Когараси

«Когда мы встретились, все радовались началу лета. А сейчас уже декабрь». Чуть больше полугода третья высшая луна добивался доверия пламенного, словно плёл верёвку, стараясь над каждым пугающе тонким волокном, готовым разорваться из-за одного неверного шага, чтобы потом сбросить всё в гигантскую яму, где хранился бесполезный мусор. И Аказа уже успел бесчисленное количество раз пожалеть о том, что насильно не пустил свою кровь под кожу столпа; что позволил ненужным эмоциям, веками державшимися в узде, сорваться с цепи; что глубоко наплевал на свою сущность, мысля так, будто у него хоть что-то выйдет, даже не говоря о романе. Но ведь вышло именно так, как он хотел. Пусть сочетание "демон и истребитель" звучит как нонсенс, что-то нелегальное, Аказа был счастлив. Был счастлив видеть, как эти чёрные брови сердито опускаются, а сам их носитель, в качестве приличия, протягивает демону шарики данго, насаженные на деревянную шпажку. И Аказа с удовольствием принимал подобные презенты, хоть и его организм отторгал людскую пищу, не позволяя прочувствовать всю её сладость. И вскоре все приятные воспоминания он был готов обратить в бремя. Нет, готов точно не был. Ему пришлось. Слова Кибуцуджи врезались в барабанные перепонки, словно холодная сталь. «Убей, убей, убей. Убей или умри сам» – и Аказа понял, как же был неосторожен, раз дело дошло до решения судьбы своего счастья. Мысли в панике бегали по извилинам, бились обо все стенки без устали, заставляя прародителя лишь скривить свою мерзкую — так демону казалось с тех пор — физиономию, как всегда, глядя сверху вниз на своего раба. Титулованный явно был не из тех, чтобы просто взять и рассказать обо всём на свете, закрыть гештальт. Он лучше будет терпеть надоедливые расспросы, на которые никогда не последует ответ; вечно лгать, в попытках уберечь от неизбежного. Это и было неизбежно, их отношения с самого начала были обречены. Аказа это прекрасно понимал, но всё равно копал всё дальше и дальше, не смог встать на месте, махнуть рукой и развернуться. И маленькая ошибка привела к тому, что уже давно позабытая история вновь повторяется. Каждая капля крови мгновенно заметалась снежными хлопьями на ветру, но это длилось будто бесконечно, проливая на белёсое полотно багровую краску. Изо рта постоянно вырывались густые клубы пара, обжигая нежную плоть, через которую шёл путь к лёгким. И единственный глаз, ещё не скрытый за чёрной повязкой, грустно смотрящий прямо на полосатую физиономию. Тут, окровавленные губы, растрескавшиеся на холоде, с трудом разомкнулись. — А я уже начал доверять тебе, Аказа, — осиплым голосом пробормотал Ренгоку, сверля демона поплывшим взглядом. — Почему? Аказа не ответил. Он лишь отшатнулся, машинально попятившись назад, будто стремительно расползающееся по белоснежному ковру алое пятно умело поглотить в себя разом. Вонзить нож в спину — так подло, даже для него. — В любом случае... — начал пламенный, прикрывая влажными ресницами глаз, словно хотел, для начала, отчётливо услышать свой плавно утихающий пульс. — Я всё ещё люблю тебя. На лице титулованного тут же проклюнулась эмоция презрения, отвращения, но небесного цвета склеры всё ещё подчёркивались бликами на тусклом свету луны, а грудная клетка то и дело судорожно вздымалась. Ему было противно от самого себя. В следующий момент Аказе уже казалось, что его былой возлюбленный бессвязно хрипит, а не всеми оставшимися жизненными силами пытается промолвить хоть слово. Вот бы сорваться с места, подбежать и заключить столпа в свои крепкие объятия, больше никогда не отпуская, пусть даже безжалостно проделавшие дырки в одежде рёбра впивались бы в бледную кожу своими острыми концами. А если бы высший хорошо подумал, перед ним не лежало бы бездыханное тело с выпирающими наружу костями, как будто это "тело" ничего не стоило. Если бы высший хорошо подумал, то оказался бы на месте пламенного, который наверняка бы сейчас грел ноги под котацу с чашкой зелёного чая в ладонях. Если бы... В уголке глаза предательски скопилась капля и это ощущалось так, словно на мелкую слезинку Аказа потратил все свои выношенные за эти полгода эмоции. «Я люблю тебя» — самое худшее, что можно было бы услышать в качестве последних слов. Сердце демона снова ушло в пятки, табун мурашек прошёлся по спине, то ли от внезапного холода, то ли от собственных мыслей, а сердце Кёджуро Ренгоку больше не пылало. — И я тебя, — еле-еле слышно, дрожащим голосом прошептал титулованный те слова, которые могли лишь затеряться в потоке ветра. Никто их больше не услышит. И тот задумался. Неужто человечность не может пойти против системы, ослушаться приказа своего же создателя? Наверняка. Но человечности в Аказе точно нет, ни одной песчинки, раз он был готов замарать руки кровью человека, которого сам же и выбрал. После всё пошло по линии рутины. Поиски, убийства, подавление эмоций, отторжение. Каждый день казался невыносимым без него. Всё стало не так, как раньше: В жилах больше не бушевала кровожадность, всё ощущалось как в тумане, будто разум больше не был ему подвластен. И тело окутывал мучительный холод. Не тот, что оседает снежинками на ветвях и инеем на окнах, а тот, что жил в демоне веками. Именно только сейчас он кажется самой жестокой пыткой. Без него невыносимо всё. Без его горячих ладоней, без звонкого голоса, без солнечной улыбки в пасмурный день. — «Этого убей, это сделай, туда сбегай», — с лёгкой насмешкой перечислял Аказа самые обыкновенные, регулярные приказы Кибуцуджи. Как послушный пёс лишив жизни очередного мальчишку, только начавшего свой путь, демон периферией обратил внимание на торчащее из сверкающего сугроба лезвие. Подушечкой пальца проведя сначала по странному рисунку ярко-синего цвета, затем к старательно заточенному острию, Аказа склонил голову набок, обхватывая клинок чернильными пальцами. — Как думаешь, Кёджуро, — даже не осознавая, прошептал вслух он, очерчивая взглядом руду. — Мне позволят хоть разок повидаться с тобой? Животный страх заполнил всё тело с головы до ног, когда тончайшая поверхность коснулась бледной кожи шеи, аккурат между двумя полосами. Артерия, пульсируя под лезвием, быстро перекачивала кровь, а медового цвета глаза судорожно забегали, позже плотно зажмуриваясь. — «Вот бы я был человеком». У "ночных тварей" тоже работает инстинкт самосохранения, эти нелюди тоже хотят жить. Правда Аказе было уже всё равно. Не жизнь, а ничего не стоящее существование в рабстве, нескончаемо душащее своими ледяными пальцами.

***

Парень резко распахнул свои пышные ресницы, вздрагивая, и его рука тут же потянулась к горлу, легонько ощупывая, словно не веря. — «Надо же, просто сон», — с облегчением подумал он, съёживаясь и пряча розоватый от мороза нос под воротник чёрного пуховика. — «Холодно». Сегодняшний день в Токио обошёлся без снегопада, иначе бы Аказу, бесстыдно уснувшего прямо на скамейке в ожидании своего товарища, просто-напросто замело. Напротив туда-сюда бегали толпы людей, мешкались вокруг огромной ёлки, украшенной бумажными фонарями приятного цвета фуксии, отчётливо слышались громкие голоса иностранцев и какой-то странный парень, внезапно подсевший рядом. Аказа встрепенулся, аккуратно повернув голову на непрошенного гостя. — Ты знал, что на холоде спать категорически нельзя? — шутливо сделал замечание ярко улыбающийся незнакомец, обращаясь так, словно они уже знакомы. Или действительно знакомы? Розоволосый промолчал, за него всё сказали его круглые от удивления глаза, таращащиеся прямо на незнакомца, очерчивающие изгибы его улыбки, будто приличия для него — что-то неведомое. — Ты в порядке? Я заметил тебя ещё полчаса назад, решил поинтересоваться, — снова заговорил блондин уж больно знакомым тоном голоса, протянув сочащиеся паром такояки в картонке с подогнутыми краями. — Будешь? Замёрз ведь наверняка. Аказа вяло мотнул головой, даже не обратив внимание на предложенное угощение. В памяти не сохранились все тонкости недавнего кошмара, но сердце готово было стартовать на выход из груди. Он был уверен, этот парень определённо из его сна! — Слушай, а мы случайно не встречались раньше? — тихим голосом спросил Аказа, заставив себя хоть на мгновение оборвать любование. Парень был готов сквозь землю провалиться, ведь с лица этого блондина пугающе резко пропала улыбка, которая, казалось, держалась вечно. Физиономия нагло ворвавшегося в чужое личное пространство стала более серьёзной, но это зрелище больше походило на ничего не понимающую гигантскую сову. — Возможно. Я задался этим вопросом с самого начала.