***
Справился. Он справился. У него было мало времени до того, как Энакин очнулся, но Оби-Ван успел отвезти Падме к Бейлу и определить дальнейшую судьбу ее детей, а потом вновь вернуться на Мустафар. Нужно было, чтобы Энакин не догадался ни о чем ради безопасности Люка и Леи. Он сожалел о том, что не сумел определить и ее участь. Падме была дорога ему. Она нравилась Оби-Вану. Она делала счастливым Энакина, а это делало счастливым самого Кеноби. Он даже готов был наплевать на Кодекс — да ведь он и наплевал. И плевал всякий раз, когда не решался раскрыть тайну Энакина Совету. Как оказалось, стоило. Они могли спасти его. Спасти его, и Падме, и, возможно, Республику. Оби-Ван мог, если бы не поддался чувствам. Он должен был предвидеть, а он бросил Энакина в тот момент, когда Скайуокер больше всего нуждался в помощи. И теперь Оби-Ван заплатит сполна. Энакин не убил его, конечно, только потому, что был разбит новостью о Падме. Оби-Ван уверен, что иначе он продолжил бы дуэль, и не уверен, что вышел бы из нее победителем. И, о Сила, он сказал Энакину, что это Энакин убил Падме. Это, должно быть, просто раздавило его, как Оби-Вана — последние слова Амидалы. «В нем еще есть добро». Было больно видеть, как она умирает. Как на смертном одре говорит о нем — не о детях, о человеке, едва ее не убившем. Если чувства Оби-Вана невыносимы, то каково Энакину? Каково ему думать о других своих деяниях? О том, что он сжег Храм — тот, что был его домом долгие годы. О том, что убил юнлингов — совсем маленьких и беззащитных, доверявших ему. Оби-Ван не хочет этого знать, но болезненно и навязчиво хочет разделить с Энакином его горе и боль. Успокоить. Защитить. Вот только Энакин больше не нуждается в его защите. Энакин больше не его ученик. Оби-Ван даже не уверен, что Энакин все еще жив. Не уверен, что его место не занял Вейдер. Император заклеймил его, как скот, как раба, дав новое имя. Это так злит, что Оби-Ван готов даже сказать, что ненавидит Палпатина, несмотря на все заветы Кодекса, согласно которым он привык жить. Несмотря на то, что, ненавидя, уподобляется ситхам. В конце концов, остановить его больше некому. Энакин скоро возвращается. Желтые глаза хищника сверкают из тени, брошенной капюшоном на его лицо, и Оби-Ван едва может узнать его. — Не думаю, что он мне поверил, — первое, что говорит Скайуокер, садясь за штурвал. — Но и ничего не сказал. Мне нужно на Корусант. Оби-Ван не отвечает. Корусант — не худший из вариантов. Он может потеряться где-нибудь на нижних уровнях и скрываться там достаточно долго, чтобы его не нашли, пока Энакин завершает какие-то дела. Если только император не будет искать его в Силе. — Ты останешься с ним? — все же спрашивает Оби-Ван, хотя он мог бы предсказать ответ. — Я и не думал, что ты надеешься вернуть меня на светлую сторону, — фыркает Энакин. Это так похоже на него прежнего, что сердце Оби-Вана сжимается. Не надо, не вспоминай. Мантра не действует, пока Кеноби безнадежно повторяет ее раз за разом. — Пытаюсь понять, зачем тебе это. Я думал, ты пытался спасти Падме, — Оби-Ван наблюдает, как лицо Энакина опять мучительно искажается страданием, — но тебе не удалось. Что он пообещал тебе? — Он умеет управлять мидихлорианами. Если останусь, я смогу вернуть Падме жизнь. Это ужасает. Страх, холодный и липкий, мурашками сбегает по спине. — Ты же не поверил ему? Энакин поворачивается к нему лицом, и в его глазах плещется то ли отчаяние, то ли безумие. — Энакин, он никогда тебя этому не научит, это лишь способ удержать тебя, сделать так, чтобы ты остался на его стороне, — пытается вразумить его Оби-Ван, но Скайуокер только качает головой. — А что мне еще остается? Кеноби впервые видит то, что мечтал увидеть все то время, пока учил Энакина, — смирение. Криффово смирение заставляет разозлиться еще сильнее. — К тому же, разве я могу скрыться от него? Мне негде прятаться. Он всегда найдет меня. Мой единственный шанс освободиться — убить его. — А дальше? Энакин знакомым жестом пожимает плечами. Оби-Ван устало откидывается в кресле. — Я не знаю, что будет дальше, Оби-Ван. Я не знаю. Он замолкает. Невысказанное нависает над ними грозовой тучей.***
— Итак, ты сразил своего бывшего учителя? Склоняться перед уродливым стариком унизительно, но если он хочет спасти Оби-Вана, то ему стоит это перетерпеть. — Да, повелитель. Ненависть к новому учителю захлестывает его, и Энакин не пытается ее скрыть. Сидиус улавливает ее и усмехается. — Это был твой заключительный этап обучения у джедаев. Ученик убил своего учителя. Ты будешь сильным ситхом, Вейдер, я чувствую всю мощь темной стороны в тебе, чувствую твою ненависть. — Мой старый учитель участвовал в заговоре против меня и Республики, — говорит Энакин и не понимает, как мог поверить в такую чушь. — Он заслуживал смерти, и он получил ее. Все это — одна большая ложь, и они оба знают об этом. Энакин лишь выиграл немного времени на… На что? На побег? На то, чтобы закончить начатое на Мустафаре? На то, чтобы создать план убийства канцлера? Энакин не может ответить на этот вопрос. — Времена сейчас будут неспокойные. В Сенате еще остались те, кто хочет разрушить нашу Империю. Я не сомневаюсь, что они попытаются поднять мятеж, и поэтому ты нужен мне здесь, мой ученик. — Я буду действовать согласно вашим распоряжениям, — говорит Энакин, склоняя голову в очередном поклоне, и уходит. Убить Оби-Вана — самый легкий вариант. Порвать все связи с прошлой жизнью, не опасаться ни за себя, ни за него. Править новой Империей вместе с учителем, а после свергнуть его, перед этим выпытать у него тайну воскрешения. Энакин пытается убедить себя в этом, пока спешно направляется в снятую Кеноби квартиру. Тихое гудение светового меча заставляет Оби-Вана обернуться. Энакин заносит руку для удара, но не может сдвинуться с места. — Я не собираюсь сражаться с тобой, Энакин. Его светлые глаза смотрят пронзительно, смотрят прямо в душу, как в день первой их встречи. Энакин был мальчишкой с засушливого, пустынного и полудикого Татуина. У Оби-Вана была морщинка между бровей. Он уже тогда имел дурацкую привычку хмуриться. — Почему? Почему ты не убил меня? Почему ты не смог? Почему я не могу сейчас? — Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ? Отвечать вопросом на вопрос — еще одна дурная привычка, перенятая у Квай Гона. Энакин гулко сглатывает, ощущая, как пересохло горло. — Я хочу услышать это. Всегда хотел. — Потому что я люблю тебя. Слова, которые он хотел услышать во время обучения. Такие запоздавшие, ненужные сейчас слова, такое ранящее выражение слабости, уязвимости на лице бывшего учителя. Квинтэссенция чувств Оби-Вана, всегда проявлявшихся в действиях, в которой Энакин так нуждался много лет, а получил только сейчас. Энакин выпускает меч из дрожащей руки. — Я не смог. Не смогу. Оби-Ван улыбается невесело. — Мне жаль, Энакин. Я подвел тебя. Я плохой учитель. Энакин хочет запротестовать, но вместо этого прочищает горло. Хочется пить. — Я здесь надолго, судя по всему. — Это хорошо, — рассеянно отвечает Кеноби. — Буду менять жилье каждую неделю. Надеюсь, республиканские кредиты будут в ходу. — Здесь внизу еще долго будут. Не уверен, что кто-то уже знает, что Республика пала, а если и знают, то всем наплевать. Империя сюда не полезет, им это ни к чему. Энакин выглядывает в окно — если грязное стекло, через которое едва видно неоновые огни клуба напротив, можно назвать окном. Там пьяную тви’леку к стене прижимает не менее пьяный кавалер, пока его друг стоит рядом согнувшись и блюет. Да, сюда точно никто не полезет. Ну, кроме генерала Кеноби. — Ну и местечко, — тянет Энакин, и Оби-Ван хмыкает. — Мне тоже понравилось. Оби-Ван подпирает плечом стену прямо за спиной Энакина. Энакин может почувствовать исходящее от него тепло. — Оби-Ван, — зовет он, поворачиваясь. Руки сами обвивают его, прижимая слишком близко для дружеских объятий. Кеноби остается неподвижным. — Энакин, но как же Падме? — спрашивает он тихо, и Энакин вздрагивает всем телом. — Я люблю ее, — отвечает он. — Но сейчас я не хочу вспоминать о ней. Пока упоминание о ней доставляет столько боли. Скайуокеру не нужно говорить это вслух, чтобы Оби-Ван его понял. Ему так же хватает ума не спрашивать, кто же он тогда для Энакина. Энакин не хочет ранить его словами о том, что Оби-Ван — лишь возможность забыться. — Все будет хорошо, Эни, — вместо этого говорит Оби-Ван, обхватывая руками его лицо. Энакин вглядывается в его тревожные голубые глаза и усмехается. — Хотел бы я, чтобы это было так. Оби-Ван остаётся спокойным, когда холодная дюрасталь руки Энакина ложится сверху на его ладонь. Лишь осторожно сплетает их пальцы. — Все будет хорошо. И Энакин не может не поверить ему.***
Проклятые клоны нашли его через три недели. Не то, чтобы Оби-Ван не был наготове, но все же это неожиданно. Он едва успевает активировать меч, пока Энакин с силой затаскивает его себе за спину, ограждая от клонов. — Что ты… — шипит Оби-Ван, не успевая закончить фразу. — Он мой, — говорит Энакин, и Оби- Вана пробивает дрожь. — Вы не заберете его у меня. Это определенно не то, что говорят клонам перед их атакой. С ними вообще обычно не разговаривают. — Владыка Вейдер… — пытается протестовать один из бойцов. Оби-Вана переполняет чужая кипящая ярость, и у него очень, очень плохое предчувствие. Он снова пытается выйти из-за спины Скайуокера, но тот почему-то удерживает его рукой. К тревоге примешивается негодование — он криффов рыцарь джедай, а не стеклянная статуэтка, и Энакину стоит об этом помнить. Странную сцену прерывает выстрел бластера, который Скайуокер легко отражает. Оби-Ван вскидывается, заносит меч, но застывает, увидев, как дерется Энакин. Так яростно и жестоко, словно забывая, что в броне находятся живые люди. Таким он представлял спасение Падме? Таким он представляет спасение самого Оби-Вана? Если да, то Кеноби предпочел бы умереть. Сколько еще крови прольется, сколько еще человек будет убито ради него, в его честь? Оби-Ван не хочет этого знать. Ядовито-желтые глаза, направленные прямо на него, заставляют сделать шаг назад, уперевшись в стену. Энакин выпрямляется в полный рост, и Оби-Ван ощущает то, что чувствовал на Мустафаре. Мощь, Сила, ненависть и боль. Перед ним не Энакин сейчас. Перед ним Вейдер. — Ты боишься меня, Оби-Ван? — спрашивает его Вейдер, и Кеноби не видит смысла отвечать. Он всегда был открыт в Силе для бывшего падавана. — Я чувствовал твой страх еще на Мустафаре. Вейдер делает шаг вперед. — Я всего лишь не хочу терять тебя, — говорит он, надвигаясь на Оби-Вана. Его тень, легшая на Кеноби, ощущается грязным пятном. Сила, во что я влип? — Если это — мое спасение, то я не хочу спасаться. Не такой ценой. Вейдер хмурится непонимающе и немного зло. — Это всего лишь клоны. — Но… — начинает Оби-Ван, но Вейдер не дает ему договорить, прижимая его к стене. — Ты обещал мне, ты говорил, ты хочешь мне помочь, — рычит он. Голова кружится от ощущения удушающего гнева — Оби-Ван с трудом давит желание порвать их связь, жадно глотая воздух ртом. — Я обещал это другому человеку, Вейдер. — Правда в том, Оби-Ван, — отвечает ситх, пока его глаза принимают естественный голубой цвет, — что Энакин Скайуокер и Дарт Вейдер — один и тот же человек. Ледяной голубой обжигает так же, как желтый цвет раскаленных песков. И Оби-Ван знает, что не может избегать этого факта. — Ты должен принять это, — вторит его мыслям Энакин. Оби-Ван отворачивается в сторону — безжизненные тела напоминают о том, что произошло. — Что нам теперь делать? — вместо ответа спрашивает он. — Клоны явно передали Императору информацию. К тому же, они убиты световым мечом. Твоя ложь будет раскрыта — вернее, она уже раскрыта. — Я не хочу думать об этом сейчас, — устало отвечает Энакин, снова обвивая его руками — как недавно, и от этого щемит сердце. Глупо было бы отрицать, что Оби-Ван желал этого — так же глупо, как отрицать его чувства к Энакину. Оби-Ван и перестал это делать давным-давно. Просто смирился с ними, как с данностью, никогда не претендуя на большее, чем ему давали. Ему не нравится мысль, что он — всего лишь способ пережить ужасную потерю, но если это может помочь Энакину — человеку, который потерял больше, чем когда-либо было у Оби-Вана, — то Кеноби готов дать все, что он сможет. От взгляда на кучу трупов мутит, но Оби-Ван поворачивает голову еще немного, чтобы только не встречаться глазами с Энакином. — У тебя не так много вариантов, — говорит он. Оби-Ван не видит, но почти наверняка уверен, что Энакин закатывает глаза. Такой привычный для них жест, что Кеноби передергивает. А может, это из-за трупов, или из-за мысли, которая приходит в его голову. — Ты можешь убить меня. Или можешь убить его. Энакин упирается кончиком носа в местечко за ухом Оби-Вана, и это заставляет вздрогнуть. Оби-Ван чувствует его дыхание на своей коже, покрываясь мурашками, когда Скайуокер хмыкает. — Или, — говорит он глухо, ведя носом вниз по шее Кеноби, — ты перейдешь на темную сторону. Его сухие губы легко касаются пары родинок. Оби-Ван приоткрывает рот то ли для того, чтобы спросить какого криффа происходит, то ли для того, чтобы запротестовать, но получается только тихо всхлипнуть. — Подумай о том, что бы мы смогли сделать вместе, — продолжает Энакин, рукой скользя вверх по чужой спине и зарываясь в рыжие волосы. — Мы могли бы восстановить Республику, например. Могли бы создать новый Орден. Мы бы охраняли безопасность Галактики вместе. Оби-Ван чувствует себя бессильным и безвольным, и это, наверное, нездорово. Сопротивляться этому зову почти невозможно, и если бы Оби-Ван не делал этого последние пару лет, он бы поддался. — Нет, Энакин, — слабым голосом отвечает он, пока от прикосновений Энакина подкашиваются ноги. — Никогда. Скайуокер, чувствуя его уязвимость, не отстраняется. Оби-Ван ощущает в Силе его нежелание отступать. Закрадывается ужасная мысль о том, что так было бы гораздо легче, и Оби-Ван с ужасом отгоняет ее. — Разве не то же самое ты обещал Падме перед тем, как задушить ее? — предпринимает он более решительную попытку, и это работает. — Не смей, — предупреждает его Энакин голосом, полным нарастающей ярости. Оби-Вану жаль его. Но, видимо, иного выбора у Кеноби не было.***
Оби-Ван легко поддается, когда Энакин целует его. В кабине корабля душно и тесно, и Оби-Вану, на самом деле, некуда отступать. Впрочем, Энакин не чувствует и желания отступить. — Что ты делаешь? — все же спрашивает его Кеноби, когда Скайуокер отрывается от его губ. Энакин запускает живую руку под полу его робу, ощущая горячую кожу чужого живота. Мышцы под его ладонью напрягаются, сокращаясь. — Ужасную глупость, — отвечает Энакин, даже не стараясь скрыть изначальную провальность своего плана. Это все только усложнит, но что-то внутри тянет, требует получить любовь Оби-Вана — не важно, каким способом. Пусть даже таким. Оби-Ван сплетается с ним языком, и Энакин думает, что он сам себе противоречит — все чаще в последнее время, позволяя Скайуокеру делать все, что угодно. Энакин единым слитным движением срывает с него робу, откидывая ее в сторону. Прижимается губами к шее Оби-Вана, очерчивает пальцами полосы многочисленных шрамов, — следов сражений, пережитых вместе или поодиночке, — вслушивается в чужой судорожный вздох, ощущает движение кадыка, когда Оби-Ван сглатывает. Кеноби зарывается рукой в его волосы, непроизвольно пытаясь прижать ближе, приятно тянет пряди. Энакину нравится ощущение пустоты в голове, этот техничный побег от самого себя. Никаких вопросов и мыслей о будущем, постоянно терзающих разум, только здесь и сейчас — рваное дыхание Оби-Вана, смущенно горящие кончики ушей, веснушки на его плечах, капля пота, стекающая между ключиц. Это непохоже на то, что он испытывал с Падме, — странно было бы ожидать иного, — но это возбуждает. Энакин позволяет себе быть немного грубым, руками с нажимом скользит по телу Оби-Вана, снова вгрызаясь в его губы, всю свою ярость и боль превращает в испепеляющую страсть. Оби-Ван только немного обреченно улыбается в поцелуй и пытается стянуть с Энакина одежду. От податливости Кеноби можно легко потерять голову. Скайуокер прижимает его к кровати всем весом — слишком мало места для них двоих, койка скрипит надрывно. У них не так много времени. Энакин хочет напомнить об этом Оби-Вану, когда тот заставляет Скайуокера отстраниться. — Энакин, ты уверен в том, что делаешь? — спрашивает его Кеноби. Энакин делает вид, что размышляет, пересчитывая его родинки. — А ты? — восемь. Их ровно восемь. — И да, и нет, — расплывчато отвечает Оби-Ван, пока Энакин целует родинку на его шее, поднимается выше, по уровню челюсти. Оби-Ван коротко выдыхает — так дышат раненные, подстреленные. Энакин знает, Энакин слышал. — И да, и нет, — повторяет Скайуокер, усмехаясь. — Мне нравится твой ответ.***
Может, везти сюда Оби-Вана было плохой идеей, но мысль о том, чтобы оставить его одного пугала в разы сильнее. Оби-Ван смотрит на него осуждающе, когда клоны окружают их. Энакин отводит глаза. — Стоило все же напомнить тебе, что я не беспомощный и беззащитный ребенок, — раздраженно цедит сквозь зубы Оби-Ван. — Определенно да, — соглашается Энакин. — Конечно, да. Хвататься за меч, прикрывать его собственной грудью, стоять спиной к спине, ощущая идеальный баланс в Силе — словно вернуться во времена, когда все было по-прежнему. И никто не способен им противостоять. Оби-Ван выглядит усталым. Энакин притягивает его к себе, губами касаясь виска, и Оби-Ван сдается — обнимает Скайуокера в ответ. — Здесь опять криффова куча трупов, — тихо говорит он. — Опять. Энакин отмахивается. — Скажу, что тренировался. Он ждет, что Оби-Ван отстранится. И ошибается. — Это ужасно, Энакин, — просто говорит он. Энакин кивает. — Да, я знаю, — соглашается автоматически. Его это уже не волнует — у него есть проблема важнее. — Но ты все еще здесь. Оби-Ван зарывается лицом в его шею, вздыхает прерывисто. Скайуокер прижимает его к себе сильнее. — У меня нет сил для того, чтобы бороться, — признается он. Энакину хочется его успокоить. Он не уверен, что может сделать это после всего. — Больше нет. — Мне жаль. Прости меня, Оби-Ван, — вместо этого говорит он. Оби-Ван не отвечает, только целует Энакина горько и трепетно, обхватывая руками его лицо. Это больно. Энакин не знает, что ждет их впереди. Не хочет знать, даже представлять. Но Оби-Ван здесь — упрекает его в опрометчивости, дерется спиной к спине и, кажется, готов идти с ним до конца. И Энакин чувствует облегчение.