Я бы по старой дружбе выкинул тебя из самолёта, даже с парашютом. Но теперь, — он почти театрально вздохнул, — остаётся только пристрелить тебя на месте. — Об этом мне будет говорить предатель, который собирался сбежать, действуя у меня за спиной, — Катя не видела лица Адель, но была уверена, что та закатила глаза. — Ты грёбанный трус. — Нам нужен пистолет, — Рома кивает на переднее кресло, откуда из-за тряски труп сполз на пол. Рядом с ним валялся пистолет, который он так и не успел использовать. — Я сейчас, — Катя отползает от прохода и ныряет под сидение. Корпус самолёта начинает крениться вниз, из-за чего пистолет скользит по полу в сторону кабины пилота. — Чёрт. — Стой, не надо, оставь, — Рома старается задержать Катю, но она отмахивается и проползает дальше под сидением. За месяцы военных действий она успела сильно похудеть, и теперь это играло ей на руку. Перепалка наверху набирает обороты, но девушка постаралась максимально абстрагироваться от этого. Достать средство самообороны, а дальше по ситуации. Они ведь всегда действовали по ситуации. Раздаются крики и несколько одиночных выстрелов. Катя не знает, на пользу это им или нет, и ругань Ромы за спиной не прибавляет уверенности. Самолёт начинает крениться ещё сильнее, из-за чего в голове мелькает единственная мысль: «Мы падаем». В панике девушка продвигается вперёд в поисках какой-то опоры. Её пальцы находят холодный и тяжёлый пистолет, который докатился почти до кабины пилота. Катя вскакивает на ноги и видит Богдана, который из-за крена самолёта не удержал равновесие, рухнув вниз. Рома остался на исходном месте, пригнувшись в ожидании выстрелов, но в салоне больше никто не стрелял. Адель лежала где-то на кресле, и Катя мельком успела отметить рваную рану в области груди. Сопровождающего Богдана, как и Эдика, не было видно. Богдан пытается подняться, и девушка замечает, что у него прострелена нога. В её душе вспыхивает что-то тёмное, злое, почти первобытно жаждущее крови. Поняв, что выстрелов больше нет, Рома вскакивает на ноги и пытается докричаться до Кати: — Давай к выходу. Держи парашют наготове, — Рома пробирается к аварийному выходу и изо всех сил налегает на дверь. Равновесие подкашивается из-за тряски, и у него едва получается устоять на ногах. — Не получается, чёрт. Иди сюда. Девушка пробирается в его сторону, держась за кресла, чтобы не упасть. С задних рядов доносится тонкий вопль Эдика, который, кажется, пытался раскрыть парашют прямо в самолёте. — Катя, помоги, — хриплый голос Богдана доносится снизу, когда она почти поравнялась с ним. Он лежит поперёк прохода и едва не хватает её за ногу, чтобы удержать на месте. — Помоги встать, — парень становится всё более настойчивым, хотя в его интонации требовательность балансирует на грани истерики. Самолёт снова тряхнуло, и внутри стал отчётливо слышан какой-то скрежет. — Катя, дверь, — Рома бросил безуспешные попытки привлечь Эдика к открыванию аварийного выхода и теперь искал более вовлечённых союзников. — Помоги. Ты не можешь меня бросить здесь, — теперь голос Богдана был полон бессильного отчаяния, когда он в полной мере осознал своё положение. Может быть, он и сам понимал, что с простреленным плечом и раненной ногой ему не выжить, но до последнего цеплялся за эту надежду. Теперь кровь заливает не только одежду, но и пол. Катя мельком думает, что Богдан, лежащий в луже собственной крови, выглядит нелепо. Совсем не вяжется с его обычной напускной самоуверенностью. Девушка вспоминает, как он уронил её на пороге в лужу грязного растаявшего снега. Наверное, тогда она тоже смотрелась нелепо. Запах крови и чего-то горелого ударяет в нос. Остаётся несколько секунд до того, как задняя часть корпуса отправится в свободный полёт. Близость смерти, жажда жизни, всё застывает в одном моменте, когда Катя наконец делает первый выбор. На высоте нескольких тысяч метров в разваливающемся самолёте на несколько мгновений ей становится легко и свободно. Пусть даже в голову не приходят молитвы, и в воспоминаниях больше не звучит мамин голос. Она выдыхает и опускается на корточки. Богдан нетерпеливо вскидывает руку и пытается самостоятельно привстать. Катя улыбается и стреляет ему в лицо.