Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить "Две души" - К. Глюк.
Ноты были нежными и приятными. Сяо почему-то сразу почувствовал спокойствие и умиротворение, стоило ему просто послушать начало игры Кадзухи. Скрипач нежно улыбался, а по его виду можно было спокойно сказать, что тот целиком посвящен в свое исполнение. Пианист может поспорить, что, позвав его сейчас по имени, Каэдэхара не отзовётся. Красивая мелодия разлилась по всей аудитории и Сяо невольно сам закрыл глаза, просто слушая музыку. Почему-то он внезапно почувствовал грусть и... что-то ещё. То, что он никогда не понимал, но ощущает призрачно у себя внутри. Кадзуха играет виртуозно, совершенно другой уровень от тех музыкантов, что учатся здесь. А Сяо часто слышит их, пока ждёт занятия в холле. И все же то, как играет сейчас парень, нельзя описать словами. Все негативные эмоции, накопившиеся за день, заменились лёгким ощущением свободы. Сяо на пару мгновений забыл, что находится в ненавистном месте. И почему только такого талантливого скрипача поставили в пару с бездарным пианистом? Пальцы Кадзухи на грифе изящно подрагивали, делая ноты живее. Одни его движения чего стоили, чтобы уже сказать, что тот одарен. Такое возможно лишь при условии, что музыкант искренне любит свою игру и инструмент. Не зря же говорят, что все исходит из недр души и сердца, где и обитает желание, которого у Сяо нет, а у Кадзухи, видимо, оно в самом расцвете. Когда Кадзуха выполнил завершающие штрихи, смычок опустился вниз, а глаза наконец открылись. Восторг, радость, удовольствие – вот, что было в его взгляде. Сяо настолько непонятны эти ощущения, но даже такой апатичный человек как он видит их в алых глазах партнёра. Они действительно слишком отличаются. – Ты неплохо играешь. Все, что смог сказать музыканту Сяо. На самом деле у него просто не находилось слов, чтобы описать, насколько он потрясён. И хотя по безэмоциональному выражению лица так не скажешь, это на самом деле было так. Возможно, музыка действительно не так плоха, если ее играет правильный человек. – Благодарю, но мне не нужна оценка моей игры. Что ты почувствовал от ее прослушивания? Стыд за то, что на финальном выступлении он просто испортит номер. Кадзуха заслуживает более подходящего партнёра, нежели ненавидевшего музыку Сяо. Сожаление, что он никогда не сможет также хотя бы попробовать насладиться своей игрой, как это делает Каэдэхара. Для скрипача это нечто большее, когда для пианиста муки и страдания. А ещё... Сяо почувствовал свободу. Дышать в этом пропитанном в его презрении месте стало проще. – Что-то неопределенное, не могу сказать, но... Вероятно, какое-то освобождение? – Какое хорошее слово, – парень над чем-то призадумался, а потом положил скрипку обратно на подоконник, чтобы взять уже какой-то листок бумаги и ручку. Кадзуха сел прямо на пол под окно, что-то записывая на коленях. – Извини за нескромный вопрос, но... Где твой учитель? – Сяо непривычно продолжать диалог, но кое-что его сильно интересовало. – У меня его нет, – совершенно спокойным голосом ответил Кадзуха, будто в этом не было ничего такого, – ну, вернее, есть, однако правильнее будет назвать его ответственным за меня. Где-то два года назад он похлопал меня по спине и сказал, что больше ничему научить меня не может. Поэтому мы с ним договорились, что я буду просто приходить в эту аудиторию когда захочу и играть, в то время как он отдыхать. Странно звучит, да? Скрипач снова неловко улыбнулся, отрываясь от своего листа, чтобы посмотреть на удивлённого Сяо. Кем же был этот Кадзуха, что эта школа давно не может ему ничего дать? Гением? Вопрос про бездарного партнёра остаётся открытым. Реально какого дьявола. – Почему тогда ты сюда ходишь? Неужели нет возможности заниматься музыкой дома? – О, мне нравится атмосфера этого места. Она пропитана искусством и желаниями. Здесь меня практически никто не трогает, а дома у нас слишком часто бывают гости, поэтому не могу нормально сосредоточиться. А ты, видимо, и здесь не разделяешь мою точку зрения? – в тоне Кадзухи слышалась такая лёгкость. Он мастерски располагает своим словарным запасом и открыто делится личной информацией. А ещё подозрительно наблюдательный. – Возможно. Сяо скрестил руки перед грудью, закрыв глаза, тем самым разрывая контакт. Больше нет надобности смотреть на пианиста, пусть Каэдэхара продолжает писать то, что хочет. – По тебе видно. Я чувствую твою неприязнь к этому месту. Не стану спрашивать что является причиной, потому что позже услышу это в твоей игре. Всё-таки, мы напарники. – Не хочу рушить твои надежды, но вряд ли ты что-то сможешь в ней услышать. Я не вкладываю столько эмоций, в отличии от тебя. На месте Кадзухи Сяо давно бы взбесился от таких грубых ответов, но светловолосый не переставал мягко отвечать и легко улыбаться, словно к нему никто не проявляет холода. Он либо дурак, либо слишком терпелив, либо сразу два варианта. – А ты попробуй. Это не так сложно, как может показаться. Кажется всё-таки первое. И Сяо такой же дурак, раз захотел согласится. Кадзуха точно помимо таланта к скрипке имел что-то ещё, такое одурманивающее, потому что пианист ни за что в жизни бы не позволил малознакомому человеку попасть к нему домой. Как из простого разговора про жизнь Кадзухи они пришли к тому, что Сяо рассказал ему про стоящее пианино дома и каким-то образом снова согласился на странную идею. Так музыканты и оказались у порога дома Сяо. Этот Каэдэхара явно отбитый на голову, раз без сомнений принял приглашение и стоит рядом с этой ванильной улыбкой на лице. Повезло, что дома никого не было, потому что Сяо не смог бы потом выслушивать поздравления отца о том, что его нелюдимый сын в конце концов привел в гости кого-то. А ещё, как оказалось, Кадзуха сам жил не так далеко от них, прямо на одной улице в восьми минутах ходьбы. Кадзуха не задавал лишних вопросов, лишь следовал указаниям хозяина дома. Они спокойно зашли внутрь и спустя пару минут оказались в главной гостевой комнате, где у окна стоял черный рояль с лаковым покрытием. – Чай или кофе? Чисто из гостеприимства спросил Сяо, указав рукой на кожаный диван, куда можно присесть. Как же непривычно видеть кого-то чужого у себя дома. Особенно, если это твой гость. – Выберу чай, благодарю, – Кадзуха улыбнулся, присаживаясь на указанное место. Сяо лишь кивнул и тихими шагами отправился на кухню. У его отца была целая коллекция чая с самыми разными вкусами. Чжун Ли не мог не научить своего сына правильному приготовлению этого изысканного напитка со всеми традициями Ли Юэ. Поэтому Сяо постарается сейчас продемонстрировать то, чему был обучен. Себе же он ничего заваривать не стал. Вернувшись спустя десять минут в комнату, держа одной рукой кружку с блюдцем, пианист аккуратно передал ее гостю, что ещё раз поблагодарил за напиток. Сам же Сяо сел сразу за рояль. – Есть ли какие-нибудь пожелания? – В плане композиции? Нет, лучше выбери то, что тебе по душе. Именно ту мелодию, которую ты сможешь сыграть от сердца и без нот. Сяо никогда не поймет этого чудака, как и его тоже не понимают. Темноволосый никогда не вкладывал эмоции в игру, и сейчас он докажет, что просто машинально перебирает клавиши, потому что это нужно. Какую композицию тогда выбрать... По звучанию Сяо нравится одна короткая мелодия, которую как-то сыграл ему отец, а юноша сразу запомнил. Она искренняя и невинная, со своей историей, что навсегда осталась изображена лишь в нотах. Простая, но красивая. Пойдет. – Как скажешь.Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить "lovers' oath" – Ноуо-mix
Сяо повернулся полностью корпусом к инструменту и начал играть, плавно перебирая руками. Кадзуха снова закрыл глаза, прислушиваясь к игре партнёра. Наверное, ему так проще, кто его знает. Сяо, каждый раз исполняя эту композицию, невольно вспоминает, как Чжун Ли сидел рядом с ним прямо здесь и мягко улыбался, показывая сыну как играть. Тогда парню показалось, что родителю было грустно, но спрашивать почему не стал. Почему-то эта мелодия напоминала ему маму, даже если он не особо помнит её, но в воспоминаниях та была словно ангелом – такой же нежной и доброй. Она пела ему колыбельные каждую ночь, даже если Сяо совсем не помнит о чем они. А еще он помнит, как та любила работать с цветами в саду. Будучи ребенком, Сяо не мог пройти мимо, наблюдая за ее движениями и навсегда запомнив улыбку женщины. Когда мелодия закончилась, Сяо снова вернулся лицом к Кадзухе, что отпил из кружки чай, делая это как-то утонченно. Парень поймал себя на мысли, что он бы понравился Чжун Ли, но эта мысль была закинута в отдел бредовых. – Ты делаешь очень вкусный чай. Кто тебя научил этой технике? Серьезно? Сяо сузил глаза, смотря на обычную ванильную улыбку юноши. – Мой отец. – Надеюсь как-нибудь мне удастся лично выразить ему восхищение и свою благодарность. Как минимум за воспитание такого талантливого сына. Он для тебя очень дорог, верно? Пианист снова не находит слов, чтобы ответить, но чувствует, что от этой искренней похвалы краснеют уши. Чертова реакция тела. – Какое это имеет значение к нашему делу? – Прямое, ты же ради него играешь? Ну, или сильно восхищаешься. А когда играешь ради кого-то, это четко слышится в музыке, исполняемой тобой. Быть того не может. Откуда. Кадзуха узнал это чисто по одной короткой мелодии? Нет, скорее, догадался, либо знал что-то до знакомства. Наверное, услышал из слухов. Без понятия, и Сяо не любит быть в неизвестности. – Как ты это понял? Юноша на диване лишь улыбнулся, а взгляд так и говорил за себя "я же говорил". Он сделал ещё глоток напитка и, не смотря на пианиста, ответил ему. – Через музыку. Поверь, она громче всяких слов. Каждый текст - это история, свой крохотный мир, повествующий нам о чем-то. И как ее рассказать - зависит от музыканта. Может, ты мне не поверишь, но я слышал, какие именно эмоции ты вложил в свою игру: восхищение, лёгкость, скука по былым временам. Разве я не прав? Кадзуха поднял мягкий взгляд с пола, чтобы встретиться с удивлёнными золотыми. И скрипач явно заметил интерес в этих глазах, что радовало намного больше, чем ранее присутствующая отрешённость и ненависть ко всему. – Мелодия, что ты сыграл... Очень красивая. Ты знаешь о чем она повествует? – Сяо выразил отрицание, помотав головой. – Это история о трагичной любви, где один из возлюбленных погибает. Я нигде ее раньше не слышал, откуда она у тебя в репертуаре? Пианист немного помедлил с ответом. Он перевел взгляд на клавиши рояля, раздумывая о ситуации. Парень явно не привык делиться информацией о себе, как и быстро доверять людям, если это, конечно, не его отец, однако Кадзуха не выглядел человеком, который способен вообще кому-либо причинить вред. У него аура тех людей, что даже пауков отпускают на улицу, а не убивают на месте. – Меня научил отец. Снова. Ты прав, я действительно им восхищаюсь, однако все ещё не понимаю, как это можно было понять по моей игре. Я же... играю сухо. Теперь очередь Кадзухи была удивляться. В светлой голове явно перебирались многие мысли, пытаясь найти причину этих слов. Это было видно по его бегающему взгляду по лицу пианиста. Особенно долго он смотрел в глаза, что не могло не смутить человека напротив, однако тот тщательно подавлял эти неприятные эмоции. – Кто тебе сказал подобное? – А разве это непонятно? Я сам это знаю. И мой учитель постоянно об этом твердит. Все сходится. Сяо видел, как тот заметно погрустнел. Милой улыбки, что почему-то так ему шла и полюбилась своей искренностью музыканту, теперь не было на лице. Кадзуха смотрел в свою кружку и явно думал о своём. И Сяо не понимал, что его так опечалило. Не может принять, что не всем дано так тонко чувствовать музыку и талантливо играть? Инфантильный дурак. – Слушай, в этом нет ничего такого, просто игра на пианино не приносит мне такой радости, как тебе. Это обычное дело. Странно, почему он оправдывается перед ним. Обычно Сяо всем своим видом показывал, что оказался прав и оставлял человека подумать наедине, но Кадзуху оставлять вот так не хочется, тем более куда уж тут, если они итак у пианиста дома, здесь и бежать некуда. Спустя пару секунд беловолосый аккуратно поставил кружку с чаем на небольшой столик перед диваном и поднялся с места. Сяо молча наблюдал, как тот подошёл ближе и присел рядом. Стул около рояля был двухместный, поэтому они спокойно вместились. Правда, парень пока не понимал, что это даст Кадзухе. – Можешь сыграть эту композицию ещё раз? Пожалуйста. И Сяо сыграл снова, смотря боковым зрением на сосредоточенного парня рядом. Казалось, что он был на грани нахождения какой-то истины, ответа на загадку или просто строит из себя черт пойми что. Хотя интересный факт: Сяо не чувствовал фальши в Каэдэхаре вообще. Он был ну... таким невинным, словно судьба уберегла его от всех бед и несмотря на возраст тот верит в зубную фею и добро в людях. Когда он сыграл завершающие ноты, то стал ожидать чего угодно от этого парня, потому что его действия непредсказуемы. Все, кроме критики. Сяо не выдержит этого. Ему с лихвой хватило на сегодня. Однако Кадзуха молчал, и это даже убивало. Позже Сяо почувствовал прикосновение к своим рукам. Он позволил прикоснуться к себе и даже не возражал. Скрипач мягко взял чужие ладони в свои, и оба поняли, что даже температура рук у них разная: у Сяо холодные, у Кадзухи тёплые. – Знаешь, для чего людям даны руки? Чтобы творить. Музыка, что ты исполняешь, прекрасна. Просто она для особенных. Поэтому ты можешь дарить её лишь тем, кому захочешь сам, кого посчитаешь достойным. Кадзуха мягко поглаживал большими пальцами чужие ладони. Сяо не привык абсолютно к подобным ласкам, поэтому застыл на месте, заворожённый действиями партнёра. Нет, всё-таки Кадзуха точно имеет какую-то одурманивающую способность, потому что Сяо смущается крайне редко, а скрипач заставил кончики ушей покраснеть уже второй раз за час. – Ловлю сейчас себя на мысли, что мне безумно повезло с напарником. Наше выступление я точно запомню на всю жизнь. Сяо прикусил внутреннюю губу. Нет, точно не снится. Он был так твердо уверен в то, что его партнеру не повезло с пианистом, что сейчас трудно поверить в услышанное все наоборот. Каэдэхара Кадзуха, кто же ты всё-таки такой? – Напротив. Это мне слишком повезло. Скрипач мягко улыбнулся и скрепил руки в замок с другими, переплетая пальцы. – Тогда поможем друг другу.***
С тех пор Сяо стал встречать Кадзуху намного чаще. Они пересекались по дороге в музыкальную школу, вместе шли домой, вдвоём обсуждали что-то, и пианист сам был удивлён, что общаться с кем-то вот так непринужденно он когда-либо сможет. Изначально все равно давал односложные ответы, заканчивающие диалог, но Кадзуху, казалось, вовсе это не напрягало. Тот все равно как всегда с лёгкой улыбкой на лице и счастливым взглядом продолжал разговор, рассказывая истории из жизни или стихи, что, как оказалось позже, он написал сам. Сяо никогда не проявлял такого интереса к кому-либо. Он впитывал любую информацию из жизни новообретенного друга как губка, запоминал, что тот любил или наоборот недолюбливает, всякие привычки и особенности поведения, и это было так непривычно... Если это зовётся дружбой, то Сяо вполне хватит одного товарища. В канун нового года Чжун Ли оповещает своего сына о том, что не сможет отпраздновать этот праздник дома, поэтому лишь обещает скоро вернуться и отдать заранее купленный подарок, который Сяо особо и не нужен. Он привык к такому, да и все равно такие торжества они с отцом не особо празднуют. Однако Кадзуха, услышав это, лишь задумался, а затем своим вот этим печальным видом посмотрел на пианиста. Всё-таки когда скрипач улыбается, Сяо это больше нравится. Намного. Хоть и не скажет об этом. А в новогоднюю ночь к нему домой завалился уже широко улыбающийся Каэдэхара с пакетом в руках. Парню ничего не оставалось, кроме как впустить нежданного гостя внутрь и позволить ему остаться на ночь. Сяо впервые даёт кому-то чужому переночевать в их доме, но если дело касается Кадзухи, никаких возражений не возникает. – Моя мать дала мне это и велела с ней не возвращаться, – с тихим смешком как-то говорит он, вытаскивая из пакета полную бутылку, судя по всему, вина. Сяо с удивлением смотрит на этот дар родителей Кадзухи. – Разве это законно? Нам ещё нет- – Да, однако не в этом ли прелесть юности, когда молодым прощаются и такие шалости? Тем более по значимому поводу. Сегодня тот самый день, когда уже нужно начинать с новых ощущений. Ты когда-нибудь пил? И Сяо как всегда нечего сказать в ответ. Кадзуха настолько убедительно и правильно, как кажется пианисту, звучит, что ему хочется доверить все на свете. Даже судьбу в эту ночь. Они вдвоём, выйдя без курток на задний двор, встречают Новый год, смотря на разноцветные огни в небе и держа бокалы вина в руках. – С наступившим, Сяо. – И тебя, Кадзуха. Несмотря на мороз, почему-то никто из них не чувствовал холода, лишь теплые ощущения внутри, что грели сердца, вероятно, бившиеся в унисон? Но каждый знал точно - сейчас они счастливы. А искренняя улыбка Сяо была лучшим подарком для Кадзухи, когда для другого само присутствие здесь скрипача уже был как один большой подарок. Вернувшись в дом, Сяо наконец одумался и вспомнил про возможные последствия этой выходки. Заболеть можно только так, поэтому пришлось принести плед, дабы укрыться. Он был довольно большого размера, поэтому, усевшись на диван, оба парня стали греться, болтая о чем-то глупом и постепенно опустошая бутылку. И хотя вино принёс Кадзуха, он оказался менее устойчивым к алкоголю, уснув уже через сорок минут. Сяо оставалось только укрыть его лучше и ненароком вспомнить их первую встречу. И хотя сознание было все равно ясным, несмотря на градус, гуляющий по телу, тело слушаться не хотелось, поэтому вскоре и сам пианист незаметно уснув, успев запомнить касание к своему плечу, будто что-то навалилось. Этот Новый год был лучшим за последние десять лет в жизни Сяо.***
Остаток зимы пролетел быстрее обычного, ведь теперь вместо затворничества дома Сяо предпочитал компанию Кадзухи. В один день даже пришлось всё-таки познакомить с Чжун Ли, и, как пианист и думал, они отлично поладили. Его отец уже был рад знать, что сын начал с кем-то общаться, кроме него самого, а здесь ещё и такой интересный и адекватный молодой человек... Сама речь Кадзухи заставляла чувствовать его восторг, а то, как этот музыкант поддерживал темы не хуже взрослого... Чжун Ли явно понравился выбор Сяо в качестве друзей. – Цени эту связь. Пусть она лишь крепчает, потому что мы не знаем, что ждёт нас в грядущих временах, а надёжные люди должны оставаться рядом. А одному по жизни идти намного труднее, нежели с верными друзьями. Юный Кадзуха ведь делает тебя немного счастливее? Такого человека нужно беречь, – как-то за ужином в день знакомства с Каэдэхарой сказал Чжун Ли, а он никогда не пускает слов на ветер. В начале весны Кадзухи в его жизни стало меньше. Они реже пересекались, может, пару раз за неделю, и вид скрипача, может, и был самым обычным, но улыбка была совершенно иной, а взгляд более потерянным, Сяо бы даже сказал скорбящим. Сам по себе видел эту эмоцию, когда мать покинула этот мир. Спросить он боялся. Если бы Кадзуха захотел, он бы поделился, а так вмешиваться в личную жизнь другого не хотелось. Однако сама мысль о прошлом, в котором особо не было хороших моментов, заставила Сяо помянуть ещё одного близкого человека, которого, увы, уже рядом нет. Это сподвигнуло его в один день сходить в ларек за цветами, её любимыми глазурными лилиями, и посетить могилу своей матери. Сяо соврет, если скажет, что не скучает. На самом деле безумно, однако он давно отпустил человека и лишь хранит светлую память об одной из самых добрейших людей, которых носила земля. Сяо не знает, сколько времени прошло с того момента, как он присел около могильной плиты матери, оставив цветы на земле около неё. Мысленно парень поделился всеми событиями за прошедший год, но особый акцент, как он позже сам подметил, делал всегда на Кадзухе. Всё-таки, его жизнь и правда стала чуточку светлее, чем была. Удивительный ты человек, Каэдэхара Кадзуха. Где же ты сейчас? Ответа не последовало, лишь раздалась недалеко странная, но красивая мелодия. По темпу игры та была спокойная и неторопливая, под стать атмосфере кладбища. Неизвестный музыкант будто играл для лежащих здесь людей, чтобы их души упокоились. Сяо даже стало интересно, кто на такое способен. Может, это какой-нибудь проводник душ? Наконец поднявшись с земли, Сяо в последний раз бросил взгляд на могилу матери и, в мыслях пожелав светлой памяти, отправился на звук. Какое же было его удивление, когда пианист заметил знакомую светлую макушку. У Кадзухи в руках был обычный жутко помятый лист, видимо, подобранный с земли, который тот приподнес к губам. Сяо даже в голову мысль не приходила, что можно играть на подобном. Невероятно... Мелодия была не то скорбящей, не то умиротворённой. Сяо не так хорошо видит эмоции в музыке, как его друг, но определенно знал, что эта песня была посвящена кому-то очень близкому. Когда подул небольшой, ещё зимний ветер, Кадзуха отпустил лист, что сразу был подхвачен потоком воздуха и унесен вдаль. С таким безмятежным выражением лица тот, словно почувствовав молчаливую живую аудиторию, медленно обернулся назад, замечая стоящего в ступоре Сяо. Теперь у обоих во взгляде читалось удивление как минимум от неожиданной встречи в таком месте. – Ты- Прозвучало одновременно от обоих и также вместе замолчали, заметив эту забавную синхронизацию. – Говори первым, – слабо улыбнувшись, сказал в итоге Кадзуха. – Я... Ты ведь кого-то навещаешь здесь сейчас? Мысленно Сяо дал себе пощёчину за такой тупой вопрос. Конечно он пришёл сюда не просто песенки играть! Просто пианист растерялся, встретившись с Кадзухой здесь. Образ невинного и защищённого от всех бед жизни никак не вязался с местом, где обитают только скорбь и отчаяние. – Верно. Это... Долгая история. Я расскажу ее тебе, но не сейчас. Кадзуха на этих словах улыбнулся лишь уголками губ, скорее, по привычке постоянно держать улыбку на лице, либо же что-то другое. Сяо будто видит перед собой не того Каэдэхару, с которым знаком уже больше месяца. Он не понимал его ни капли. И хотя Кадзуха всегда казался не от мира всего, самым непредсказуемым героем его истории, в данный момент возникали странные чувства. Даже ответить ему абсолютно нечего. Так пианист и наблюдал за уходящей фигурой, что двигалась медленно и тихо, как если вся эта встреча - не более, чем иллюзия, игра его разума. Лишь горестное послевкусие разговора говорило о том, что это было наяву. Кажется, какое-то время не стоит искать встреч с Кадзухой.***
Подумал Сяо и уже на следующий день после своего занятия отправился в крыло скрипачей, чтобы поговорить с другом. Слишком много вопросов и недосказанностей, что не давали уснуть и постоянно заставляли возвращаться мыслям об этом ежеминутно. Как бы ему не хотелось себя отвлечь, это казалось чем-то нереальным, потому что непривычный образ Кадзухи прочно засел у него в голове. В крыле скрипачей было спокойно, где-то звучала музыка, в другом месте ругательства, и как же всё-таки хорошо, что небольшая комнатка, выделенная для Каэдэхары, находилась в самом конце коридора, где было меньше всего звуков. За нужной дверью мелодично раздавалась скрипичная игра. Кадзуха играет…Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить "Cry" - Ecveezer
Сяо зашёл внутрь без стука, зная о том, что, скорее всего, его не услышат, потому что этот музыкант всецело посвящает себя игре и пропадает из реальности на какое-то время. Наверное, лишь физический контакт способен как-то вывести Кадзуху из транса, но Сяо никогда не позволит себе прервать мелодию скрипача, потому что это было бы самым большим грехом. Парень закрыл за собой дверь и облокотился об неё, заведя руки за спину. Обычно Сяо закрывает глаза, чтобы послушать мелодии, исполняемые Кадзухой, потому что каждая из них великолепна, но сейчас он мнимо наблюдал за передвижением пальцев на грифе инструмента, и за безмятежным выражением лица Каэдэхары. В этот раз его глаза были приоткрыты, но смотрели на струны словно в неком трансе. Да, Сяо не силён в определении эмоций, но даже такой чёрствый сухарь как он видит в этих красных омутах отчаяние. C ним нужно поговорить, иначе Сяо не то, чтобы лишится сна, но и рассудка тоже. Как же больно видеть в этих прекрасных глазах печаль вместо теплоты и озорства. И хотя пианист сам до конца не понимает, что он должен сделать, чтобы помочь товарищу, но бросать точно не станет. Как ему когда-то говорил Кадзуха: "позволь сердцу вести себя и ты увидишь свои настоящие способности". Самое время попробовать. Мелодия закончилась, нет, даже оборвалась глухим стуком. Смычок выпал из рук музыканта, упав на пол, а затем опустилась и скрипка, которую Кадзуха держал за гриф. Его голова была опущена, передние пряди закрывали лицо, но Сяо уже начал беспокоиться. Когда он хотел позвать друга по имени, Кадзуха опустился на колени, садясь на пол, все ещё не поднимая головы. Его музыкальный инструмент теперь лежал рядом, пока руки парня сжимали ткань штанов. От такого вида у Сяо сжалось сердце и он просто не смог уже наблюдать. Совсем тихо и аккуратно пианист подошёл ближе, также присаживаясь напротив Кадзухи. Тот даже не шелохнулся. Неужели знал? – Кадзуха. И хотя обладатель имени взгляда не поднял, Сяо знал, что его слышат. Каэдэхара всегда его слышит. Поэтому, лихорадочно думая, что сказать дальше, всё-таки продолжил: – Тебе больно. Я видел, как ты пытаешься это скрыть, но любая выдержка когда-нибудь даёт трещину. Чем больше ты будешь хранить это в себе, тем хуже в первую очередь для тебя. Поэтому поделись со мной своей болью, мы ведь... друзья. То, что Сяо боялся признать даже в мыслях, сейчас было озвучено им же. Но если это поможет достучаться до Кадзухи, он может сказать об этом всему миру. Он не уверен, что сможет помочь этими словами ему, как и своей поддержкой, которую никогда никому не оказывал, поэтому и приходится действовать на чистой интуиции. Каэдэхара лишь закрыл глаза, видимо, сдерживая слёзы, что так и просились начать скатываться по щекам, но им не давали этого сделать. Сяо не знал, что ещё можно сказать. Может, вспомнить какие-то слова Чжун Ли? Он же никогда не говорил ерунды. Однако когда Сяо хотел добавить, Кадзуха сам начал говорить, и пианист впитывал каждое слово, произнесённое тихим, сломленным голосом. – Когда-то у меня был друг. Мы росли вместе, хотя он был на два года старше. Но были абсолютно разными. Однако в этом и была прелесть нашей дружбы, что мы брали друг от друга лучшее. Он был хорошим человеком, любил кормить бездомных кошек, хотя сам часто голодал, любил играть на своей гитаре, последней вещи, оставшейся ему от покойного отца. Он дарил людям улыбки и светился счастьем, даже когда в жизни все было печально. Однако судьба не любит таких счастливых людей.~~~
Тогда было жутко холодно. Мороз пробирал до самых костей, заставляя парня укутаться в свой красный, вязаный шарф. И хотя на календаре стояли первые числа марта, кажется, с погодой забыли согласовать температуру воздуха. На часах уже показывало почти десять вечера. И что только Каэдэхару потянуло в такой кусающий холод выйти на улицу? Ах да, на такой подвиг он готов лишь ради одного человека. Красные из-за мороза пальцы что-то бегло набирали по экрану, хотя и приходилось часто стирать свои сообщения, потому что Кадзуха еле как чувствовал свои руки. И все же общение со своим другом было превыше всякого мороза. [Кому: Болван года]Я надеюсь, ты уже закончил, иначе я тебя ударю, честное слово, Томо. 21:45 Всматриваясь в диалог, Кадзуха не ждал, что его сообщение прочтут сразу. Томо старался отвечать максимально быстро, но из-за подработок иногда ответ приходил через сутки, когда у трудоголика доходили руки до соцсетей. Но уже поздно, и Кадзуха точно знает, что в такой час Томо должен либо заканчивать, либо уже идти домой. Убирать телефон в карман, чтобы согреть онемевшие руки, ему не хотелось. Кадзуха продолжал всматриваться в экран, ожидая статуса "в сети" под иконкой своего друга. Прошло пять минут, а реакции никакой. Ну, это не остановит парня проверить переход, в котором обычно играл на своей излюбленной гитаре Томо. Это тоже своего рода была его подработка, потому что людям нравилась его игра. Музыкант вкладывал душу в каждую ноту, с чувством перебирая струны. Томо появился в сети, сразу читая сообщения Кадзухи, от чего у второго на губах расцвела, как бутон розы, улыбка. Теперь что-то печатает. Вот и славно. Каэдэхара как раз в десяти минутах ходьбы от того самого перехода, где должен был быть его друг. Однако тот вышел из сети, так и ничего не ответив. Кадзуха нахмурился, отключив телефон и наконец пряча холодные руки в карманы пальто. Нет, он не обиделся, просто лучше уже дойти до назначенного места и поговорить с Томо лично. Тем более, что на улице реально холодно в такое время. Повезло, что родители считают его более менее взрослым, поэтому позволяют такие вольности, ведь знают Томо как своего сына и доверяют ему присмотр о Кадзухе, хотя на самом деле они оба нуждаются в подобном... В поле зрения наконец показался вход в подземку, освещённый всего одним еле горящим фонарем. Кадзуха надеялся, что вот-вот сейчас появится и Томо, чтобы уже не спускаться по ступенькам. Честно говоря, он не совсем принимал эту подработку здесь. Ему не нравятся такие бездушные места под землёй, где может произойти что угодно, но отговорить Томо Каэдэхаре не удалось. Однако оттуда никто не вышел. Поэтому, дойдя до злополучных ступеней, Кадзуха, опустив голову вниз, чтобы видеть ноги, начал спускаться. Его никто не окликнул, никто не подбежал, никто не обнял, как это было обычно. Тишина и... запах, очень странный, но Кадзухе он не понравился. Возможно, обычные люди и не смогли бы уловить его, но с острым обонянием Каэдэхара все чувствует. Увы. Подняв голову, первое, что пришлось увидеть – разбитую гитару, вернее, ее обломки, разбросанные кусками вдребезги по большей части подземки. Дальше – капли крови, что так отчётливо виднелись около тех самых остатках некогда музыкального инструмента. А затем... Лежащее около стены тело, что еле подавало признаки жизни в виде нахмуренного лица его друга. Внутри все замерло, как даже не случалось когда его мать попала в аварию, но, к счастью, отделалась ушибами. Здесь же остановилось сердце и кровь забурлила по венам, взгляд стал вмиг потрясенным, неверующим, потерянным. В мгновение ока, наступая на остатки некогда красивой и пригодной гитары, Кадзуха оказался около Томо, бегло осмотрев его на ранения. В основном была одна глубокая в области живота, явно оставленная острым предметом. Он... теряет кровь слишком быстро и много. Срочно нужно доставить его в больницу, иначе... – Т-томо, я сейчас вызову скорую, слышишь? Не засыпай. Кадзуха опустился на колени, потому что ноги становились ватными и вскоре просто перестали бы держать. Трясущимися руками он вытащил телефон из кармана судорожно набирая номер скорой, но Томо слабо обхватил рукой его кисть. Кадзуха недоуменно посмотрел на все бледнеющее лицо его дорогого друга, пытаясь понять его замысел. – Не нужно, Кадзуха... Моя мечта... Гитара отца... Все разбито... Теперь нет смысла- – Нет! Не говори так. Мы купим новую, не твоего отца, а твою личную. И мечту ещё можно спасти, не сдавайся, прошу... С пеленой перед глазами из-за слёз Кадзуха без труда вытащил свою руку из совсем ослабевшей хватки и набрал номер скорой. Собрав всю волю в кулак, он сообщил все необходимое, чтобы услышать гребаное "время ожидания десять минут". У них может не быть этих десяти минут. Но все равно остаётся верить в лучшее. Спрятав несчастный телефон обратно, Кадзуха снова осмотрел тело товарища. Крови стало больше, и остановить ее нечем, разве что... Решившись, скрипач снял свою шапку с головы и приложил к кровоточащей ране, чтобы хоть как-то остановить поток крови. Томо никак на это не среагировал. Слёзы ручьями текли по юношеским щекам, пока в голове он молился всем богам, чтобы его друг выжил. Что угодно, лишь бы тот его не покинул... – Кадзу... Знаешь, я- – Почему, – вновь перебил Каэдэхара, – почему это произошло... Мы обязательно словим этого преступника и он получит по заслугам. Вместе. Томо выдавил на своём лице что-то на подобие улыбки. – До чего же люди алчны... Пойти на такой зверский поступок из-за денег... Обещаю, Томо, мы накопим на твою мечту ещё больше средств, только выживи, пожалуйста... Если бы Кадзуха был эмоцией, то однозначно безысходностью, потому что он не знает, что нужно делать, когда на твоих руках умирает единственный человек, что приносит в жизнь свет. Томо потерял слишком много крови, видимо, потому что задето нечто важное. Скорая едет слишком медленно. Жизнь утекает из этого тела слишком быстро. Слишком, слишком, слишком... Его много. А надежды мало. Когда Томо прикрыл веки, Кадзуха смутно помнит события после этого. Сознание не хотело запоминать образ его друга, как человека, у которого отняли самое главное – мечту, о которой знают лишь они оба. Единственное, что Каэдэхара отчётливо помнит, так это последнюю сказанную Томо фразу, после которой он замолчал навеки. – Не бросай музыку из-за меня. Играй от души, и тогда, умерев, я хотя бы буду знать, что ты жив. Я всегда тебя услышу, Кадзу. Прошу.~~~
Томо сдался. Кадзуха – нет. Он долго отходил от смерти близкого человека, и все же смог найти силы для того, чтобы жить дальше улыбаясь и радуясь новому. Никто в этом мире не знает, как тяжело ему это далось. И свою слабость никогда никому не показывал. Однако сейчас, рассказав эту историю Сяо, его новому путеводителю по темноте, Кадзуха не жалеет об этом. И пусть этот случай будет единственным исключением из всех правил, потому что то, как неуверенно пианист после слов парня протянул руки к нему, а затем неловко, но со всей искренностью намерений обнял Каэдэхару, определенно грело сердце и успокаивало лучше любых слов. Что касается Сяо, ему было нелегко решится на подобный жест, потому что ещё не приходилось кого-либо обнимать помимо родных. Он просто знает, что объятия могут стать безмолвной поддержкой, когда не находится слов. А пианист точно не мастер слова, и тем более не психолог. Однако даже он понимал, что Кадзуха поделился чем-то сокровенным, выразив степень своего доверия. Сяо не знал, за что заслужил его, но определенно ценит. Каэдэхара же вообще не выразил ни капли протеста, просто прижимаясь сам ближе к теплу. Лбом он уткнулся в плечо, пока чужие руки обнимали спину, слегка поглаживая. Слёз не было: они все давно пролиты. Сейчас лишь изнутри разъедающая пустота и одиночество, оставшиеся ещё с того времени. – С того инцидента прошел ровно год. Поэтому ты вчера видел меня на кладбище. Сегодня ночью мне снились события того дня, поэтому чувствую себя так разбито, но завтра все будет в порядке, – сказал Кадзуха, ещё будучи заключённым в объятия. – Я... могу чем-то помочь? Первые слова Сяо за эти десять минут, за которые он успел довольно многое понять: во-первых, Кадзуха тоже через многое прошел, просто создавал вид человека, который ещё не успел испытать боли; во-вторых, он очень сильный духом человек, потому что несмотря на пережитую трагедию парень все равно продолжил играть на скрипке, как бы та не напоминала про его друга, и все равно заводит новые знакомства, улыбаясь людям, а не закрываясь от мира, как это сделал сам Сяо; и в-третьих, этот вид Кадзухи вызывает странные чувства, ибо почему пианисту тогда тоже становится больно, если он никогда не был знаком лично с этим Томо? Или, может, дело не в этом парне, а в том, что с красной прядкой? Обнимая Каэдэхару вот так, возникает непреодолимое желание защищать его от всех бед. Сяо не создан для ласок и нежностей, но именно этому парню хочется подарить ее всю без остатка. А таких мыслей у него ещё не было ни разу. Нужно будет посоветоваться с отцом... – Побудь со мной ещё немного. Этого более чем достаточно. И... всё? Всего лишь его присутствие? Хотя, если так подумать, то и Сяо попросил бы в такой ситуации лишь мнимую, но невероятно приятную компанию. Зачем бесполезная жалость, сердечное сочувствие и, может, приятные слова, но порой ненужные, если можно просто побыть рядом с человеком, аура которого успокоит все штормы в душе. И он остался. Столько, сколько потребуется, хоть всю жизнь. Просидели на деревянном полу в объятиях и в молчании двадцать минут, пока Сяо не предложил прогуляться до его дома. Им нужно отвлечься от всего этого, а Кадзухе просто оказать компанию. Тот был вовсе не против, поэтому, собравшись, парни покинули здание школы, наконец вдыхая свежий воздух. Как и всегда, Чжун Ли дома не было, поэтому они спокойно зашли внутрь, но на этот раз Сяо завел Каэдэхару не в главную гостевую комнату, а в свою. Кадзухе об этом знать необязательно, но он первый человек, побывавший здесь, не считая родителей. – Здесь... очень даже уютно. В твоём стиле. Мне нравится. Почему-то от этого небольшого комплимента сердце стало биться чаще. И хотя Сяо себя не видел, но кончики ушей однозначно приобрели новый оттенок. – Эм... Спасибо? Я... схожу отцу позвоню, можешь пока осмотреться. Конечно же это ложь: Сяо не любит беспокоить родителя в принципе, особенно по мелочам. Просто пианисту жутко неловко, поэтому ему нужно пару минут передышки, так сказать, осознать сделанное и свыкнуться с этими мыслями, а для этого нужно побыть наедине. Тем более, что в его комнате ничего такого нет, так что он может со спокойной душой оставить Кадзуху там одного тоже. Сяо вышел на крыльцо, вдыхая прохладный весенний воздух. Осталось несколько месяцев перед итоговым выступлением, а они с Кадзухой так и не нашли композицию, которую могли бы сыграть. Всякий раз, когда речь заходит об этом, они в итоге не приходят ни к чему толковому. Сяо без разницы, что играть, а Кадзуха желает найти нечто особенное, чтобы подходило им обоим. В итоге все приходит к тому, что скрипач попробует написать песню сам, на что конечно же требуется время и силы. Ну, и конечно вдохновение. Сяо не сомневается, что у его друга все получится, вопрос в том, сможет ли пианист понять мотив. Кадзуха ведь вложит какие-то эмоции, возможно, даже историю расскажет через ноты, и было бы настоящим грехом не понять все это. А Сяо не уверен в своих силах... Даже сейчас, вместо того, чтобы быть рядом с приведенным им же гостем, он позорно сбежал, оставив Кадзуху одного. Да... Стоило бы к нему вернуться и постараться не быть таким эмоциональным с ним. Почему именно с этим светловолосым странным музыкантом Сяо испытывает больше всего чувств, несвойственных ему. Конечно же, все списывается на непривычку к общению, и ничего более. С его ухода прошло не больше десяти минут, так что, размяв плечи, Сяо медленно стал возвращаться обратно, надевая маску отстранённости. Они просто поговорят о чем-нибудь и все закончится. Ведь так? Однако стоило Сяо только вернуть самообладание на лицо, как оно разбилось вдребезги, когда дверь в комнату открылась, а взгляд сразу зацепился за спящую фигуру на его кровати. Парню только и оставалось, как с изумлением и непониманием смотреть вперёд. Как вообще это произошло?.. Пианист совсем тихо закрыл дверь, пройдя внутрь, а затем подошёл ближе, проверяя, точно ли тот спит. Если так подумать, Кадзуха изначально казался слишком уставшим. Видимо, из-за неприятного памятного события он совсем не мог нормально выспаться, а накопленный стресс выматывал ещё сильнее, так что судя этой логике неудивительно, что, почувствовав комфорт и сидя в тишине, Кадзуха заснул даже на чужой кровати. Ну и, к тому же Сяо известно про вредную привычку Каэдэхары лишать себя сна ночью, поэтому часто мог лицезреть спящую мордашку друга. А с недавних пор ему хотелось не просто мнимо смотреть, а уложить поближе к себе, чтобы ощущать чужое дыхание на своем лице, наблюдать за еле уловимым трепетом ресниц и... Архонты, как о таком можно думать... В любом случае, Сяо не станет будить Кадзуху сейчас. Тот заслуживает пару часов отдыха, поэтому, собрав всю уверенность в себе, пианист взял с другого края кровати плед, которым мог иногда укрываться в самые морозные дни зимы, и накрыл спящего парня, подметив его безмятежное лицо. Наверное, сейчас он спит спокойно, без кошмаров, что и к лучшему. Совсем тихо, насколько было возможно, Сяо покинул свою комнату, осторожно закрыв за собой дверь. Конечно, сна Кадзухи не было в его планах, но главное, что скрипач отдыхает и под его крылом сейчас. Судя по красным пальцам Каэдэхары в его кабинете, он играл довольно долго, лишь бы отвлечься от мыслей. Может, и Сяо попробовать погрузиться в игру как-нибудь, чтобы тоже не думать обо всём... Спустившись, Сяо лёг на диван, достав из кармана излюбленные наушники. Включив любимый плейлист, парень просто закрыл глаза, совсем не планируя засыпать, но у судьбы на это были свои планы. Так и прошло больше часа. Могло бы дольше, если бы даже через музыку Сяо не услышал приход отца домой. Сегодня тот пришёл довольно рано, что не могло не радовать. – Привет, – сказал Сяо, выходя в прихожую к Чжун Ли, что как раз вешал пальто на вешалку, – отпустили с работы? Тот, устало, но тепло улыбнулся сыну. Мужчина открыл рот, чтобы, видимо, ответить, но со вселенским пониманием хмыкнул. И лишь потом добавил: – Верно. И я так понимаю, сегодняшний ужин мы будем трапезничать не вдвоем? Сяо нахмурился, не совсем понимая, о чем ему говорит Чжун Ли. Мужчина скрестил руки перед грудью, легко указав взглядом вниз, на обувь, где стояла ещё одна пара ботинок, явно выделяющаяся своим белом цветом среди остальных черных. И тогда осознание стрельнуло в голову. Точно. Кадзуха. Сяо в лёгкой панике посмотрел на время, подмечая, что с того момента прошёл час. Судя по всему, Каэдэхара все ещё спит, если не спустился на голоса. – Не совсем вежливо забывать про своих гостей, Сяо, – Чжун Ли явно было интересно наблюдать за сменой эмоций на лице парня, и того определенно забавляло это. – Видимо, я тебя разбудил. То, как ему удалось так быстро разобраться в ситуации всего за несколько мгновений, несомненно заслуживало уважения. Ну, на то он и Чжун Ли – лучший консультант в своей области, и даже за ее пределами, из-за чего на него большой спрос в трудовых кругах. – День был тяжёлый, сам не заметил, как заснул, – ответил Сяо, уводя виноватый взгляд в сторону. – Кадзуха тоже отдыхает. Мне стоило предупредить тебя о гостях, прости. – Все хорошо, Сяо, напротив – я чрезвычайно рад знать, что у тебя появился человек, которому ты настолько доверяешь, чтобы приводить сюда. Юный Каэдэхара может посещать нас в любое время и всегда будет желанным гостем в этом доме. Я лишь надеюсь, что ему здесь также комфортно, как тебе с ним. Сяо с явным удивлением во взгляде посмотрел на Чжун Ли, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Возможно, мужчина не имел в виду ничего такого, но слышать такое из уст отца было слишком неловко, словно тот узнал грязный секрет, но все понимает. – Я... Займусь ужином, – под тихий, но добрый смех парень развернулся и быстрыми шагами скрылся за углом, избежав неловкого разговора. Уходить от таких диалогов уже постепенно входит в привычку. Уже стоя на кухне у плиты, Сяо никак не мог выкинуть слова отца из головы. Как бы он не старался отвлечься на что-нибудь другое, мысли постоянно возвращались к спящему парню в его комнате на его кровати. Насколько же Кадзуха особенный, что смог взломать все замки к сердцу и пробраться в него так глубоко, что забыть не получится. Кадзуха был подобно мелодии, которая понравилась с первых нот и постоянно повторяется в голове. Однако сколько бы ты ее не слушал, она ни разу не надоедала. Можно знать в ней каждую ноту, но все равно всякий раз находить нечто новое и влюбляться даже в эту деталь. Все это казалось таким непривычным, но в то же время правильным. Даже если все ощущения больше напоминали какой-нибудь вид простуды, было приятно просто их чувствовать, потому что они как минимум делали человека живее, чем когда-либо. – Ну что, можно садиться за стол? – родной голос Чжун Ли вывел Сяо из размышлений как раз к тому моменту, когда ужин был готов. Поразительное умение приходить вовремя... Сяо лишь кивнул, ставя тарелку с жареной рыбой на стол, где уже были три тарелки. Три. Он неосознанно накрыл и на Кадзуху. Теперь немного неловко перед Чжун Ли... – Я схожу позову- – Не стоит. Твой друг, судя по всему, присоединится к нам немного позже. Пусть отдохнёт. Не продолжая тему, они сели за стол, желая друг другу приятного аппетита. Первым себе стал накладывать мужчина, затем он же первый и попробовал рыбу. Сяо заметил, что тот задумался на долю секунды о чем-то, прежде чем сказать: – В этот раз ты немного пересолил, – краткая улыбка и теплый, в какой-то степени игривый взгляд на сына, – не влюбился ли ты случаем? Сяо мгновенно вспыхнул. Даже вилка выпала из рук, с характерным звоном падая на стол. Золотые юношеские глаза были настолько расширены от удивления, будто сейчас ему сказали нечто настолько ошеломляющее, что переломило жизнь. Молчание затянулось на целую минуту, пока Чжун Ли не пояснил свои слова: – Существует примета такая. Я не ожидал такой реакции... Но... Заманчиво. Он снова слишком понимающе улыбнулся, пока сзади не раздались тихие шаги, на звук которых обернулся Чжун Ли, улыбаясь ещё шире и обращаясь уже к пришедшему. – Юный Кадзуха, добрый вечер. Хорошо отдохнул? Обладатель этого имени, остановившись на пороге кухни, неуверенно улыбнулся, завидев родителя друга. Наверное, тому было не особо удобно прерывать чью-то трапезу и диалог. Сяо пока даже не обернулся. – И вам доброго вечера, господин Чжун Ли. Простите мою бестактность. Я сам не ожидал, что так просто засну, ещё и будучи в гостях, – Кадзуха виновато почесал пальцем щёку. – Все хорошо. Я знаю, какой может быть нагрузка в вашем возрасте и как молодежь переносит стресс. Напротив, я рад знать, что ты смог найти покой в нашей с Сяо обители. Да и не стой у порога – проходи и присоединяйся к нашей трапезе. Негоже приводить в дом гостей и не угощать их. Тем более, что сегодня ужин готовил Сяо. Уговаривать долго Кадзуху не нужно: он никогда не прочь оценить чьи-то кулинарные навыки. Ну, и отказывать в приглашении отцу своего друга было бы верхом невежества. Поэтому, тепло улыбнувшись и кивнув, он присоединился к этому небольшому, но крайне комфортному семейству. Кадзуха сел рядом с Сяо. – Какое совпадение, хорошо приготовленная рыба - одно из моих самых любимых блюд. Сяо это знал. Каэдэхара сам ему рассказывал об этом невзначай, а он, глупый, запомнил это, однако, выбирая сегодня продукты в холодильнике, он точно не думал об одном симпатичном музыканте, и подсознательно взял рыбу. И до него дошло лишь сейчас. Кадзуха назвал бы это совпадением, которые обычно не случайны, но видя краем глаза мягкую, благодарную улыбку на чужом лице, истина ни за что не захочет выходить наружу, оставаясь выживать где-то в глубинах хаотичного из-за непривычных чувств сознания. Пока они трапезничали, на кухне стояла разного рода тишина, ведь для Сяо та была неловкой, для Чжун Ли обыденной, а для Кадзухи долгожданной, ведь обычно его совместные завтраки, обеды и ужины проходили куда более шумно из-за матери и часто приглашённых к ним коллег по работе. И все же каждый сидящий за столом чувствовал витающие в атмосфере около них нотки чего-то недосказанного, словно кто-то из присутствующих вот-вот должен что-то объявить, но никак не решится. Чжун Ли многозначительно кидает беглые короткие взгляды на сына, пока тот старательно их игнорирует, отвечая молчанием, так и говорящим за себя "не сейчас, отец". А Кадзуха, сидящий меж двух огней, волей не волей заметит все эти вещи, но как всегда ничего не скажет по этому поводу, ведь не имеет права влезать в дела чужих людей, пренебрегая ещё и их гостеприимством. Поэтому весь ужин проходит в полном молчании до того самого момента, когда Чжун Ли с характерным звуком кладёт столовые приборы на языке жестов параллельно друг другу, что означало "все-было-очень-вкусно-спасибо". Он поднялся первым из-за стола, по-доброму ещё раз осмотрев отцовским взглядом двух парней. – Что ж. На этом я вас покину. Мне ещё нужно кое-что доделать по работе. Сяо, я надеюсь, ты и дальше окажешь нашему гостю должным приём. Рад был повидаться, юный Кадзуха, приятного времяпровождения здесь. Уже довольно поздно, так что рекомендую остаться на ночь у нас. Думаю, вам обоим это пойдёт на пользу. Кадзуха лишь повторил жест Чжун Ли в отношении столовых приборов и с лёгкой улыбкой обернулся в сторону хозяина дома. – От всей души благодарю Вас за гостеприимство и предложение, но я не хотел бы причинять неудобств- – Останься. Кадзуха, не успев интонационно закончить свои слова, замер на месте, явно не ожидав того, что Сяо его перебьет - раз, скажет такое - два. И, кажется, Чжун Ли тоже, раз с лёгким удивлением сейчас смотрит на сына, что в обычной манере продолжает сверлить тарелку взглядом, оставаясь со спокойным видом, будто не сказал что-то шокирующее. Только по затянувшемуся молчанию со стороны обычно болтливых людей он понял, что от него ожидают объяснений. Поэтому, никак не меняясь в лице и позе, Сяо добавил: – Завтра выходной. Идти темнотой не лучшее решение, даже если недалеко. Я не против уступить свою комнату. Кадзуха открыл рот, чтобы постараться возразить, но Сяо говорил на языке фактов, поэтому ничего не оставалось, кроме как принять поражение даже в не начавшемся бою. – Ты прав. Тогда я предупрежу своих, если, конечно, дозвонюсь. Каэдэхара встал из-за стола, затем покинул кухню, чтобы найти телефон, поиски которого всегда были отдельным квестом, ведь Кадзуха имеет привычку разбрасываться своими вещами в местах, где ему комфортно. Теперь, когда в комнате остались лишь Сяо и Чжун Ли, держать лицо не нужно было. Пианист тут же спрятал лицо в ладонях, опустив голову, когда осознание всего накрыло волной. – Ты влюбился. Как гром среди ясного неба. – Нет! Пожалуйста, не сейчас. – А когда? Сяо, от того, что ты будешь убегать от этого разговора, никому легче не станет. Я помогу разобраться и поддержу, – голос мужчины оставался спокойным как всегда, только сейчас был немного тише обычного, видимо, чтобы его не услышал Кадзуха. Сяо хотелось рассказать обо всех переживаниях и непонятных чувствах внутри отцу, но сейчас явно было не время и не место. Поэтому он лишь махнул рукой, кидая отчаянный говорящий сам за себя взгляд. Уж кто, а Чжун Ли точно должен понять, что он значит. – Ладно. Как знаешь сам, – в итоге отвечает мужчина, потянув рукой воротник, чтобы его ослабить, тем самым обнажив часть ключиц. – Не отталкивай только Кадзуху из-за этого. Я знаю, что многие так поступают, когда не понимают, что делать и просто пытаются избавиться от этих чувств. Однако от этого никому никогда не было легче. Он ведь ценит тебя и дорожит. Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. С этими словами Чжун Ли вышел с кухни, оставив после себя тишину и ворох новых мыслей, что сразу же запутались в клубок, а возможные концы были сплошными вопросами. Сяо положил свою голову на стол, слабо начав ей биться, потому что, как оказалось, влюбляться слишком сложно. А он точно влюбился – в этом сомнений нет, ведь стоит только вспомнить, что Кадзуха был, спал и будет снова отдыхать в его "крепости", то сразу возникает желание присоединиться к нему, чтобы хотя бы ещё раз увидеть спящее, умиротвореное и до безумия всех нейронов мозга милое личико человека с вечно взъерошенными волосами, к которым хочется вечно прикасаться и перебирать, ведь это так успокаивает; с лёгкой, как ветерок в июле, улыбкой, что хочется порой запечатлеть уже на своих губах, чтобы тот поделился ей с ним; с густыми светлыми ресницами, что так порхали зимой как летом бабочки. В Кадзухе было все идеально для него, потому что каждая его черта теперь вызывала нечто иное. – Что-то случилось? О, и как можно было упустить эту деталь... Приятный низкий голос с нотами заботы и любви ко всему окружающему. Всё, что исходит из уст этого ангела, преобретает новый смысл, в который Сяо сразу верит, потому что это сказал Кадзуха. Пианист понял, что слишком долго молчит лишь тогда, когда к нему совсем нежно прикоснулись, положив руку на спину, совсем слегка поглаживая ее, хотя Сяо этого не просил. Он поднялся со стола, чтобы посмотреть в глаза Кадзухи и тут же утонуть, не имея возможности всплыть, ведь сейчас это красное море слегка штормило из-за беспокойства обладателя. Не хотелось осознавать, что ты и есть тот ветер, что нагоняет туда волны. – Нет. Все в порядке. Просто устал. Ты позвонил домой? Кадзуха кратко кивнул, не убирая руки с чужой спины. – Правда все в порядке? Весь вечер струны твоей души звучали совсем не гармонично. Я могу попробовать их настроить? Сяо отвернулся, прикусывая губу изнутри. Точно. Теперь в его жизни два человека, что могут читать его как нотную тетрадь. – Не знаю. Мне кажется это банальная усталость. – А я считаю иначе. Давай поговорим в более комфортной для тебя обстановке. Обещаю, я в этот раз не засну, – Кадзуха приложил свободную руку к сердцу, улыбаясь. Теперь Сяо стоял на распутье перед выбором: согласится, но придётся что-то рассказать, либо отказаться и стать последним придурком, винив себя в упущении шанса всю жизнь. Ответ явно очевиден. – Ладно. Но недолго. Нам двоим нужно отдохнуть. Кадзуха, кажется, расслабился, судя по опустившимся плечам. На его слегка покусанных губах как всегда была ванильная улыбка, которая иногда приходила Сяо во снах, хотя он тогда ещё не осознавал, насколько зависим от неё, ведь стоит Каэдэхаре улыбнуться, как отпадают все сомнения и тревоги. Парни вместе последовали в комнату Сяо, и, в отличие от прошлого раз, ее хозяин волновался сейчас чуть меньше, ведь что ещё может случится там? Кадзуха уже спал на его кровати – это уже верхушка всего. А зайдя уже внутрь, Сяо понял, что нет, все-таки ничего не поменялось, хотелось сбежать снова, но отговорка про отца здесь не поможет. Да и Бог, в принципе, тоже. – Куда я могу присесть? В прошлый раз я без спросу присел на твою кровать и совершенно не заметил, как заснул. Мне жаль, если я перешёл черту. Все-таки это довольно личное… – Не бери в голову. Обычная кровать, – конечно нет. – Нет ничего такого в том, что ты заснул на ней, – конечно, Сяо, конечно. – Главное, что ты отдохнул и тебе было удобно. Можешь лежать там сколько захочешь, – коне- а нет, отмена! Можно шаг назад?.. Кадзуха слегка удивился словам парня, да и, видимо, не мог найтись с ответом, пока сам Сяо успел убить себя в мыслях за последние слова, а несуществующие внутренние демоны похлопать с криком: "Фиаско!". – Ох, я… Польщен? Хотя если ты говоришь, что ничего такого в этом нет, то я просто рад, что не причинил тебе дискомфорта. Раз так, давай присядем вместе. Сяо кратко кивнул, после чего они оба сели на эту чертову кровать, что за последние сутки привлекла к себе излишнее внимание. Он молчал, ожидая, что Кадзуха начнёт говорить первым, но тот тоже молчал, видимо, тоже думая иначе. Так они и встретились взглядом с одним вопросом в глазах. Только один из них просто улыбнулся, а второй утонул и пропустил удар сердца, ведь между ними и метра даже нет. – Так… – никто не сомневался, что Кадзуха первым нарушит молчание, – что именно тебя тревожит? Можешь поделиться тем, чем посчитаешь нужным. Сяо отвёл взгляд, утыкаясь им на свой темно-зелёный ковёр. Соврать Кадзухе не выйдет, правду сказать тоже – не хватит духу. Но можно просто не договорить и прощупать почву, чем он никогда не занимался, но, судя по всему, самое время вспомнить все просмотренных фильмы про шпионов. – Недавно я… Познакомился кое с кем. И спустя время я понял, что… Вижу в нем больше, чем просто друга, однако не думаю, что это взаимно. Я сам ещё не все понял, но мне хочется довериться ему полностью и быть намного ближе. Поэтому я не знаю, что сейчас стоит делать. Сяо на Кадзуху не смотрел – боялся. Что поймёт, что спросит имя, что порадуется и предложит помощь. Однако он не знал, что у того наоборот весь мир перевернулся, а внутри что-то треснуло, как лёд, когда на него попадает вода. Кадзуха понимал, что ничего не стоит на месте. Все движется в темпе быстрого вальса, и чем больше он пытается ждать чуда, тем меньше шансов на реальные поступки. В то время, когда он пытался быть просто хорошим другом, в этот момент некто другой действовал. Он сам избегал пианиста то время, что потребовалось на очередное переживание смерти Томо. Каэдэхара почувствовал особую связь с Сяо с первого взгляда. Он не думал, что сможет заинтересоваться кем-то после потери Томо так быстро и внезапно, ведь стоило ему встретиться глазами с чистым золотом, как в нем разыгрался интерес. Ему хотелось самому зажечь в этих потухших очах тот огонёк жизни, что был погашен жизнью. И Кадзуха не успел заметить, как душа сама звала к одному единственному человеку, как уши хотели слушать один определённый голос, из-за чего приходилось говорить всякий бред, лишь бы поддержать диалог. А ещё ему постоянно хотелось касаний. Но Сяо не был тактильной личностью. Поэтому когда тот обнял его сегодня, Кадзуха подумал, что шанс все-таки есть. И этот выдуманный, призрачный шанс сейчас развеялся и унесся по ветру на кладбище – место для мертвых надежд и мечтаний. Туда, где он позже оставит свое сердце, которое стоило бросить на холодном камне ещё год назад, но не смог. И зря. Сейчас бы болело меньше. – Прости, не стоило мне говорить об этом, – сказал тихо Сяо, так и не получив какого-либо ответа от затихшего Кадзухи, что смотрел куда-то вниз. Если бы пианист был более эмпатичным, то смог бы заметить, как в его любимых закатных глазах вместо штиля появилось тёмное дно, где не было ничего кроме боли и страданий. – Нет, что ты. Я рад, что ты поделился своей проблемой честно. Честно. Как же. Разговаривали бы они честно – никому бы сейчас не было так больно. Только один страдает от непонимания своих чувств, страха, что это все впервые и риска потерять единственного друга, а второй от острых осколков, больно и глубоко впившихся в итак хрупкое сердце. – Просто я не знаю, чем могу тебе помочь. Если ты чувствуешь, что это твой человек, то действуй. Расскажи ему о том, какую мелодию играет твоё сердце, когда он рядом. Надеюсь, он сможет заставить тебя улыбаться. Ты ведь так редко это делаешь. И зря. Кадзуха с огромным усилием натянул улыбку, пытаясь обмануть их двоих. Если бы Сяо только знал, как тяжело ему было это говорить и как тяжело не поддаться эмоциям отчаяния. И пока сердце скрипача разбивалось и играло минор, сердце пианиста звучало как мажор, ведь билось оно быстрее обычного, из-за чего к лицу прилила кровь. Оба отвернулись друг от друга, смотря вниз. В этот момент их души звучали как никогда по-разному. – Я… Я приму к сведению. Спасибо. С каждой секундой становилось более неловко находиться в одной комнате. Поэтому Кадзуха, сославшись на поздний час, попрощался с другом и пошёл спать все-таки в гостиную. Когда Каэдэхара ушёл, Сяо всем нутром чувствовал, что на душе лежит горький осадок от этого разговора, словно, решив поделиться своей проблемой в таком виде, он совершил огромную ошибку, хотя такого прежде не было, когда Кадзуха выслушивал его тревоги. Может ли быть дело в том, что ситуация была совершенно иная? Ведь и отношение к Кадзухе изменилось. – Не стоило ему так привязывать меня к себе, – шёпотом сделал вывод Сяо, откидываясь спиной на кровать. В груди неприятно щемило, но в то же время ему постоянно хотелось улыбаться, ведь Кадзухе нравится его улыбка. – Хотя я сам виноват в том, что подпустил его так близко. Идиот, – он ударил себя кулаком по лбу, все равно улыбнувшись.***
Несмотря на то, что он узнал причину редких встреч с Кадзухой в тот день, встречаться чаще они не стали. Сяо сам сначала старался не искать парня, ведь не знает, о чем можно сейчас говорить, но когда светлая макушка не появлялась на его периферии целые две недели, ему уже стало все равно на темы и свое неумение заводить диалог. Сейчас было все одно желание – просто увидеть вновь объект главного беспокойства и мыслей. На звонки и сообщения в ответ был автоответчик и "был в сети недавно". В музыкальной школе ему говорили, что Кадзуха не появлялся здесь эти недели. Поэтому у него остался лишь один вариант. Прийти к нему домой и спросить напрямую либо его самого, либо его родителей, с которыми придётся, видимо, знакомится самому, хотя и не совсем в приятной обстановке. Когда на календаре показывало двадцатое марта, Сяо, собрав всю волю в кулак, стоял на пороге дома семейства Каэдэхара. Он сразу заприметил необычный дизайн двора, оформленного довольно необычно: броско, но изысканно. Но он сюда не на экскурсию пришёл, поэтому рассматривать все детали не стал. – Тебе лучше быть живым, иначе попрошу отца оформить тебе путёвку в Селестию, – тяжело вздохнув, Сяо все же нажал на кнопку звонка спустя добрых пять минут бездействия. Почему-то сделать это оказалось труднее, чем казалось всю дорогу. Он с замиранием сердца стал ожидать ответной реакции. Сначала ничего. Ни шороха, ни грохота, ни шагов. Может, они уехали? Вот так внезапно и без весточки? Да бред. Сяо снова нажал на звонок. Однако с обратной стороны уже послышались приглушенные звуки, а после открылась и сама дверь. Вопреки всем ожиданиям, на пороге появился сам Кадзуха, застывший на месте, когда встретился глазами с пианистом. – С-сяо? – его голос дрогнул. – Почему ты здесь? Усталый вид парня заставил сердце Сяо неприятно сжаться, ведь он сразу обратил внимание на сонные закатные глаза, которые словно потускнели с их последней встречи. Светлые волосы были собраны в небрежный пучок сбоку, а обычно аккуратные пальцы покрыты пластырями. Но самое главное было то, что он хотя бы жив, но это тоже может оказаться временно. Беспокойство быстро сменилось обидой и возмущением, ведь друзья так не поступают! Бросать и избегать две чертовы недели, не подав даже признака жизни. И если Сяо думал, что Кадзуха просто отходит от годовщины смерти дорогого человека, то теперь он уверен в том, что здесь иная причина, скрытая от всех. Но больнее всего было осознавать, что Каэдэхара сам решил все, ничего не сказал, справляется с этим сам и довёл себя до такого вида, от которого кажется, что стоит его коснуться и он разобьётся на осколки. А сейчас стоит и ещё спрашивает, зачем к нему пришли! – Ты идиот! – Сяо, поддавшись сильному порыву эмоций, которого он не чувствовал давно, схватил Кадзуху за плечи, повысив на него голос. Тоже впервые. – Что это все значит?! Ты хоть знаешь, что я сейчас чувствую?! Исчезнуть на две недели, даже не предупредив! Чем ты занимался все это время?! Скрипач шокировано уставился в золотые глаза напротив, не веря тому, что такой спокойный человек как Сяо выражает свои эмоции настолько открыто. Это говорило лишь об одном: он действительно переживал сильно. – Я… – Кадзуха отвёл взгляд, чувствуя себя как никогда виновато перед другом. – Кхм, перед тем, как мы поговорим об этом, давай зайдём внутрь. У меня сейчас никого. Это звучало разумно. И Кадзуха вроде как настроен на разговор. Убрав руки, Сяо кивнул и, с позволения обитателя дома, перешагнул порог. Внутри было тесновато в плане того, что в прихожей стоят много вещей, которые, видимо, были привезены из других стран, судя по тому, насколько необычно те выглядели. Родители Кадзухи путешественники? – Пошли на кухню. Сяо оставил обувь с курткой в прихожей и прошёл за другом, бегло осматривая его дом. Интерьер не особо вязался с образом утонченного и воспитанного Кадзухи, однако делать выводы, не зная лично его родителей, было ещё рано. Кухня была довольно большой, Сяо бы даже сказал, что напоминала столовую. Кадзуха часто упоминал, что у них собираются большие компании, так что логично, что и место для посиделок будет объёмным. Они сели за стол, напротив друг друга, несмотря на то, что неловко. Кадзуха всем видом старался показать, что у него все хорошо и он спокоен, а Сяо даже врать не пришлось, выражая недовольство. Он сверлил Каэдэхару взглядом, пока тот усиленно уводил глаза в сторону. – Не смотри на меня так, я не съедобный, – первым сказал Кадзуха. – Я жду, – холодно ответил Сяо, скрещивая руки перед грудью. Сейчас он как никогда уверен в своем решении добиться ответов. Его собеседник прикусил губу, тяжело вздыхая и все-таки поднимая глаза с пола. – Я писал мелодию, с которой мы должны выступить через несколько месяцев. – Две недели? – Да… Знаю, что это меня не оправдывает, но я был слишком поглощен процессом написания, и мне хотелось прийти к тебе уже с готовым результатом. Признаться честно, у меня уже был готовый примерный вариант, но позже я понял, что он не подходит нам. Поэтому я решил в кратчайшие сроки написать новую. – За две недели? Кадзуха кратко кивнул, ощущая себя будто на допросе, потому что тон Сяо становился более недовольным. – Ты идиот, Каэдэхара. Зачем пренебрегать сном и здоровьем ради мелодии на один концерт? Я не раз говорил тебе, что музыка того не стоит. Доведешь себя до того, что скрипку в руки взять не сможешь. И я знаю, как для тебя это важно. А ещё я помню, что обычно ты настолько поглощен в музыку лишь когда хочешь сбежать от реальности. А это говорит о том, что тебя что-то беспокоит. Что. Требовательный тон Сяо заставил Кадзуху сжаться, потому что тот ещё никогда не разговаривал с ним так. Тем более, что само присутствие пианиста здесь вызывало неприятное покалывание в груди. – Прости… За это. Ты прав. Но… Я не могу ответить на твой вопрос. Однако я постараюсь больше не беспокоить тебя по этому поводу. Поэтому… Мы можем не продолжать эту тему? Сяо уже думал настоять на своем дальше, дать понять этому дураку, что так делать нельзя и что нужно беречь себя, однако теперь он ясно видит, насколько давит на итак измученного парня. Они лишь друзья, а друзья друг другу ничего не обязаны, поэтому если Кадзуха не желает делиться своей проблемой, то пусть. Рано или поздно все решается. – Ладно, – Сяо тяжело выдохнул, прикрыв на пару секунд глаза, – все равно всегда поступаешь по-своему. Так значит, наша композиция на выступление готова? Я могу услышать ее? Кадзуха даже не расслабился из-за этих слов, а лишь сильнее напрягся. Сяо это тоже заметил, всматриваясь в чужой профиль так, будто ему стоит моргнуть, как тот исчезнет. Ещё и молчание в ответ подбивало на разные мысли. – Что-то пошло не так? – задал другой вопрос Сяо. – Ну… Мне осталось дописать лишь концовку, которая не приходит в голову, но… Просто я не смогу тебе сейчас сыграть. Видишь ли, мой инструмент сейчас не совсем исправен. – В каком смысле? Если сейчас Кадзуха скажет, что его скрипка сломалась из-за его склонности вымещать все эмоции в музыку, тем самым мучая бедный инструмент сутками, то Сяо просто вздохнет и всем своим сердцем посочувствует ему, пообещав когда-нибудь вправить мозги музыканту. – Ничего такого, просто струна порвалась. Износилась, наверное, – или Кадзуха слишком сильно затянул ее, когда тянул за колки, пытаясь добиться идеального звука, ведь ему вообще ничего не нравилось. Однако Сяо знать это необязательно. – Так замени её. Ты уже делал это и не единожды. В чем проблема? – Ни в чем. Позже заменю ее обязательно. – Так, – с громким хлопком удара рук по столу, Сяо встал, ведь терпеть все эти недоговорки и общаться дальше без ответов было невыносимо. Кадзуха, что обычно со всей искренностью улыбался, что не боялся смотреть в глаза, за которыми ничего не пряталось, что всегда выкладывал что у него на душе, что всегда делился всем хорошим с другими людьми, сейчас был максимально отдален от того Кадзухи, с которым знаком Сяо вот уже несколько месяцев. По крайней мере, таким его он его видел. – Архонты свидетели, я не хотел прибегать к таким мерам, но сил моих больше нет. Кадзуха, – названный лишь вжался в стул сильнее, молча слушая. Сяо правда не хотел снова повышать голос, но позволять себе находится в неведении, пока кто-то другой, пусть даже его единственный друг, нагло обводит вокруг пальца, он больше не станет. – Что ты скрываешь? Почему ты вдруг отстранился ото всех? От меня? – Я… Хотел бы тебе рассказать, но не могу. Правда. Тебе этого не понять, – голос Кадзухи становился все тише, а взгляд более потерянным. Создавалось впечатление, что если на него надавить сильнее, он просто сломается. Как его скрипка. Струна терпения порвется и эмоции, что он так тщательно скрывает, наконец прольются на свет одним потоком. И, подтвердит Барбатос, это будет действительно очень больно. – Не пойму? Начнём с того, что сейчас я реально не понимаю, почему ты так себя ведешь. Я многое не знаю о взаимоотношениях людей и все связанное с ними, но одно мне известно наверняка: если человек не справляется со своими проблемами – он должен обратиться за помощью. Держать все в себе, убиваться, и в итоге приводить себя к тому, что даже во сне отдохнуть нельзя – тупо. Даже я иду к отцу за советом, когда понимаю, что сам не знаю, что делать. Так почему этого не можешь ты? – Я просто не хочу напрягать этим близких и друзей, – тихо отвечает Кадзуха, держа взгляд внизу. – Это не так важно, чтобы привлекать кого-то. Сяо, может мы- – Нет. Мы не будем менять тему, пока ты не расскажешь мне в чем дело, – непреклонно перебил Сяо, скрестив руки перед грудью. – А ты спросил хоть кого-то, напрягаешь ли ты их? Так вот. Не могу говорить за остальных, но я сейчас десять минут пытаюсь тебя, будь по-твоему, напрячь меня. Архонты, да я ради тебя пришёл сюда. Кадзуха тяжело выдохнул, поднимаясь из-за стола. Неужели вышло? Сяо хотя и не уговаривал кого-то ранее, но вряд ли повторит такое вновь. Осознание своей эмоциональности ещё не пришло к нему, чтобы удивляться результату. – Пошли. Он слабо кивнул головой в сторону выхода из кухни и стал уходить от пианиста, что молча последовал за парнем. Они поднялись на второй этаж, а затем и на третий, что оказался чердаком. Однако стоило двери открыться, как Сяо замер на пороге. Увиденное вошло в топ пять самых неожиданных и незабываемых зрелищ в его, слава всем богам, не очень насыщенной жизни.~~~
Вернувшись к себе домой после бессонной ночи у Сяо, Кадзуха во всей красе ощутил усталость, еле как дойдя до своей комнаты. Повезло, что все домочадцы были на работе и никто не стал лезть с лишними вопросами, иначе он бы предпочел связать струны скрипки и повеситься на них. Сейчас, кстати, это тоже звучит привлекательно, если после сна ему легче не станет. Не стало. Голова раскалывалась, в груди неистово болело все время, а глаза так и норовили заслезиться. Он два дня провел в своей комнате, изредка выходя, чтобы подать признаки жизни для родителей. Мобильный телефон где-то был богом забыт среди его вещей, а таблетки от боли постепенно заканчивались. Поэтому пришлось перебраться на чердак, что служил своего рода его музыкальной творческой студией, но уже дома. Здесь обычно он и играл, проводя большую часть времени, ведь заглядывали сюда крайне редко. Кадзуха вытащил новую упаковку обезболивающих, выпив сразу две, чтобы наверняка. От них легче не становилось, но кое что все-таки притупляли. По крайней мере это было лучше, чем предложенные ему как-то на явно вирусном сайте наркотические средства. Сидя битый час на деревянном полу, его взгляд то и дело цеплялся за лежащую на полу скрипку, смиренно ожидающую, когда же на ней соизволят сыграть, хотя если бы та умела говорить, то явно умоляла бы ее не трогать, ведь это больше походило на жертву в подвале – именно на этой скрипке Кадзуха вымещает все свои эмоции, порой держа смычок по несколько часов беспрерывно. Спустя ещё какое-то время, когда стоять было не так тяжело, он все же подошёл к инструменту и взял его в руки, машинально становясь в стойку. Кадзуха не двигался пару минут, пока не занёс смычок вверх и не погрузился в игру, убегая от своих проблем вновь.Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить "Drama of life Piano and Violin" - Amy Lp
У него нет сил больше притворяться, что у него все хорошо и что он смог отпустить Томо. Как вообще можно смириться с потерей того, кто подарил тебе мечту и смысл жить. Кадзуха был искусным лжецом, когда это было нужно. Именно поэтому он всего раз посетил психолога по настоянию родителей сразу после похорон Томо. Никто не знал, насколько дорогим человеком для него был этот парень, поэтому ни одна живая душа не могла знать, насколько больно было прощаться с ним навсегда. Кадзуха улыбался всем своей привычной для общества улыбкой, каждый раз обещая, что у него все хорошо и что прекрасно осознает, что жизнь продолжается. Однако продолжается не жизнь, а театр одного актёра. Как люди надевают на улицу верхнюю одежду, так Кадзуха надевал на себя улыбку. Ему было страшно до беления, что кто-то заметит трещины и в итоге сорвет ее, сразу увидев его слабую, но настоящую сторону. Больше всего на свете он боялся снова привязаться. Но понимал, что если рядом не будет хоть кого-то, то его ложь могут раскусить. И в один день появился Сяо. Он был внезапным и постоянно идущим дождём, из-за которого взбодряешься. И Кадзухе так не хватало этой свежести, что без тени сомнения остался под ливнем, надеясь, что вместе с каплями уйдут и все тревоги. Он и не заметил, как стал нуждаться в этом прохладном дожде, постоянно ища встреч с одним отстраненным от людей пианистом. Кадзуха прекрасно понимал, что Сяо не искал друзей и связи, особенно в музыкальной школе, что ненавидел всем нутром, однако этим он и стал идеальным кандидатом на роль "кого-то рядом, только не один". Каково было его удивление, когда Сяо согласился сыграть ему и привёл к себе домой. Тогда Кадзуха и решил, что должен во что бы то ни стало помочь ему найти веру в себя, как когда-то нашёл для него Томо. К Сяо тянуло сильно. Рядом с ним было хорошо. И это было подозрительно, ведь рядом с Томо ему тоже было хорошо, но эти двое были абсолютно противоположны друг другу. Однако задумываться об этом Кадзуха стал лишь в конце весны. В тот самый злополучный день, когда он осознал в полной мере свою привязанность, которой так боялся. Что было ещё хуже, так это схожесть с привязанностью к Томо. Поэтому в начале весны Кадзуха перестал искать встреч и надеялся, что это поможет ему потушить огонь в сердце. А та случайная встреча на кладбище пробудила его самый главный страх. Ему хотелось бежать, спрятаться так далеко, что не найдут даже мёртвые. Каэдэхара знал всего один способ абстрагироваться от этого мира. В тот день он играл случайную мелодию в своем кабинете, будучи уверенным, что дверь закрыта на замок. Но в самый отчаянный момент его слабости появился тот, кому Кадзуха боялся показать себя настоящего больше всего, ведь ему хотелось быть сильным за них двоих, стать поддержкой, а в итоге… Сяо совсем нежно вскрыл старые раны скрипача, чтобы также бережно постараться их залечить. И Кадзухе хватило всего одного такого жеста доброты, чтобы он наконец понял, что его привязанность породила влюблённость. Те самые тёплые чувства, в которых он нуждался. Его душа была подобна лире, что играла романс лишь для одного человека в этом прогнившем от лжи мире. Фальшивая нота. Ещё одна. Струна лиры порвалась, больно поранив. Теперь этот инструмент не пригоден для исполнения мелодий. Порвались ещё несколько струн, раны от которых не заживали. Они постоянно приносили ноющую боль в груди, из-за чего порой становилось трудно дышать, но Кадзуха не обращал на это внимания, продолжая в голове прокручивать тот самый диалог в комнате Сяо. Ему приходила мысль, что он мог говорить о нем, но собственное недоверие к себе и людям не давало развивать идею. Каэдэхара не мог просто взять и поверить, что кому-то так сильно может быть нужен, что он будет любим, что кто-то готов полностью принять его таким неидеальным. И этот живой шрам от Томо напоминал, что если сильно сблизиться будет очень больно. Второго раза Кадзуха точно не переживёт. Он из тех людей, что привязываются редко, но метко и крепко. Это тот тип друзей, что будет верен до конца жизни и простит все, ценя человека до бесконечности. А душа у Кадзухи как стекло – хрупкая, готовая в любой момент разбиться, сколько не собирай по осколкам.Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить "The Four Seasons - Winter" - Antonio Vivaldi
Он не заметил как его нежная мелодия превратилась в быструю и напряженную, как и нарастающее отвращение и гнев к самому себе. Ему хотелось быть идеальной версией себя хотя бы немного, но у него столько изъянов, как у написанной наспех мелодии. Ему отвратительна собственная слабость и пришитые намертво принципы в сознании. Кадзуха понимает, что ему стоит обратиться за помощью, но не хватает духу. Рассказать о проблемах – значит признать собственное бессилие, а это конечная стадия. Я справлюсь. Все наладится. Я смогу пережить это сам. Самая частая и большая ложь в его жизни, но тем не менее он в это верит. И особо сильно поверил, когда в тот день проснулся в кровати Сяо, любезно укрытый пледом. Неужели госпожа счастье все-таки обратила внимание на него, лишенного тепла человека? Ему снова стало больно. Потому что это была настолько призрачная надежда на взаимные чувства, что даже не нужно было никакого дуновения ветерка – она распалась сама, так и не найдя опору. Кадзуха опустил смычок, когда почувствовал, что пальцы уже не могут встать на гриф из-за непривычной жидкости на ней. Скрипку пришлось бросить на пол вместе со смычком, чтобы вместо этого подойти к аптечке и с огромным нежеланием остановить кровь на нескольких пальцах. Снова перестарался… Он не впервые доводит свои руки до такого состояния, но в такие моменты как никогда ощущается одиночество, ведь кроме него больше некому обработать эти ранки. В прошлом Томо нежно дул на его руки, упрекая за то, что не стоит так сильно стараться, пренебрегая здоровьем. Рядом был кто-то, готовый остановить в нужный момент и помочь. Сейчас он совсем один на этом захламленном его вещами чердаке. Кадзуха дрожащими руками выливает пол жидкости из небольшой бутылки обеззараживающего средства на свои пальцы, а затем криво надевает на них пластыри. Какое-то время ему стоит не трогать скрипку. Но мысли об утерянном счастье все ещё не давали покоя. В такие моменты все психологи рекомендовали записывать свои переживания на бумагу, если нет возможности поделиться ими с близкими. Однако Кадзухе проще молчать, даже если так больнее. Он берет в руки нотную тетрадь, исписанную в коротких отрывках незаконченных мелодий. В ней нет даже половины листков, вырванных когда-то давно и валяющихся где-то на полу среди многочисленных скомканных бумаг. Однако Кадзуха находит пустую страницу и начинает записывать туда какие-то ноты, тихо пропевая их. Так творческие люди делятся с миром эмоциями и историями. А Каэдэхара Кадзуха прячется. Все последующие дни слабо отличались друг от друга. Он проводил все время на чердаке, изредка спускаясь вниз, чтобы в очередной раз сказать, что с ним все в порядке, просто период вдохновения наступил. Ему верят и отпускают сбивать пальцы в кровь снова. Скрипка. Ноты. Тетрадь. Сон на ровном месте. Таблетки. В один момент ему настолько это осточертел этот замкнутый круг, что вечно таящиеся эмоции и желание его разорвать накрыли с головой, вспыхнули как фейерверк, что они смотрели на Новый Год вместе с Сяо. Ему снова стала отвратительна собственная слабость, что Кадзуха впервые сорвал свою злость не в музыке, а на вещах рядом. Для него это было в новинку, из-за этого, скорее всего, он и не следил за своими действиями. И дома, как это происходило часто днем, никого рядом не было, чтобы остановить его. Каждая неприятная мысль в голове превращалась в скомканный или разорванный лист из очередной нотной тетради, где могли быть будущие мелодии, имеющие шанс на общественное признание и возможную известность. Однако сейчас они они были уничтожены еще в стадии рождения, жестоко убитые их создателем. Каждое травмирующее воспоминание отзывалось волной боли, застилая глаза пеленой таких редких слез. Они безвольно скатывались по уже не бледным щекам, чтобы упасть и разбиться, как и терпение Кадзухи. Каждая проведенная минута в таком состоянии выматывала не хуже пробежки по утрам. Поэтому, когда на чердаке просто не осталось живого места и негативные эмоции уходили обратно в самую скрытую часть души, Кадзуха перестал разносить вещи вокруг. Он сделал пару шагов назад, удивлённо смотря на результаты своего эмоционального срыва. Не заметив старой секции с книгами сзади, Каэдэхара врезается спиной в нее, из-за чего пустая и пыльная ваза стремительно летит вниз, быстро и резко разбиваясь на осколки, что разлетелись в разные стороны. Несколько попали на лежащую на полу скрипку, порезав итак натянутую струну, из-за чего та порвалась с металлическим звоном на две нити. С того момента он три дня не прикасался к скрипке, не приходил на чердак и не писал мелодии. Ему было страшно встретиться с последствиями вырвавшихся эмоций. Поэтому Кадзуха занимался всем, лишь бы отвлечься. Он даже один раз вышел поболтать с коллегами матери, что приходили чаще, чем он спал. Те сразу обратили на него все внимание, так и повторяя всякий раз, что "завидный жених растет". Вот только не для кого.~~~
Кадзуха хотя и стоял немного впереди, смотрел он исключительно на Сяо, что оценивал открывшуюся взору обстановку места, которое, несомненно, принадлежало Каэдэхаре, потому что нечто похожее тот устроил и в кабинете музыкальной школы, но без осколков стекла, разбросанной аптечки и порванной бумаги. Ему хотелось спросить, как до этого дошло, но этот вопрос Сяо посчитал нужным оставить без ответа. Пока что. – Мне кажется, нам стоит прибраться здесь. Ты позволишь… Помочь тебе в этом? – пианист посмотрел на застывшего на месте Кадзуху, что вместо ответа лишь кивнул. Почему-то у Сяо сложилось впечатление, что у того изначально не было сил спорить, а теперь и вовсе готов на все, чтобы не продолжать диалог. – Что ж… Тогда почини свою скрипку, а я займусь осколками. Он даже не возразил, снова кивнув и уходя к своему инструменту. Кадзуха, что ни за что бы не позволил кому-то заняться довольно рискованной работой, сейчас просто согласился. Сяо все меньше узнает в этом человеке своего друга и все больше начинает удостоверяться, что к истине он идёт верным путем. За эти проведённые минуты в неправильном молчании каждый сделал для себя несколько выводов, наверняка противоположные друг другу, но тесно связанные, потому что касаются одной ситуации и одних людей. Сяо аккуратно подобранной тряпкой собрал осколки и избавился от них, а затем подошёл к сидящему на полу Кадзухе, что наматывал струну на колки. Тот сидел с идеально-неестественной осанкой, смотря на инструмент. – Кадзуха, – Сяо присел на корточки перед парнем, пытаясь заглянуть ему в глаза, – с какой целью ты привёл меня сюда? – Ты спросил меня, что я скрываю, – он не поднимал взгляда со скрипки, – поэтому я показал тебе место, где у меня раскрылась душа, даже если не по моей воле. – Я не понимаю. Почему ты вдруг отстранился от меня? Это связано с тем, что здесь произошло? Кадзуха закусил губу, перестав двигать пальцами. Сяо внезапно вспомнил то самое обещание, данное в самый первый день их знакомства. Его партнёр тогда взял пианиста за руки и сказал слова, которые Сяо запомнил на всю жизнь. Теперь помочь нужно было самому спасающему. – Кадзуха, – он вновь позвал его по имени, медленно и неуверенно взяв чужие руки в свои, замечая удивление на лице другого, – ты ошибаешься, если думаешь, что меня такое отпугнет. Я знаю, что ты не такой. – Нет, это ты ошибаешься! Теперь уже удивлён был Сяо, когда Кадзуха повысил на него голос, поднимая наконец взгляд со скрипки. – Я не тот, за кого себя выдаю. Все видят меня жизнерадостным и улыбчивым человеком, но все это - лишь образ, за которым я скрываю себя. Я слаб, у меня не хватает сил каждый раз справляться с темнотой внутри. Я использую музыку не для души, а чтобы спрятаться в своём собственном мире. Я слишком недоверчив, чтобы делиться проблемами с близкими. Я… Постоянно тебе вру и навязываю свое общество. Я… Сяо не перебивал, сжимая чужие руки, что начинали мелко дрожать, пока внимательный взгляд наблюдал за эмоциями на лице Кадзухи. Пианист сам никогда не ощущал эту потерянность и горечь, но ему передалась эта боль. Он не знает, как успокоить человека, поэтому скажет то, что умеет лучше всего – правду. – С чего это взял? Мне нет дела до того, кого видят в тебе люди. Зато я вижу человека, в котором света больше, чем в любом другом. Стойкую душу, что не побоялась моего холода. Верного друга, который хранит память о доброте других в самом сокровенном месте. Талантливого музыканта, способного заставить чувствовать эмоции даже такого эгоиста как я. Ты никогда не навязывался, ведь я сам хотел твоей компании, пусть и в начале негодовал. Кадзуха опустил взгляд на их сцепленные руки, стараясь снова не дать волю слезам. Сяо говорил с ним серьёзным тоном, показывая свою уверенность и решительность доказать свое мнение до самого конца, ведь он никогда не понимал, что творится в голове у человека-загадки, являющимся его другом, а позже и тайно возлюбленным. – Но почему? Почему ты так хорошо ко мне относишься даже после того, как я оставлял тебя без объяснений несколько раз, заставляя беспокоиться? Я понимаю, что хорошие друзья так не должны поступать, и ты был волен упрекать меня в моих решениях, но- – Но я не стал. И я каждый раз готов прощать тебя, если ты хотя бы не будешь держать меня в неведении. Мне необязательно знать все, но хотя бы причину… Я, может, и не особо хороший советчик, но слушатель из меня прекрасный. Поэтому если тебе захочется быть услышанным, то я рядом. Кадзуха горько усмехнулся, прикрыв глаза. Ему, наверное, мало быть услышанным, он хочет ощущать понимание на всех уровнях, чувствовать поддержку и тепло, услышать те слова, которые заставят сердце пропустить удар и глубоко задуматься. Но тем не менее, все это время одной компании Сяо хватало, чтобы улыбаться ему по-настоящему. – Ты слишком хороший, чтобы быть один. Ты из тех людей, что готов переступить через свои принципы, но знаешь грань, оставаясь все равно собой. За личиной сложного вступления скрывается прекрасная мелодия, согревающая душу, – Сяо стал совсем не понимать, как это относится к их теме, но он не перебивал Кадзуху, – но ирония в том, что у меня ровно наоборот. И мне жаль, что тебе приходится читать это произведение. – Не говори так. Я не лучший человек, но мы все не идеальны. Мы разные, да, но разве это плохо? То, что нужно мне, я могу найти в тебе. Как и наоборот. Доверие - это то, что завоевывается долгое время, однако я готов бороться за него сколько потребуется, если это будет значить, что в конце ты откроешься мне и я смогу тебя понять, – Сяо посчитал, что обнять Кадзуху сейчас будет лучшим решением в его жизни, поэтому он отпустил одну руку скрипача из своих, чтобы притянуть того за плечи ближе к себе и аккуратно погладить по спине. – Ты… Ты не один, Кадзуха. Я не знаю, что ещё нужно тебе сказать, но знай, что ты больше не один. Теперь Сяо понимал, что изначально у них двоих было нечто общее, хотя в тот момент их встреч казалось, что они настолько разные, что схожестей быть не могло. Горькое и щемящее одиночество. И если Сяо к этому привык и ищет сам, то у Кадзухи оно вынужденное и болезненное, судя по тому, как тот себя доводит, когда остаётся наедине. – Я не понимаю, чем заслужил эти слова, – по ломающемуся голосу Сяо мог сказать, что парень в его объятиях на грани слез, – мне тяжело в это поверить. Особенно вспоминая тот разговор две недели назад… Я не хочу быть лишним. И тогда до пианиста дошло осознание, как если бы до врача метод лечения неизвестного недуга. Он замер, вспомнив, что в тот насыщенный на события день рассказал Кадзухе о возможной влюблённости, не указав в кого. И даже если полное понимание своих чувств пришло поздновато, Сяо был готов признаться Каэдэхаре в них в удобный момент, однако на фоне беспокойства и ожидания весточки он совсем не подумал, что тем разговором может намекнуть, что нашёл Кадзухе замену. Это кое что объясняло, но все равно многое оставалось покрыто мраком тайны. – Перестань так думать. Я никогда так не считал и не стану. Хотя в этом полностью моя вина. Мне не стоило тогда говорить с тобой на эту те- – Нет, это же я тебя тогда- – Нет, ты дослушай, – Сяо перебил Кадзуху ещё до того, как тот начал бы защищать его. Пианист отстранился от своего собеседника, чтобы переложить руки ему на плечи и со всей накопленной смелостью, которая у него только могла быть, посмотреть скрипачу в его мокрые от слез глаза. – В тот момент я был в смятении и не знал, что мне делать, поэтому и совершил ошибку, решив поделиться мыслями с тем, кому доверяю. Особенно глупым решением было рассказать тебе это все так, будто я собираюсь тебя оставить. Однако- – Сяо, но разве ты- – Не перебивай, – он старался не добавлять серьёзный тон в свою речь, но выходило явно плохо. – Но ты не совершал нигде ошибки! – Уже. И давно. Сяо не ожидал, что Кадзуха начнет с ним спорить, и это начинало раздражать его, ведь он собирался объясниться с другом спокойно. Забавно, что сегодня были первые такие эмоциональные ссоры за все время их знакомства. – Это я виноват. Мне стоило больше поговорить с тобой о твоих чувствах к тому человеку, а не бросать тебя в такой трудный момент. Мне жа- – Да что же ты такой упрямый, – Сяо снова переложил руки, но уже на щеки Кадзухи, когда тот собирался увести виноватый взгляд. Плевать, что это нарушение личных границ. Настырность Каэдэхары просто не оставляет выбора. – Ты не можешь быть виноват, потому что это я скрыл факт того, что говорю о тебе! Взгляд Кадзухи стал шире, а выражение лица вместо отчаяния сменилось на искреннее изумление. Сяо молча наблюдал, как незримые ноты в голове скрипача складывались в одну мелодию, что было видно по его бегающим глазам. И хотя сам Сяо старался ничего не выражать, у него самого сердце гулко билось в груди от страха неизвестности. Ему хотелось признаться в более располагающей обстановке, и когда будет хоть намёк от Кадзухи, что это может быть взаимно. И каждая секунда молчания со стороны второго была не только убийственной для первого, но и спасительной, ведь можно было уже придумать ответы на разную реакцию Кадзухи. Но он лишь мягко улыбнулся, а затем стал смеяться. И это настолько сбивало с толку, что удивленным уже был Сяо. Он убрал руки с чужого лица, не зная, куда теперь их деть, поэтому просто опустил, продолжая наблюдать, как расцветает нежный румянец на тех самых щеках. Юношеский смех мелодично разливался по всему чердаку, убирая всю ту неуютную недосказанность. – Архонты, – Кадзуха опустил на мгновение взгляд вниз, а затем встретился глазами с Сяо, и тогда пианист окончательно пропал, потому что о боги, какая же у него все-так красивая улыбка. – Мы такие дураки с тобой, каких ещё стоит только поискать. Сяо самому захотелось улыбнуться, но только по одной причине: Кадзуха повеселел. Однако он просто молча ждал дальнейших каких-либо действий от Кадзухи. И от этого потеплевшего взгляда румянец на вечно бледных щеках сам медленно стал расцветать. – Нам стоит больше говорить через рот, чтобы не допускать подобных ситуаций больше. – Через рот это типо… Поцелуями? – Сяо не совсем понял, что Кадзуха имеет в виду, но добрый тон Каэдэхары явно намекал, что все в порядке, что успокаивало. Видеть прежнего и улыбчивого напарника было намного приятнее, чем закрытого в себе парня ранее. – Можно и так, если есть желание, – он усмехнулся, подмигивая, – но я имел в виду говорить более открыто, без утайки. Сяо увёл взгляд, чувствуя смущение, но старался оставаться спокойным. – То есть, сказав я тогда о своих мыслях, ты бы принял их? – Конечно. Я же думал, что мне придётся отдать тебя кому-то другому. Мне было больно осознавать, что я упустил свою весну снова, ведь все эти несколько месяцев я находил в тебе свое спасение. И мне хотелось, чтобы я стал твоим. Мы же обещали в первую встречу помочь друг другу, помнишь? Пианист не смог сдержать лёгкой улыбки. Он почувствовал, как Кадзуха мягко поглаживает большими пальцами его руки, и от этого сердце билось чаще. И хотя Сяо не услышал прямого признания, этих слов было достаточно чтобы все понять. Они действительно два идиота… И, как гласит народная мудрость, нет людей на свете счастливее, чем найденные два влюбленных дурака. – Помню. Я не заметил, когда ты стал и моим спасением тоже. Возможно, с самого начала, я не знаю. Но я влюбился в твою музыку ещё давно, и лишь потом позволил и тебя. Кадзуха хихикнул, ведь не каждый день Сяо так откровенничает с ним и говорит так красиво. Все-таки перенял в какой-то степени манеру речи уже не друга. – Неужели моя музыка смогла хоть немного растопить лёд в твоем сердце? – тон Кадзухи был игривым, подкалывающим. – А ведь ты всегда так кратко и сухо отзывался о ней. Каков обманщик! – От обманщика слышу. Они оба по-своему усмехнулись, чувствуя разливающуюся теплоту внутри, от которой было теплее, чем у камина зимой, ведь то пламя грело лишь тело. Однако после этого на чердаке повисла тишина, ведь признание вышло настолько сумбурным и неожиданным, что осознание приходит постепенно, как и неловкость между ними, потому что оба не знали, что как следует поступать дальше. Изменится ли что-то? Насколько сильно? А если не понравится? Можно ли все будет вернуть как было? – Что… Что ты планируешь делать дальше? – спустя несколько минут молчания задал вопрос Сяо, не поднимая взгляд с пола, ведь чувствовал изучающие на себе глаза, в которые смотреть себе дороже, а сейчас и вообще равняется подписать смертную казнь на месте. Кадзуха не торопился с ответом. Он что-то промычал, не переставая нежно гладить Сяо по руке, хотя и касания были слегка неестественными из-за многочисленных пластырей на пальцах, но те вовсе не мешали передавать всю ту любовь, которой делился Каэдэхара. Теперь пианист понимает, что тактильность - вовсе неплохо, когда ее проявляет нужный человек. – Еще пару дней я бы хотел побыть один, чтобы окончательно собраться с мыслями и привести их в порядок. Я постараюсь дописать нашу мелодию с теми чувствами, которые ты мне сегодня подарил. Кажется, я знаю, какой конец нам подойдет. После чего мы можем встретиться в моей аудитории и обсудить все интересующее нас. Как тебе идея? – Как скажешь, – и хотя оставлять Кадзуху наедине после увиденного ему не совсем хотелось, как и расставаться с ним после долгой разлуки, но он понимал, что это необходимо. Да и ему тоже стоило бы узнать об этих романтических отношениях больше, которые не интересовали его до этого времени. – Только прошу, заряди свой телефон… Кадзуха рассмеялся на просьбу Сяо, и именно ради этого смеха пианист готов даже подойти к отцу, чтобы узнать о делах любовных.***
Кадзуха действительно написал ему спустя сутки, что ему уже лучше и он вот-вот закончит композицию для их концертного выступления, которое уже через два месяца. И Сяо каждый раз умилялся с манеры сообщений парня, ведь тот прибавлял в конце либо смайлики, либо эмоджи котиков. Он помнит, что в будущем Кадзуха хотел бы завести котенка, когда съедет от родителей, и, если подумать, это может произойти довольно скоро, им ведь по семнадцать, а летом уже поступать. Сяо не любит думать о будущем, ведь оно кажется далеко не светлым. Он не строит планов, в отличие от своего отца, у которого все расписано по часам. Да и нет вещей, с которыми ему хотелось бы связать свою жизнь, поэтому, несмотря на слова Чжун Ли “ты вправе выбрать свою судьбу сам”, Сяо все же предоставит выбор родителю, потому что привык. В отличие от Кадзухи, твёрдо решившим посвятить всю свою жизнь музыке и искусству. Сяо даже немного завидовал, ведь он не горит чем-то, как Каэдэхара, но однозначно был за него рад. Однако вряд ли в его планах был один скромный пианист… Поэтому Сяо и не хотел заводить знакомства в последний год обучения, ведь знает, что скорее всего это закончится разъездами по разным районам, а, может, и городам, если не странам. Но некий Каэдэхара Кадзуха просто взял – и не позволил пойти все своим чередом, нагло и крепко ворвавшись в его жизнь. Теперь вопрос стоял не только про собственное будущее, но про их совместное тоже. Сяо безумно нравится, как это звучит, но одновременно пугающе, ведь оно настолько туманно, что хочется бежать подальше. Однако им придётся это обсудить, когда Кадзуха напишет ему время их следующей встречи. К счастью, Сяо волновался меньше, чем те две недели, ведь хотя бы в этот раз знал, что его напарник жив. Тем более, что у Чжун Ли, по воле случая судьбы, были выходные, которые он проводил дома, хотя и все равно работал на ноутбуке, пусть даже не так много, как в своем офисе. Сяо без утайки рассказал отцу о недавних событиях в своей жизни, даже если и пришлось выдержать этот уж слишком понимающий и всезнающий взгляд. Мужчина похлопал сына на спине и от всего сердца поздравил с получением нового опыта и некоторым взрослением, а Сяо только и оставалось сидеть и краснеть от стыда. Однако Чжун Ли все же поделился опытом и дал несколько дельных советов. Сяо тяжело было поверить в то, что в отношениях люди чувствуют чаще всего счастье и привязанность, но стоит вспомнить одну любимую улыбку на чужих губах, как верить становится куда проще. А когда Сяо получил сообщение от единственного, кто в принципе ему пишет (отец обычно звонит), он мигом собрался и быстрым шагом направился в музыкальную школу. Он никогда не шёл туда с таким рвением и желанием. Плевать, что придётся поговорить о будущем, котором у них может не быть, и что это место он ненавидит всей душой. Сяо просто снова хочет увидеть его улыбку… Практически пролетев весь корпус музыкантов, он открыл нужную дверь, не стучась. В аудитории на подоконнике сидел Кадзуха, держа в руках листы. Тот сразу обратил внимание на ворвавшегося к нему слегка запыхавшегося Сяо, а затем мягко улыбнулся, возвращая их двоих в те времена, будто всей этой ситуации с исчезновением и признанием не было вовсе. – Ты быстро. И десяти минут не прошло. Зачем так было спешить? Пианист не сказал что-то в ответ, а лишь сделал пару шагов вперёд, которых хватило, чтобы пересечь всю комнатку, и оказаться к Кадзухе вплотную. Тот и вздохнуть не успел, как оказался заключённым в крепкие объятия. – Я скучал. Вот и спешил. Удивление скрипача быстро сменилось заботой. Он усмехнулся и обнял в ответ, слабо похлопывая по чужой спине. Листы с нотами пришлось оставить на коленях. – Прости, что заставил ждать. Мне самому очень хотелось поскорее показать композицию тебе, но, стыдно признаться, один день целиком у меня ушёл на сон. – Ты заслужил. Кадзуха слабо кивнул, пока Сяо позволил себе уткнуться лбом в чужое плечо. Они ничего не говорили больше, но сидеть в молчании было гораздо приятнее, чем в прошлые разы. И все-таки Чжун Ли был прав насчёт того, что влюбленные люди похожи на голодных котов, которые привязываются к людям быстро, если их кормить и проявлять ласку. Сяо теперь действительно ощущает эту востребованность постоянно быть рядом рядом с человеком, что с радостью оказывает заботу. Если бы не шаги в коридоре, они бы долго так могли просидеть, однако Сяо просто-напросто не закрыл за собой дверь, а быть пойманным в таком компрометирующем положении не особо хотелось. Поэтому пианист первым отстранился, чтобы с тихим извинением за свой проступок закрыть эту злосчастную дверь на замок. Так, на всякий. – Куртку сними хоть, душно же станет, – хихикнул Кадзуха, вновь взяв ноты в руки. – Нам предстоит, возможно, до вечера разбираться с партиями. Сяо послушно снял верхнюю одежду и повесил на крючок на стене, где уже висело бежевое пальто Кадзухи. Затем он вновь подошёл ближе, чтобы выслушать своего партнёра. Ближайшие два часа они на самом деле потратили на изучение написанной скрипачом композиции. Когда Кадзуха впервые ее сыграл (опять же по памяти) Сяо не мог даже шелохнуться, полностью прикованный к игре музыканта. Мелодия была безумно красивой, и в ней явно рассказывалась какая-то история, раз это заметил даже такой чёрствый сухарь как он. Однако расшифровать в ней скрытые слова он не смог. – Ты все поймёшь в свое время. Вот что ответил Кадзуха на его просьбу рассказать о чем мелодия. Остаётся лишь надеяться, что это случится скоро. Вовлеченные в процесс, они и не заметили, как быстро пролетело время. Указания Кадзухи были полезнее, чем все уроки здешних педагогов, а целеустремлённость Сяо разобраться в смысле воодушевляла. В этот раз они просто разбирали ноты и темп игры, чтобы звучать в будущем слаженно. Поскольку Кадзуха не был пианистом, писать аккопонирующую часть было затруднительно, поэтому Сяо помогал адаптировать ее в более нужный лад. Совместным усилием они все же смогли прийти к результату, который удовлетворил бы их двоих. Кадзуха снова сидел на подоконнике, переписывая готовый вариант на чистый нотный лист, без зачеркиваний и исправлений. Сяо в это время стоял недалеко, облокачиваясь о стену и скрестив руки перед грудью. Пока Каэдэхара себе тихо напевал мелодию, чтобы воспроизвести ее в голове и написать правильно, пианисту только и осталось, что наблюдать за ним, не мешая, либо смотреть в окно, где только начинался закат. Кадзуха в таком мягком освещении казался совсем неземным. Сяо и раньше находил его образ обворожительным, однако то было до осознания всех своих чувств. Сейчас, разглядывая светлые полузакрытые ресницы, свисающие вниз белые пряди, мягкую и до одури красивую улыбку, Сяо понимает, что влюбился бесповоротно и окончательно. В лучах закатного солнца этот парень, его парень (по крайней мере, для себя он уже так считает), был самым красивым человеком на свете, ведь красота в глазах влюблённого смотрящего удваивалась. – Кадзуха. Имя, что само по себе слетело с губ, казалось ему роднее собственного. – Да? – он поднял взгляд, чтобы встретиться глазами с чистым золотом. Сяо сделал шаг в сторону, чтобы сесть рядом, ведь подоконник вполне вмещал двоих людей. Теперь расстояние между ними не составляло даже протянутой руки. Закатные лучи освещали силуэты двух парней, смотрящих друг на друга. Пианист мягко улыбнулся, чувствуя необычайную лёгкость и непоколебимую уверенность, а затем положил одну руку на совсем немного покрасневшую щеку скрипача и со всей нежностью произнёс слова, которые казались единственными правильными в этот момент: – Я люблю тебя. Кадзуха также тепло улыбнулся, наклонившись чуть вперёд, чтобы бережно коснуться своим лбом чужого, не разрывая контакт глаз. – Я тоже люблю тебя, Сяо. Остальные слова были лишними. Им не нужны вычурные сравнения, богатые прилагательные, золотые фразы, используемые всеми. Лишь всего три слова, передающие сразу все и имеющие намного больший вес, чем любые другие слова в языке. Они одновременно прикрыли глаза, интуитивно понимая, что так нужно, прежде чем сократить то расстояние между ними и также нежно прикоснуться к губам друг друга, передав чистейшего вида любовь и невинность момента из своих сердец прямо в другое, через этот чувственный контакт. В этой небольшой аудитории, с номером 46d, они впервые встретились. Здесь началась их история. В этой же комнате они впервые открыли души друг другу. Впервые обнялись. Впервые сыграли вместе. Теперь же это место стало свидетелем их первого поцелуя. Кто знает, что ещё смогут запечатлеть эти стены. Однако для этих двоих они однозначно навсегда останутся родными. Отстранившись, но совсем немного, чтобы губы еле касались губ напротив, они приоткрыли веки, направляя взгляды вниз, где только что осуществили свое желание, скрытое в сердце где-то глубоко до сего момента. Наверняка оба понимали, что этого было мало, но прежде чем заходить дальше, стоило бы наконец окончательно определиться со всем. – Кадзуха… Ты знаешь, что нам делать дальше? – Быть счастливыми. Хранить и дарить эту любовь. Быть вместе. Позволить себе отпустить все и жить настоящим. – Даже после выпуска из школы? – Нет. Даже после смерти. Сяо усмехнулся. – Не добавляй драмы. Я серьёзно. Мы же не будем видеться так часто, если поступим в разные места. – Я абсолютно серьёзен. Ты думаешь, я тебя так просто отпущу после того, как только обрел? – Кадзуха положил обе руки на щеки Сяо, смотря ему в глаза. – Я не собираюсь оставлять тебя. Пока просто поверь мне и насладись тем, что мы имеем сейчас. – Я верю. Сейчас и всегда. Кадзуха улыбнулся шире и Сяо снова поцеловал его, наконец исполняя свою давнюю, скрытую под всеми замками сердца мечту запечатлеть эту улыбку на своих губах, чтобы почувствовать ее сладость и навсегда сохранить в памяти.***
– Ребята, вы следующие. Кадзуха кивнул на слова местного ведущего, обернувшегося к ним буквально на пару секунд, чтобы напомнить об их выходе на сцену, хотя им порядок номеров итак был известен. За кулисами было не так уж и много людей, но здесь царила своя атмосфера, что Каэдэхаре была не по душе, ведь та давила на итак притихшего Сяо, сидевшего на старом реквизите. С опущенной головой он смотрел вниз на свои руки, крепко сжимающие ткань ранее отлично поглаженных штанов. Кадзуха знал, что причина далеко не в волнении. Сяо не был из тех типов музыкантов, что боится выступать на сцене, либо ошибиться перед людьми. Они уже обсуждали эту тему, но тревожным мыслям свойственно возвращаться рано или поздно. Особенно перед тем самым моментом, порождающим страх. – Хэй, Сяо, посмотри на меня. Скрипач подошел еще ближе к своему партнеру, чтобы обхватить руками его лицо, совсем не боясь, что о них могут подумать неправильно: сейчас всем явно не до выяснений отношений. Кадзуха дождался момента, когда Сяо медленно подымет взгляд и посмотрит прямо в глаза. От этого скрипач мягко улыбнулся, ведь знает, как его парень любит эту улыбку. – Молодец. А теперь не отрывай от меня взгляда, я же всегда смотрю только на тебя. – Я, вообще-то, тоже. Кадзуха усмехнулся, совсем мягко поглаживая большими пальцами чужие щеки, даже не осознавая этого, ведь так привык прикасаться к любимому человеку за это время. – Я знаю. Теперь ответь мне на вопрос: чем мы с тобой занимались эти два месяца? Сяо не изменился в лице, отвечая уверенно и без раздумий. – Обнимались, целовались и- – Я не об этом, – Кадзуха быстро перебил его, слегка покраснев и тяжело вздохнув, – репетировали, Сяо. Я хотел лишь в очередной раз подчеркнуть, что мы с тобой хорошо подготовлены к нашему выступлению. – Но ты прекрасно знаешь, что я беспокоюсь не об этом, Кадзу, – он помнит, как Кадзуха, впервые услышав это обращение от него, удивился и густо покраснел, но со временем им обоим уже было привычнее использовать именно эту форму имени, потому что она была особенной. – Я помню, а вот ты - нет. Ты не сможешь испортить мою игру своей, потому что для меня не найдётся лучшего аккомпаниатора, чем один обворожительный и талантливый пианист с глазами цвета звезд и золота, сердцем искреннего романтика и самой красивой душой на свете. Знаешь таких людей? – Ни разу не встречал. – Каков обманщик! – Кадзуха потянул Сяо за щеки, заставляя того слегка нахмуриться и мягко обхватить кисти рук скрипача, чтобы увести их от своего лица. – Никакого уважения к старшим. Он скрестил руки перед грудью, прикрыв глаза и отвернувшись от парня головой, выражая притворное недовольство. Когда Сяо исполнилось восемнадцать лет в середине апреля, он не почувствовал себя взрослым, несмотря на то, что его диапазон действий расширился, как и ответственность, однако ему нравилось напоминать младшему о том, что у кого-то здесь прав меньше, но все было с целью шутки. – Прошу прощения, юный господин Ли, такого больше не повторится. Могу ли я как-либо загладить свою вину перед Вами? Ваш покорный слуга правда не хотел сквернословить в Вашу сторону. – Идиот ты, Каэдэхара. Кадзуха хихикнул, продолжая поглаживать большими пальцами чужие щеки. Он наклонился к Сяо так, что со стороны казалось, будто парень просто что-то говорит на ухо другому, однако на самом деле скрипач оставил лёгкий и нежный поцелуй под виском пианиста, заставляя того слегка повернуть голову и открыть глаза. – Мы оба, – было произнесено шепотом, опаляя тёплым дыханием бледную кожу. А затем он полностью отстранился, безобидно улыбаясь, словно только что не приставал к своему парню на людях. Сяо молчал, смущенный действиями Кадзухи, однако он был благодарен ему за это, ведь волнение от грядущего номера ушло на второй план. Подходы к решению проблем у этого чудика всегда были нестандартными, но именно это будоражило Сяо до той степени, что в нем просыпались чувства, а сердце впервые побеждало в войне с разумом. А самое главное, что его методы работали слишком хорошо, и порой это пугало. Почему Кадзуха определено точно знает, что нужно предпринять? А себе помочь не может. И здесь каждый раз оступается и разбивает колени в кровь. Поэтому Сяо медленно, но верно учится это делать вместо него. Он стал задавать больше вопросов отцу, искать ответы в интернете, наблюдать за людьми, повторять за Кадзухой в конце концов. Ещё никогда в своей жизни он не хотел чему-то научиться так сильно, как понимать другого человека, заботиться, любить. Именно улыбки Кадзухи были путеводными звездами на его пути, ведь по ним Сяо понимал – он все делает правильно. Однако наградами стали пазлы прошлого, которые ему приходилось долго и терпеливо собирать воедино. То, что ему открывали замки и дарили от них ключи – радовало Сяо больше, чем похвала от отца. Зато Кадзуха, как хитрый гад, давно украл всю связку и сердце в придачу. – Следующие, готовьтесь, они заканчивают! Когда ведущий вновь напомнил следующим участникам концерта о приближении их очереди, никто из них уже не волновался. Сяо встал и подошёл к двери, а через секунду около него уже со своей скрипкой в руках оказался Кадзуха, мягко улыбаясь. Если бы не инструмент, тот бы наверняка сейчас сцепил их пальцы. – Прежде чем мы выйдем на эту сцену, я бы хотел ответить на твой давний вопрос: почему же я решил выступать в дуэте, а не сольно.***
Пустой лист. В нотной тетради лишь беспорядочные символы, зачеркнутые уже в который раз, пока тонкие параллельные линии перестали быть таковыми. Он раз за разом водил ручкой по бумаге, уже даже не задумываясь о темпе, созвучии и гармонии. Очередная бессонная ночь давала свои плоды. Он не виноват, что кошмары приходят всякий раз, стоит глазам закрыться, а сознанию погрузиться в небытие. Ему не снится прошлое, лишь бессвязные образы, из-за которых ворочаешься по всей постели с целью избавиться, но каждый раз проигрываешь. Этот ночной бред заставляет проснуться, нахмуриться, умолять о смерти, а затем пойти отвлечься на что угодно, лишь бы не обратно в царство грёз. И такие же бессвязные ноты сейчас рисуются в его тетради. – В бездну это все, – музыкант кладёт ручку на стол, вырывает лист и, скомкав, выкинул на угол стола, а затем проводит ладонями по усталому лицу. Такими темпами его ждёт такая же судьба, если не найти ту самую переменную в судьбе, что разрушит цикл медленной смерти. Подумав, что ему стоит выйти выпить воды, он встаёт и выходит из аудитории. Коридоры этой музыкальной школы слышали больше мелодий, чем концертные залы, от того они для парня были словно бетонными наставниками, что продолжают копить опыт поколений. Ему нравилась атмосфера этого места, ведь та была полна искусства. – ..дзуха! Каэдэхара, мать твою! Как обычно утопившись в своих мыслях, скрипач не услышал, как его сзади окликнули. Парень замер на месте и повернулся, встретившись глазами с подбегающей к нему девушкой. Та быстро оказалась рядом и улыбнулась, хлопнув дружески по спине музыканта. – Снова витаешь в облаках? Мне пришлось кричать через всю школу! Дурачок блин. – Еимия… Рад встрече. Извини, что не сразу услышал тебя, – Кадзуха неловко почесал щеку указательным пальцем, слабо улыбаясь своей знакомой. Они редко общались, потому что один предпочитает единение в своей комфортной аудитории, а другая более публичные места и постоянное нахождение в обществе с кем-то. Особенно с учениками помладше. Их нравы и принципы слишком разнились друг от друга, чтобы они стали больше, чем знакомыми в этой школе. Но могли спокойно поговорить о насущных делах, касаемых музыки. – Ты куда сейчас? – В главный холл, хотел воды взять. – Супер! Я с тобой, – та подмигнула, а Кадзуха кивнул ей. Ее звонкий голос бил по перепонках, отдаваясь глухой болью по всей голове, однако отказывать девушке он бы все равно не посмел: не в его характере. Они вместе направились дальше по коридору через блок скрипичной музыки. Кадзуха сонно смотрел вниз, а по бегающему по сторонам взгляду Еимии можно было сказать, как ей не терпится о чем-нибудь поговорить, но та понимала, что знает о человеке рядом крайне мало. Остаётся избитая, но рабочая тема про выпуск. – Я вчера разговаривала с твоим учителем, и он сказал, что ты все ещё не решил, будешь ли выступать сольно или с аккомпаниатором. Честно говоря, не понимаю, почему ты думаешь об этом. С твоим-то талантом конечно сольно! – Музыка же не только для чтения другим. Я прекрасно знаю на что способен, но я не могу становится лучше, если так и продолжу делиться историями через мелодии один. Когда музыканты играют вместе, их связывает невидимая нить, через которую передаются эмоции друг друга. Это делает игру оживленнее, ведь история пополняется новыми элементами, точно заинтересовавших слушателя. Пройдя тем временем через блок скрипачей и пианистов, они вышли в главный холл, где сидело пару человек, что ждали часа своего занятия. Однако на пришедших никто даже взгляда не поднял. – Ух… Ну я, конечно, знала, что с тобой просто не будет, но чтобы настолько все усложнять… Кадзуха хмыкнул, взяв пластиковый стаканчик и поднеся его к кулеру с водой, наполнив до середины. – Как знать. Мне кажется все довольно простым в понимании. Просто у нас разное видение на вещи. Еимия шутливо закатила глаза, прислонившись спиной к стене рядом и достав телефон в силиконовом чехле с изображением золотых рыбок. Та что-то стала печатать и через минуту снова заговорила, пока Кадзуха также уныло и не спеша пил воду. – На сайте написано, что Нилу пока тоже без партнера. Знаешь такую? Она хорошая пианистка и приятная в общении девушка. Может, с ней сыграешь, если так хочешь в дуэте? Или еще свободен Фремине, но он менее общителен, хотя тоже талантлив. Вы могли бы поладить. Или как вариант есть- – Погоди, погоди, – перебил Кадзуха собеседницу, пока та не зачитала весь список имен, – я даже не успеваю обдумать твое предложение, как сразу поступает новое. – Потому что нельзя медлить. Если хочешь играть в дуэте, то нужно быстрее выбрать партнера и назвать его имя учителю. Иначе будешь играть один. Кадзуха тяжело выдохнул, выкинув уже пустой стаканчик в рядом стоящее мусорное ведро к своим собратьям. В это же время мимо них прошла миловидная девушка, что несла за собой футляр для скрипки. Та покинула здание, а за ней вошел невысокий парень с наушниками в ушах. Он держал руки в карманах, а безэмоциональный взгляд даже не поднялся с земли за те секунды, что тот прошел через весь холл. Кадзуха обернулся за спину лишь тогда, когда от вошедшего можно было увидеть край толстовки, а затем тот полностью скрылся из виду. – Ты все? Тогда пошли обратно, а то прохладно, а я не хочу заболеть, ведь у Аяки скоро день рождения, – Еимия уже успела спрятать телефон обратно в карман, понимая, что обсуждать этот вопрос с медлительным Кадзухой нет смысла. Она пыталась помочь, но дальше пусть делает решения сам парень. В конце концов, не маленький же. Он кивнул, после чего они также вместе пошли обратно по тому же коридору. В этот раз Еимия не собиралась заводить диалог, ведь видит, как собеседник не особо настроен на них. Особенно помог этот вывод сделать его изнуренный вид, будто еще немного, и тот свалится от бессилия. Ей остается лишь надеяться, что ему хватит мозгов пойти отдыхать домой, а не мучать себя присутствием здесь дальше. Идя вдоль до безумия знакомых стен, каждый думал о своем, находя это молчание даже приятным. Недалеко впереди перед ними открылась дверь, из которой торопя вышла женщина с телефоном у головы. Она пробежала мимо учеников, хмурясь и недовольно отвечая на звонок. Еимия с Кадзухой проследили за ней взглядами, продолжая идти. Теперь на весь коридор звучала прежне приглушенная из-за двери игра на пианино. Видимо, та учительница сказала сидящему в аудитории музыканту не останавливаться из-за ее ухода. Это обычное дело среди обучающихся.Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить “Мелодия слез” – Бетховен.
Когда Кадзуха подошел ближе, он, чисто из небольшого любопытства, повернул голову в сторону открытой нараспашку комнаты, где за инструментом сидел темноволосый парень. Его осанка была неестественно ровной, а руки перебирали клавиши слишком машинально, ведь нот на пюпитре не было. Каэдэхара остановился напротив порога лишь с повернутой головой, наблюдая за музыкантом. Он играл… Грустно. Отчаянно. Щемяще. В груди где-то закололо. И хотя пианист выглядел слишком равнодушным для такой печальной мелодии, Кадзуха услышал в его игре такую горечь, от которой становилось лишь больнее. Он положил ладонь на сердце, даже не волнуясь о том, что его могут заметить за бесстыдной слежкой. Что-то в его музыке напоминало его самого, когда Кадзуха играет в гордом одиночестве дома, на чердаке. И он надеется, что ему показалось. Еимия, что ушла дальше, так и не заметив внезапного исчезновения парня, лишь сейчас обернулась и подошла обратно, утащив застывшего скрипача оттуда, пока не возникло конфуза. Именно с ее помощью Кадзуха вышел из своих мыслей, обращая внимание на девушку, однако снова остановился, смотря на нее впервые за долгое время горящими глазами, полных страсти к жизни и желания что-то делать. – Ну что такое? Не засыпай на ходу, чувак, – та тоже остановилась, повернувшись лицом к собеседнику, выгибая вопросительно бровь. – Мне кажется, я сделал выбор, – Кадзуха опустил взгляд вниз, слабо улыбаясь, из-за чего у Еимии возникла мысль, что из-за усталости тот сходит с ума. – Передай учителю, что я буду играть в дуэте с музыкантом из этой аудитории, если он свободен и не будет против. Девушка хотела достать телефон, чтобы уточнить, видимо, что за парень такой, так быстро завладевший вниманием Каэдэхары, однако тот остановил ее, положив свои руки на женские. Та удивилась внезапному порыву тактильности от обычно сдержанного музыканта, поэтому шокированными глазами уставилась на него. – Не сейчас. Я узнаю о нем позже, когда придёт время. Мне хочется познакомиться с ним, будучи готовым к встрече. Если все же, конечно, нам суждено сыграть вместе. В ином случае в конце года я сыграю сольно. Еимия потеряла возможность сказать хоть слово, выглядя так, словно увидела призрака. Она даже не шелохнулась, в то время как Кадзуха пошёл дальше к своей маленькой личной аудитории, оставляя девушку стоять там, ведь на ней теперь висит небольшая миссия. – Все-таки и вправду слетела крыша… Однако она все же узнала имя того пианиста, рассказала об этом учителю, что довольно быстро все согласовал, а в конце месяца в главном холле наконец-то вывесили списки всех выпускников по номерам. И судьба сделала свой выбор.[ №14. Совместное выступление. Каэдэхара Кадзуха (скрипка) и Сяо Ли (пианино) ]
***
– Так… Выходит, это ты меня выбрал. Но… Почему? Тебе же предлагали пианистов намного способнее меня, да и я не могу понять, чем моя сухая игра могла тебе понравиться. Почему я, Кадзуха? Сяо с явным непониманием в своих золотых глазах смотрел прямо на него – человека, рассказавшего ему небольшую правду за несколько минут до их выхода на сцену. Сяо все время думал, что их выбрали случайно, хотя и где-то на периферии сознания была мысль, что вряд ли, потому что для такого гениального скрипача как Кадзуха нужен не менее талантливый пианист. Однако он все равно мало мог что тогда изменить. И один момент из слов Кадзухи Сяо подметил для себя наверняка: его никто не спрашивал, как именно он хочет выступить и согласен ли быть партнёром Каэдэхары. За него это, видимо, сделал учитель. Однако это будет единственная вещь, за которую Сяо благодарен ей. Вместо ответа на вопрос Кадзуха улыбнулся уголками губ, как всегда делал, когда уходил от ответа (они уже знают многие привычки друг друга). В его закатных омутах плескалась искренняя любовь и что-то ещё бескрайне тёплое, ведь по-другому причину жара в груди и гул сердца не объяснишь. – Я просто слушал свое сердце. После этих слов раздались аплодисменты, ознаменовавшие приглашение на сцену. А Сяо очень-очень хотелось прижать Кадзуху сейчас к себе и поцеловать со всеми теми чувствами, что до недавнего времени казались ему чуждыми, пока не появился определённый человечек. – Играй для меня, Сяо, как я стал для тебя. Это последнее, что сказал Кадзуха перед тем, как вместе со своей скрипкой вышел из-за кулис, а за ним пришлось и его партнеру. Они оба поклонились публике, приветствуя ее, а затем стали на свои позиции. Зрителями в основном были родственники и знакомые всех выпускников, а также преподаватели и просто любители классической музыки, однако среди них не было Чжун Ли, ведь тот наверняка слишком занят на работе, чтобы сюда приехать. Поэтому Сяо было спокойнее от этого факта, что не придётся разочаровывать отца. В зале повисла шумная тишина, когда пианист занёс руки над клавишами, а скрипач смычок над струнами.Начало музыкального эпизода. Для погружения рекомендуется включить “Experience – Ludovico Einaudi.”
Первые ноты Сяо сыграл, смотря вниз, на свои руки, как обычно и делал, но спустя ещё несколько нот он поднял взгляд на партнёра, подметив необычную деталь: Кадзуха тоже в этот момент смотрел на него, специально стояв так, чтобы это было удобно. А ведь тот всегда играл, не обращая внимания на окружающее пространство. На губах была его настоящая улыбка, из-за чего уголки поднялись даже у пианиста, ведь его любимый Кадзуха сейчас счастлив, а если счастливы дорогие тебе люди, то и ты обретёшь свое счастье в их улыбках. Ещё осенью Сяо не знал ответа на вопрос, для чего же он играет. Ещё в начале года он жил своими укоренелыми судьбой принципами не заводить связей в этой школе. Ещё, казалось бы, совсем недавно парень ненавидел музыку. Теперь же все это не имеет значения, ведь музыка подарила ему личное солнце, нежные поцелуи, трепетные объятия и спонтанные стихи. Ведь ничто не вечно, как и принципы имеют свойство меняться под особыми случаями. Ведь сейчас у него есть причина играть на инструменте, идеально дополняющем его. Сяо играет ради Кадзухи, потому что тому очень нравится его музыка. И ему хотелось говорить об этом. И, возможно, именно это желание разделял Кадзуха, сочинивший эту композицию, потому что ещё никогда Сяо не играл от сердца и не чувствовал мелодию так легко. Руки не двигались машинально, а играли сами, представляя вместо клавиш его расслабленную спину, его ласковые руки, его мягкие волосы. И это было настолько знакомым, что пальцам хотелось касаться клавиш чаще, ведь родное. Гармония их мелодий нежно разливалась по всему залу, заставляя неравнодушных слушателей затаить дыхание, а никак не связанных людей с музыкой замереть. Может, их так потрясла сама великолепная игра Кадзухи, что никого не оставляла без внимания и восторга, однако в этой композиции партия Сяо имела особую привлекательность. Композитор намеренно сделал это с целью дать возможность блистать другому, с чем Сяо был не согласен, пока Кадзуха не сказал: « – Я хочу, чтобы ты показал всем свой скрытый талант. Они тебя недооценивали, но это лишь их проблемы. Я знаю, что тебе по силам утереть им нос, потому что стоит им услышать твою настоящую игру, как тусклая звезда на небе засветится, а бутон наконец раскроется.» И Каэдэхара, черт бы его побрал (ладно, Сяо не отдаст никакому черту), снова оказался прав. Как из гусеницы рождается бабочка, так и сейчас из закрытого в себе пианиста на глазах немногочисленных зрителей рождается Музыкант. Но тот того не понимает, продолжая смотреть в красные омуты, искорками улыбающиеся ему всю игру. И Сяо клянётся, что стоит им оказаться наедине, как он лично запечатлит их на своих губах, шепчущих слова глубокой любви. Но недавнего времени он и не знал, что может быть таким романтиком, однако голод по касаниям и по одному единственному человеку, которого реально хотелось присвоить себе на всю жизнь, показал ему свои возможности. Услышал или увидел ли это Кадзуха, но мягкий румянец расцвел на его щеках. Знал бы скрипач, насколько сильно ему он идёт… Светловолосый музыкант впервые за их игру отвёл смущенный взгляд на гриф. Сяо последовал его примеру, чувствуя себя сейчас, наверное, самым счастливым человеком. Примерно такие чувства у него были в тот самый день, когда они впервые поцеловались, позволив связать сердца красной невидимой нитью из тех самых рассказов про родственных душ. К счастью в этом мире они сами выбирают себе спутников и никакая судьба не сможет это изменить. – Я люблю тебя, – прозвучало шепотом одновременно, как только они сыграли последние ноты. Многие люди встали со своих мест, аплодируя дуэту музыкантов. Кадзуха опустил скрипку вниз, а Сяо уже был около него, пытаясь подавить желание взять того за руку. Они снова поклонились зрителям, и именно в тот момент взгляд золотых глаз зацепился за такой же. Чжун Ли мягко улыбался и с особой гордостью смотрел на сына, хлопая их выступлению. Сяо улыбнулся ему в ответ. – Пойдём, – Кадзуха кивнул головой в сторону кулис, призывая уступить место другим. Они вместе покинули сцену, чувствуя себя победителями, ведь их номер прошёл идеально, вопреки всем ожиданиям. Оказавшись вне взора зрителей, Сяо тут же аккуратно прижал Кадзуху к ближайшей стене, положив руки на юношеские плечи, а затем и голову, пряча горящий искренной привязанности взгляд. – Хэй, все же хорошо, ты отлично выступил, – он переложил смычок в другую руку со скрипкой, чтобы положить ладонь на тёмные пряди, мягко поглаживая их. – Ты даже не представляешь, как я горжусь тобой. Кадзуха шептал эти слова с такой теплотой в голосе, заставляя Сяо вспомнить, что именно это заставило его лед на сердце начать таять в первый раз. Он ничего не говорил до того момента, когда со зрительного зала снова послышались аплодисменты и начался новый номер. Кадзуха тоже сохранял молчание, просто перебирая рукой чужие пряди. Они стояли за кулисами все время выступления других участников, прячась ото всех в тени среди старых ящиков. У них не так много времени, прежде чем сюда придут другие музыканты. Однако теперь они официально выпустились и больше сюда не вернуться, так какое им дело, что о них скажут люди, с которыми пересекуться в лучшем случае пару раз за жизнь, если вообще будут? – Так вот вы где, – к ним зашла девушка через входную дверь, сразу заметив, насколько близко те находились друг к другу, однако пока не делала никаких выводов. – Там мистер Чжун Ли ждет вас. Извините, если помешала чему-то? Кадзуха неловко улыбнулся, убрав руку с чужих волос. По неуверенному тону Еимии было понятно, что та в полном недоумении. – Ох, нет, все в порядке. Просто… Мой партнёр слегка переволновался. Сяо наконец отошёл от Кадзухи, подметив лёгкий румянец на его лице, возникший, видимо, из-за ощущения стыда. Как-никак, она его знакомая. Пианист взял чужую руку в свою и, ничего не говоря пришедшей девушке, повёл их в сторону выхода. – Прости, Еимия, мы пойдём. Спасибо, что передала сообщение, – Кадзуха хотел помахать ей, когда они шли мимо нее, но все руки были заняты, так что оставалось лишь неловко улыбнуться ей в извинение и последовать за Сяо. В главном холле стоял Чжун Ли, разглядывающий стенды. Услышав торопливые шаги, он обернулся на звук, убирая руки с груди. – Приветствую, юные дарования, – мужчина улыбнулся парням после того, как Кадзуха также поприветствовал его, а Сяо кивнул, – мне повезло, что сегодня я был не настолько загружен работой, как обычно, поэтому, вспомнив про ваш отчётный концерт, я смог его посетить и лицезреть ваше потрясающее выступление. Вы заслужили наивысших похвал в свой адрес. – Что Вы, господин Чжун Ли, достаточно будет лишь пары слов. – Просто Чжун Ли, Кадзуха, я уже говорил, что необязательно обращаться ко мне настолько формально. Тем более, что ты особенный человек для моего сына. – Это правда, – кивнул Сяо, все ещё держа скрипача за руку, вовсе не стесняясь проявления тактильности перед отцом. – Спасибо, что приехал, пап. Я не знал, что ты захочешь прийти сюда. Чжун Ли и правда был здесь всего раз – когда приводил сына на прослушивание и отдал на попечение. Из-за занятости тот не мог приходить на концерты Сяо, но тому это было лишь на руку: родитель так и не узнал, как к нему относились в этой чертовой школе. К счастью, теперь эта глава его истории дописана. – Я всегда хотел вырваться к тебе, но ты же знаешь, что в моем положении это несколько затруднительно. В любом случае, не будем о былом. Ваш успех стоит запечатлеть. Как насчёт совместного фото? Твоя мама часто говорила, как важно делать фотографии на особо важные события, – Чжун Ли говорит последние слова с особой теплотой в голосе, явно вспоминая его почившую жену. – Я считаю это отличная идея, – Сяо также улыбнулся, отпустив руку Кадзухи. Скрипач положил свой инструмент на стулья, тоже согласившись на предложение Чжун Ли. Мужчина достал телефон и подошёл к парням. – Я часто видел, как сотрудники компании делают “селфи”, если я правильно помню, как это называется. Однако я не совсем уверен, как это делается верно, – признался старший Ли, на что Кадзуха по-доброму усмехнулся, а Сяо ударил рукой по лбу. – Тогда позвольте мне, – Чжун Ли передал скрипачу телефон. Они встали втроём так, что парни оказались по обе стороны от взрослого, что мягко положил руки на их плечи. Сяо совсем немного улыбнулся уголками губ, а Кадзуха протянул руки вперёд, готовясь нажимать на кнопку. – Улыбочку. Вместе со вспышкой раздался характерный звук. Каэдэхара кивнул и отдал телефон обратно владельцу. – Благодарю. Кстати говоря, сейчас я снова возвращаюсь на работу, но ночью я буду отсутствовать дома, – Чжун Ли посмотрел на часы, продолжая говорить: – так что, если есть желание, можете отметить свой выпуск уже по-своему, как будет угодно. Домашний бар в моем кабинете, аптечка на кухне. Ты знаешь, Сяо. – Пап! – Кадзуха так и не понял, почему пианист возмутился на эти слова, но как обычно не стал лезть не в свое дело, зная, что порой действительно лучше помолчать, чем разбираться. Чжун Ли засмеялся своим низким баритоном, после чего попрощался с парнями и ушёл к машине. Теперь в холле были лишь они вдвоём. – У него… Своеобразное чувство юмора, если это была шутка, – сказал ему вслед Кадзуха, взяв свою скрипку обратно в руки. – Однако благодаря этому теперь мы точно знаем, что будем делать дальше. – Я не дам тебе ни грамма, Кадзу, – Сяо скрестил руки перед грудью, серьёзным тоном обращаясь к парню. – Ты абсолютно не умеешь пить. Оставишь меня в самом начале, отрубившись от одного бокала. – Да ладно тебе. У нас повод какой! И ты сам говорил, что тебя забавляет мой пьяный бред. Тем более, что не каждый день можно попробовать что-то из раритетной коллекции вин твоего отца. Было бы настоящим упущением не воспользоваться этой возможностью, Сяо! Только вот пианист никак не расскажет ему, что в последний раз когда они пили вместе, на день рождения Сяо, у Кадзухи развязался язык до такой степени, что тот начал на ходу сочинять поэмы и петь дифирамбы про каждую часть идеального, по его мнению, тела своего возлюбленного, заостряя каждый раз внимание на глазах, губах и руках. Бедному Сяо пришлось выслушивать все это и краснеть на протяжении пятнадцати минут, пока Кадзуха не заснул, лежал у него на коленях. В тот день он пообещал себе не пить с этим парнем, пока тот не научится. – Заставляешь меня согласиться споить несовершеннолетнего? Маленький ты ещё, – Сяо усмехнулся, снова напомнив про свое превосходство возрастом. Они вместе шли в последний раз по коридору корпусов, идя до знакомой аудитории, повидавшей многое. В неё они уже тоже больше не вернутся. Кадзухе она досталась случайно и то, лишь из-за слишком дальнего расположения. Всем было настолько лень добираться до нее, что комнату попусту никто не использовал, пока Кадзуха не заметил это и не вежливо попросил отдать ее ему. После его выпуска, наверное, та снова будет пустовать в ожидании нового таланта и истории. – Как жестоко всякий раз издеваться над человеком, который всего на полгода младше. – И выше. – На три несчастных сантиметра! – Целых три, Кадзуха! И целых полгода. Может, мне вернуться к идее звать тебя малыш Кадзу? – Теперь я понимаю, от кого у тебя такое чувство юмора. Их спор ни о чем длился весь путь вплоть до аудитории. Потому что когда они зашли в неё и Кадзуха оставил свой инструмент на подоконнике, Сяо подошёл сзади, как он всегда любил делать, и притянул музыканта ближе, уже не так робко, как два месяца назад, целуя его. Кадзуха же обвил руками чужую шею, также смело отвечая ему сразу на поцелуй. Здесь они целуются в последний раз. Но это не последний поцелуй. Таких будет ещё много, ведь их история лишь начинается. Она была о двух музыкантах из разных миров. Судьба свела их в самом нужном месте и самом нужном времени, чтобы помочь друг другу найти ответы на свои вопросы. На этом пути им пришлось медленно вскрывать и залечивать раны, открывать двери в прошлое, учиться любить и разговаривать через рот. Помимо ответов они нашли другой конец красной нити на мизинцах. Обретя свободу и счастье, музыканты вместе улетели в бескрайнее небо, встречая невзгоды вдвоём.И финал у этой композиции и истории тоже свободный и счастливый.