Лэнс всегда вроде как любил Аллуру — да и как тут устоять перед россыпью созвездий в ее голубых глазах, напоминающих небо его родины, перед кожей тягучее карамели, которая казалась сладкой даже на вид, перед волосами цвета взбитой пены на волнах где-то в Испании?
Ах, он в самом деле был влюблен в принцессу, и только в нее — даже его сестра и мама, единственные, кто, казалось, могли видеть его сквозь дурацкие маски, признали неоспоримый факт, такой же очевидный, как и дважды два равно четыре.
Лэнс. Любил. Аллуру.
И только её — пусть он несколько раз и сравнивал её с одним конкретным волком-одиночкой, который, ну, знаете, точно так же, как и его возлюбленная принцесса, любил влезать в неприятности вроде как «во имя мира во вселенной».
О да, Аллура и Кит, вроде бы даже противоположные кардинально, стоящие на разных концах комнаты и бывшие вроде бы даже заклятыми врагами друг друга, если исходить из их рас, все равно оставались…
Ну да, знаете, похожими, как бы Лэнс ни пытался переубеждать себя раз за разом, целуя безмятежное лицо Аллуры рано поутру на Земле, при этом все равно представляя то, как бы Кит жмурился и мычал, жалуясь на то, как бесцеремонно его будят любимые губы…
Ах, нет, все было не так! Лэнс, конечно же, любил лишь
Аллуру, если вы, лапульки, забыли: не-а, нетушки, простое четкое
«ноу»: в мыслях Лэнса ни разу вот не проскальзывала мысль, что, если бы он и Кит встретились раньше, может, что-то и сложилось бы.
Он точно не думал о том, что Кит заслуживает всего гребанного мира, он точно не помнил их «момент единения» — ну, точно не в первые пять минут перед ним, как воспоминания заставляли не только краснеть, но и убеждать прежде всего себя, а потом уже и остальных: у них с Китом ничего не было.
А причина, по которой он, конечно же, ни разу вот, ну просто
ни разочка не фантазировал о Ките, лежащем на его груди и мурлычащем что-то прямо в его шею, красную от смущения, была проста.
Кит не был
девушкой. Точнее, он
Аллурой, конечно же, не был, поэтому Лэнс и не позволял себе размышлять о длинных крепких ногах, которые Кит с лёгкостью мог бы забросить ему на плечи, о его фиолетовых глазах, сверкающих больше лиловым и пурпурным в темноте серых залов —
А потом Аллура исчезла, пожертвовав собой (еще больше напоминая этим самым Кита, который как истинный сорвиголова бросался в бой, готовый не вернуться обратно) — и о да, Лэнс долго оплакивал любимую, чьи совершенно не
темные волосы красиво развевались по ветру, чьи абсолютно далёкие от
фиолетового глаза сверкали драгоценными камнями при свете бальных залов.
Ах, и всё-таки она и Кит были различны, как солнце и луна, как все то, о чем Лэнс мечтал в своей жизни.
Ах,
она была так прекрасна даже в день, когда исчезла навсегда… когда как
он никогда вроде бы не слыл красавцем (какие дураки это сказали?)
И да, Лэнс готов признать: он горевал долго, заботливо сажая
ее любимые цветы, которые так красиво смотрелись бы в
его волосах. Лэнс лелеял каждое воспоминание о погибшей
Аллуре и о вспыльчивом
Ките, будто бы они оба имели равное место в его глупом,
безнадежно влюбленном сердце.
Ах, могло ли быть такое, что Лэнс в самом деле любил не только свою прекрасную, миролюбивую принцессу, но и Кита, который вместо пера, с помощью которого можно было бы подписывать мирные договоры, выбирал снова и снова галрийский клинок, оставленный матерью?
Мог ли Лэнс влюбиться не только в поэта и королеву, которая была самой прекрасной поэмой,
написанной ей же самой, но и в воина, который тоже походил чем-то непонятным, едва уловимым на короля?
Ах, все может быть: жаль только, что Лэнс снова и снова, боясь не то чтобы осуждения, но
лишних проблем, выбирал Аллуру, так ни разу и не взглянув на Кита влюбленным взглядом — а все потому, что Кит не был, ну, знаете…
Девушкой!
Вот только после смерти Аллуры, которая сияла яркой звездой перед тем, как раствориться в воздухе и стать все же космической пылью, Лэнс наконец осознал простую истину: ах, он ведь всегда был готов и Кита полюбить всем своим огромным сердцем.
Пусть поздно, но Лэнс все же пришел к Киту, вот только не для того, чтобы умолять — не-а в очередной раз, снова «нетушки» и простое «но», если опять же говорить на испанском — Лэнс пришел не просить жалобно тепла, а просто позвать к себе,
обратно.
Ведь Кит был
похож на Аллуру, пусть и слегка и, скорее всего, даже нисколько — было очевидно, что он прибежит к Лэнсу, потому как никого другого у него и не было вроде!
Но оказывается, что Лэнс нисколечки, ни на тик не приближается к разгадке того, что о нем думает Кит — этот парень, в итоге превратившийся-таки в волка-одиночку за неимением хоть кого-то, кто был бы готов бороться за него так же долго, как он сам, отвечает на жалобный взгляд Лэнса довольно жестокое:
— Знаешь… Я в самом деле был готов вернуться к тебе: сколько бы дней ни прошло, сколько бы гадостей ты не кричал мне прямо в лицо, я просто… Не мог не прибежать к тебе по первому твоему слову. Вот только ты
никогда не просил, следуя за Аллурой, как глупый щенок и лакей. Что ж, теперь, прошу тебя,
не зови меня обратно только потому, что ты хочешь найти замену
«ей».
Первая прописная истина: Лэнсу всегда нравилась «она» — а Кит «ею» никогда не был.
Истина номер два:
Кит хорошо знал, что Лэнс
с удовольствием влюбился бы
в Кита первым,
не будь он парнем.
Что ж, теперь этот идиот ловит ответку.
Истина три: Кит был согласен влюбиться в парня, если он не будет Л-э-н-с-о-м.
Как итог, Лэнс, который,
конечно же, ни разу вот не очарован фиолетовыми, напоминающими о космосе глазами, противоположными лазурным, которые были словно небо и моря, остаётся в одиночестве.
Просто потому, что он был слишком глуп. Он упустил луну, считая звёзды — ах, ну разве не печальный конец для этого милого, но такого медлительного мальчика?
