Мой дом там, где ты

В легких — осколки стекла. Каждый вдох отзывается болью за грудиной. Кто бы мог подумать, что самой трудной из обязанностей герцога Придда станет — просто дышать? Он привык к этой боли, сроднился с ней. Он получает и отдает приказы, раскланивается на приемах, вникает в отчеты управляющего Васспардом, регулярно навещает герцогиню Придд. Он заставляет себя снять траур, когда черное и фиолетовое начинает вызывать перешептывания в столице. Репутация семьи — превыше всего. Герцогиня теперь встречает его, поглаживая заметно округлившийся живот. Астрологи твердят: непременно будет мальчик. «Вы не собираетесь изменить традицию?» — спрашивает один из них, и Валентин делает вид, что не понимает намека. Он выберет из навязших на зубах имен предков, два или даже три, но среди них не будет ни Арно, ни Юстиниана, ни хотя бы Вальтера. Нельзя заменить ушедших на ту сторону, можно только стиснуть зубы и жить дальше. Герцогиня выглядит счастливой: супруг проводит с ней всё больше времени. Фарфоровые статуэтки, подаренные теньентом Савиньяком, пылятся в дальней кладовке. Валентину не нужны напоминания, боль и так каждую секунду с ним. Листья на деревьях сначала краснеют, потом опадают, устилая землю шуршащим ковром. Голые ветки чертят в небе квадраты и треугольники, пока не сгибаются под тяжестью снега. Валентин требует не экономить на дровах. Герцогиня привыкла к южному теплу. Леони уже с трудом передвигается, но с лица ее не сходит мечтательная улыбка. В роду Приддов ни разу не рождались близнецы, но теперь, возможно, появятся. «Ирония судьбы», — улыбается Леони, но супруг не находит в себе сил улыбнуться в ответ. Небо из серого становится голубым, снег растворяется без следа. Этой весной — никакого половодья, вся вода уходит в землю, и та благодарно одевается зеленой травой. — Останьтесь… Нет, уйдите немедленно! — лицо герцогини Придд искажается болью. Приличия требуют от герцога покинуть спальню герцогини на время родов. Там и без него хватает людей: семейный лекарь, повитухи, служанки с горячей водой и полотенцами наготове. Никто не удивляется, что герцог не может усидеть на месте в такой час. Он призраком бродит по дому со свечой в руке, иногда касаясь стен кончиками пальцев. Стены всё ещё холодны, Васспард никогда не согревается до конца. Что-то шуршит под гобеленами: наверное, крысы, а может — духи предков. За гобеленом с Осенней охотой маленький Валентин однажды прятался от Ирэны, за тем столом впервые услышал о планах отца отдать его в оруженосцы Генри Рокслею, у этого окна они с Арно… Осколки в легких превращаются в лед, слышно, как они звенят при каждом вдохе. Это похоже на смех. Далекий, пронзительный и очень холодный. Далекий крик младенца слышен сквозь стены. Валентин возвращается, чтобы убедиться: роды прошли благополучно. Леони откидывается на подушки, цветом лица почти сравнявшись с постельным бельем. Повитухи суетятся над двумя красными комочками, издающими звуки, похожие на кваканье лягушек. — Как чувствует себя герцогиня? — спрашивает Валентин. Лекарь подставляет руки, и служанка почтительно наклоняет кувшин. Вода в чаше становится розовой. — Её светлость устала, но всё в порядке. Молодость и здоровье — лучшие помощники в… Валентин уходит не дослушав. Долг герцога Придда выполнен. Над Васспардом занимается хмурый рассвет, в саду пробуют голос птицы. Лебедей нигде не видно, озеро окутано дымкой тумана. Герцогская цепь змеей ускользает в траву. Невежды приносят астэрам драгоценности: одни вешают жемчуг на ветку дерева на вершине Хексбергской горы, другие опускают в воду кольца и браслеты. На что духам камни? Фамильный перстень остается на берегу вместе с верхней одеждой. Из-за подземных ключей вода в озере ледяная в любое время года, но он давным-давно не чувствует холода. Лучшая плата найери: дыхание жизни. Герцог Придд готов платить. — Отнеси меня к Арно. *** Следующее, что он помнит — удар, выбивающий душу из тела. Тело переворачивает в воздухе и снова бьет, крутит, тысячи острых камней раздирают кожу снова, снова и снова, будто кто-то вознамерился ободрать её заживо, становится нечем дышать, и… всё прекращается. Остается острый запах крови и еще чего-то, незнакомого, похожего на гарь от сожженного дома. Стук, топот ног, оглушительный визг, будто кто-то наступил на хвосты сразу сотне кошек. — …аки, ребята, мамой клянусь, не видел! Прям под колеса выскочил, чтоб его… Язык не похож ни на один из известных Валентину, но удивительным образом понятен. — Да ты такой же умник, — от звука этого голоса у Валентина всё переворачивается внутри. — Допёр, тоже, под скорую помощь кидаться. Слышны приближающиеся шаги, и Валентин зажмуривается. Он никогда не считал себя трусом, но сейчас ему страшно. Страшнее, чем в тот день, когда он носился по Олларии в поисках Арно, не веря в смерть. Теперь ему известно, какова цена ошибки. — Я чуть лбом стекло не вынесла, — кто-то — молодая женщина — присаживается над ним на корточки. Её движения сопровождаются странным шорохом, не похожим на шорох платья. — И что тут у нас? Арно, перчатки подай. Арно! На глазах вскипают слёзы, Валентин сжимает веки изо всех сил. Мужчины рода Приддов не плачут. Никогда. Чужие руки осторожно касаются его тела, стараясь не причинить боли. Изнутри поднимается истерический смех: вся боль давно у него внутри. — Записывай, — велит женщина и перечисляет: — Повреждение верхних тканей, множественные гематомы по всему телу… ну да, он прокатился футов тридцать… вывих плечевого сустава. Позвонки все на месте, что удивительно… Дыхание поверхностное, возможны переломы ребер. Давай за носилками, переворачивать его можно, надо проверить, что спереди. Валентин не столько слышит, сколько чувствует, как Арно удаляется от него. Снова. Крик застывает в обожженном горле. — Гля, шевелится, слышь! Живучий, мать твою, а! Сестра, он жить-то будет, верно! Несмотря на грубую речь, человек искренне радуется. Как будто жизнь и здоровье герцога Придда для него важны. Валентин сбежал от всех обязанностей и вновь оказался кому-то должен. Когда заключаешь договор с найери, каждое слово имеет значение. Он не просил избавить его от долга, он просил Арно. Арно здесь: Валентин узнает ритм дыхания. Узнает прикосновение рук — когда его бережно перекладывают на носилки. Открыть глаза не удается, ресницы слиплись намертво. — Седьмое с правой стороны, третье и четвертое с левой. Как-то он на редкость дешево отделался, тебе не кажется? Видал, какая на бампере вмятина осталась? — Ага, ты на лицо его посмотри — живого места нет. В последний раз, когда я такое видел, мозги оказались всмятку. Арно его не узнает — но удивляться нечему. Кровь подсыхает на лбу и щеках, неприятно стягивая кожу. — Никогда не понимала, почему тебя считают оптимистом. Ну что, поехали? Третий, тот, который радовался, топчется рядом и смущенно сопит. — А мне, это, ну, что делать-то? С вами, или как? У меня ж график, типа. Арно что-то втолковывает ему. Незнакомых слов слишком много, и Валентин перестает вслушиваться. Теряет значение всё, кроме одного: Арно снова с ним, рядом. Носилки взмывают вверх, повинуясь невидимой силе. Их не несут, а везут, колеса дребезжат по камням. Когда карета, в которую его погрузили, трогается с места, Валентин вновь пытается открыть глаза. По лицу скользит остро пахнущая влажная ткань. Еще раз, еще. Арно касается его так бережно, словно боится причинить боль. Жидкость, которой пропитана ткань, щиплет кожу. Внутренние стены кареты залиты мертвенно-зеленым цветом, как будто где-то рядом выходцы. Разве что плесенью не пахнет. Знакомая улыбка на знакомом лице заставляет сердце Валентина сбиться с ритма. Никакой ошибки нет, найери не обманула, это… — Привет, меня зовут Арно. А как тебя? Ответ застревает в горле. Арно его не помнит. Хуже, Арно как будто никогда его не знал. Этот Арно. Светлые волосы подстрижены короче, чем помнится. Мундир темно-красного цвета с уродливыми серыми полосами, очень странного покроя. Полупрозрачные перчатки обтягивают руки как вторая кожа. Его замешательству Арно не удивлен: по его словам, такое случается. Временная дезориентация, говорит он, и предлагает заполнить какие-то бумаги. Уже второй вопрос загоняет Валентина в тупик. Откуда-то ему известно, что «триста восьмидесятый год Круга Скал» — неподходящий ответ. И он впервые произносит: «Я не помню». Эти слова выручают его раз за разом. И тогда, когда он не вполне понимает смысл вопроса, и тогда, когда не хочет отвечать. В приемной больницы их встречает Эмиль Савиньяк. Валентин вспоминает, что не видел его со дня похорон, а мгновение спустя — что тех похорон в этом мире не было. — Мой старший брат, — представляет его Арно. — Если быть точным, старший-младший. Династия врачей, не кот чихнул. Старший-старший тоже где-то здесь, но хирург тебе, надеюсь, не понадобится, — и тут же без перехода обращается к Эмилю: — Давай его на МРТ, а? Там амнезия в полный рост, и что-то она мне категорически не нравится. Эмиль только смеется: — Выучишься на невролога, тогда будешь диагнозы ставить. Дуй отсюда, специалист. Самый жуткий страх вновь становится реальностью: Арно уходит. На горле сжимается железная рука, и Валентин только зря открывает рот, ни окликнуть, ни закричать, ни вдохнуть… Резкий укол в плечо возвращает его в реальность. Воздух наконец проникает в легкие, и уже знакомые осколки стекла вонзаются в грудь изнутри. — Адреноблокатор помог, — сообщает кому-то Эмиль. На следующее утро Валентин просыпается от голода. Почти год он ел по привычке, только чтоб не валиться с ног, не чувствуя вкуса. Но здешняя еда выглядит безвкусной сама по себе: бледное картофельное пюре, омлет без соли, ярко-зеленое желе в стакане. Стакан не стеклянный и не хрустальный, легко сминается в кулаке. Левом — правая рука забинтована от плеча до самых пальцев. Валентину снова и снова задают одни и те же вопросы, и он повторяет: я не помню. Лекари — мужчины и женщины в одинаковых зеленых костюмах — качают головами и уходят, им на смену являются другие. Ноют туго забинтованные ребра. Справить нужду — целая история, нужно долго и мучительно подниматься с кровати и хромать до туалетной комнаты. От помощи Валентин отказывается. Однажды к нему приходит посетитель. От мужчины в клетчатой рубашке пахнет уже знакомой гарью, а еще — потом. Он явно волнуется. — Ты, это… ты тут как? Валентин узнает голос. Офицер местной стражи рассказал ему, что можно подать в суд на человека, который управлял сбившей его повозкой… автомобилем. Валентин отказался. Он рассказывает это гостю, гость искренне рад. Простое, изрытое оспинами лицо освещается улыбкой. Надолго он не задерживается и уходит, оставляя на тумбочке пакет с яблоками и несколько бумажек. День за окном сменяется ночью, ночь — днем, но в комнате по-прежнему горит мертвенный свет. От него болят глаза. Иногда Валентин видит Арно из окна. Карета… автомобиль скорой помощи, белый с красной полосой на боку, часто въезжает в ворота больницы. В палате есть календарь и часы, с их помощью Валентин высчитывает, когда Арно появится в следующий раз. Загадывая желание, бойся, что оно сбудется. Во рту у Валентина становится горько, когда он видит юношу, встречающего Арно после дежурства. Они обнимаются и целуются у всех на виду. В этом мире нет понятия «гайифский грех», в этом мире не обязательно связывать себя с женщиной, если любишь мужчину, в этом мире Арно жив и счастлив. Найери оказались более, чем щедры — и изощренно жестоки. Три местных недели спустя Валентин выходит во двор больницы. Никто из сослуживцев и придворных не узнал бы его в такой одежде: длинные штаны из грубой ткани, рубашка на пуговицах, тончайшего вязания свитер. На ногах — дурного цвета обувь. Кроссовки выглядят странно, но при ходьбе гораздо удобнее бальных туфель. Ворота открыты нараспашку, но идти Валентину некуда. В кармане — оставленные водителем деньги и визитка центра помощи бездомным. За забором шумит город: по шоссе несутся автомобили, здания так высоки, что если смотреть на окна верхних этажей, кружится голова. Оллария кажется невообразимо далекой. — Привет. Я тебя знаю? Валентин сам едва узнает её в гражданской одежде — ту молодую даму, которая спасала его вместе с Арно. Она представляется Гизеллой («скажи, дурацкое имя? Так мою прабабку звали»), но на этом совпадения заканчиваются. Она совершенно не похожа на безумную Гизеллу фок Дахе, и узел в груди Валентина ослабевает. Здесь Арно ничего не грозит. Гизелла забрасывает его вопросами о диагнозе. Они с Арно несколько раз спорили о «том парне с амнезией», пытаясь вычислить причину. Валентин утешает ее в том смысле, что врачам тоже ничего не удалось понять. Его мозг в полном порядке, но память до сих пор не вернулась. Звучит незнакомое слово «психосоматика». Начинается дождь. Валентин запрокидывает голову, и капли падают ему на лицо. — Тебя подвезти в? А. Дай угадаю: ты так и не вспомнил, где живешь? Валентин может сходу перечислить точные географические координаты владений Приддов в Талиге, но вместо этого качает головой. — Слушай, поживи у меня? — вдруг предлагает Гизелла. — Соседка съехала недавно, плачу за две спальни, как дура. Хоть не так обидно будет. Женщина может приглашать мужчину к себе в дом только с одной целью. Нормы приличий в этом мире далеки от привычных Валентину, но фраза «поехали ко мне», насколько ему удалось понять, идентична предложению разделить постель. — Это очень щедро с твоей стороны, — осторожно говорит он, — но я вынужден отказаться. Гизелла смеется. — Ладно тебе. Спорить не буду, ты красавчик, но что я, геев не видала? У тебя как у Арно, ориентация на лбу написана. Она поразительно догадлива, от такой откровенности у Валентина краснеют кончики ушей. С понятием «ориентация» он уже знаком. Его поразило, что постельные предпочтения не только активно обсуждают, но и создали для этого сложную систему определений. По здешним меркам Валентин действительно «гей», хотя никогда не смотрел ни на кого, кроме Арно. Вся квартира Гизеллы меньше его васспардского кабинета. Две крошечные спальни, кухня совмещенная с прихожей, в туалете едва можно повернуться. Гизелла виновато пожимает плечами: — Знаю, дыра. Зато работа в двух шагах. На утреннюю смену обычно хожу пешком, чтоб не стоять в пробке. Располагайся. Стиралка в подвале, мелочь для нее — вон в той банке. Валентин благодарен ей за гостеприимство. Впервые с тех пор, как он появился на свет, ему приходится заботиться о себе самостоятельно. В дворянской семье не учат покупать продукты, готовить еду и мыть посуду. Не говоря уже о том, что до изобретения стиральных машин Талигу осталось не меньше Круга. У бытовых трудностей есть преимущество: они отвлекают от размышлений. Он вызывается встречать Гизеллу с вечерних смен и получает возможность видеть Арно. Иногда они обмениваются ничего не значащими фразами. Сердце каждый раз пытается выпрыгнуть из груди, но Валентин остается безупречно вежливым. Спасибо семейному воспитанию: его научили владеть собой в любых обстоятельствах. Деньги скоро заканчиваются, и Гизелла находит ему занятие. «Некоторые падают в обморок, зато документы не нужны». Помощник санитара в морге и впрямь не самая престижная работа, но Валентина она не пугает. После Багерлее, после Мельникова луга и Гельбе — бригадира Придда трупами не удивишь. Он даже рад делать что-то полезное. Теперь он может здороваться с Арно на правах коллеги. Однажды из-за приоткрытой двери склада он слышит разговор: — Мутный он какой-то, — Арно с шумом отдирает скотч от коробки. — Говорит, что гей, а у самого морда перекосилась, когда я ему кольцо показал. — Ты что, каждому первому хвастаешься? Валентин еще помнит времена, когда Арно считал его лучшим другом. Теперь это не так. — Так Анри мне предложение сделал! Конечно я хочу похвастаться всем! Валентин неслышно отступает в тень, игнорируя режущую боль в животе. На самом деле, услышав новость о помолвке, он попытался улыбнуться Арно. Вышло не слишком удачно. Вскоре Гизелла находит себе друга, и Валентин переезжает в каморку за моргом. Там до него совершенно никому нет дела и можно обставить комнату по своему вкусу. Первым делом он прибивает к стене полки для книг. Книги — его спасение. Всё, что остается от зарплаты после покупки еды и одежды, он тратит в книжной лавке. Намеренно избегая всего, что может напомнить ему о родном мире, как здесь выражаются, «эпохе плаща и шпаги», Валентин одну за другой глотает книги о современности. Открытия здешних ученых поразительны. Кроме художественной литературы, он штудирует философию, медицину, теорию математики и физики. Однажды он забредает в библиотеку, которая поражает его самим фактом своего существования. Здесь все библиотеки общественные, зайти может любой человек с улицы. Внутри знакомо пахнет пылью и книжным клеем, и он бродит среди стеллажей, просто ведя кончиками пальцев по корешкам. Чтобы унести книгу домой, нужно предъявить документы и оставить залог. На помощь снова приходит Гизелла. Библиотекаршу зовут Мирабеллой, как покойную герцогиню Окделл. Эта сухопарая дама подозрительно смотрит на Валентина поверх очков, когда он говорит, что берет книги для сестры. Мирабелла немолода и одинока, дети разъехались по другим городам и пишут редко. Со временем она привыкает к Валентину и иногда даже доверяет ему расставлять на место возвращенные книги. Они пьют чай с сухим печеньем. Темы для беседы находятся легко: как и Валентин, Мирабелла ни разу не летала на самолете, зато много читала о других странах. Леони он почти не вспоминает. Он догадался — не мог не — что попросила у найери герцогиня Придд, и не возненавидел ее, потому что был слишком опустошен даже для ненависти. Он просто знает, что никогда не поступит так же. Не пойдет на берег залива и не попросит у здешних найери забрать возлюбленного у Арно. Арно должен быть счастлив, и, раз для этого ему нужен не Валентин, пусть будет так. Когда он узнает, что Анри расторг помолвку, ему хочется закричать: я не виноват! Больно видеть, как по вечерам Арно оглядывает пустую улицу и с потерянным видом бредет к машине. Гизелла фыркает, что чрезмерное благородство вредно для здоровья и личной жизни. Арно всегда подменял семейных коллег — одному надо забрать старшего из школы, второму посидеть с заболевшим младшим, третий идет на выпускной среднего. Лишние сутки дежурства для него норма. Смысл жизни Арно в том, чтобы помогать людям, Анри не смог к этому привыкнуть. Он художник, сложная натура. Арно сочувствуют все. Братья, друзья, коллеги всеми силами пытаются вытащить его из депрессии, но безуспешно. Эффект скорее обратный, убеждается Валентин, когда однажды набирается смелости заговорить с Арно. — Да вы задолбали! — взрывается Арно ни с того, ни с сего, когда Валентин встречает его днём у ворот больницы. — Ступить некуда от дружеской, мать её, поддержки! Когда до вас дойдет: я не собираюсь вешаться, прыгать с крыши, топиться в заливе, и что там вы себе насочиняли? Сволочи, дайте спокойно пострадать! Прохожие оборачиваются на крик, но отступать Валентин не намерен. Этот мир достаточно изменил его, думает он, давно пора послать сдержанность к кошкам или, как здесь говорят, к чертям собачьим. По ощущениям это всё равно что прыгнуть с обрыва. — Не пойми меня неправильно, но свет не сошелся клином на вашей драме. Арно, ты нравишься мне в любом из возможных смыслов. Я бы давным-давно предложил тебе, — руку, сердце, Рассвет, Закат и кошек в ступе, — сходить на свидание, но ты был занят. Сейчас, на мой взгляд, самое время. Прием срабатывает: глаза Арно удивленно расширяются. — Не пойми меня неправильно, но ты серьёзно?! Я думал, ты терпеть меня не можешь и вообще гомофоб! Уголки губ ползут вниз — Валентин не может сдержать улыбку. — Гизелла сказала бы, что чрезмерная деликатность вредна для здоровья. Мне не хотелось тебя беспокоить. Через лужу неподалеку проезжает автомобиль, в водяной арке на миг возникает радуга. — Хрен с тобой, — решительно говорит Арно. — Пошли. С этого момента события развиваются стремительно. Их невозможно не сравнивать. Здешний Арно родился в большом городе, он водит машину, играет в компьютерные игры и может перечислить тридцать пять сортов кофе. Но когда Арно смеется, запрокидывая голову, у Валентина замирает сердце. Когда Валентин рассказывает про библиотеку, Арно знакомо щурится, склонив голову на бок — он всегда делал так, когда слушал что-то интересное. А еще, у них одинаково циничное отношение к смерти. Один военный, другой медик — подобные занятия накладывают отпечаток. Арно вспоминает, как летел через Атлантику. Как потащился с Эмилем на яхте в шторм («скажи, мало нам экстрима на работе?»). Как в детстве обиделся на Лионеля и три дня прятался по соседским чердакам. Фактически его воспитали братья, отец погиб, а мать сошла с ума, когда ему было пять лет. Валентин выражает сочувствие. Его самого не тянет рассказывать о детстве, и не потому, что это испортило бы легенду. Просто Арно — другой Арно — слышал все эти истории по шестнадцать раз. Они гуляют по набережной, глядя, как солнце уплывает за горизонт. Золотистые облака становятся розовыми, потом — фамильных цветов Валентина. Зажигаются теплые фонари. Золото на фиолетовом. — Поехали ко мне, — предлагает Арно. К тому времени, когда они целуются на пороге квартиры, Валентину уже не до сравнений. Желание захватывает его целиком. Когда-то Арно пришлось потрудиться, чтобы отучить его сдерживаться в постели, с тех пор обоим приходилось прятать под одеждой синяки. Последние сошли уже после того, как… Валентин выбрасывает эту мысль из головы. Горят в стаканах ароматические свечи, распространяя приторный аромат. Арно возвращается из душа, на нем ничего, кроме полотенца. Светлая кожа светится в полутьме. — Хочешь сверху или снизу? Валентину решительно всё равно. Главное — наконец прижать к себе это невыносимое совершенство, ощутить под ладонями родное тепло. Они падают на постель, исступленно целуясь и лаская друг друга. Создатель, наконец-то не нужно сдерживаться! Не нужно до боли стискивать зубы, чтобы слуги случайно не услышали крик. Валентин позволяет себе стонать в голос, выгибаясь под умелыми руками. Арно шепчет что-то ласковое, он возбужден не меньше, он уверенно разводит колени Валентина и проникает внутрь. Боль и наслаждение закручиваются в спираль, крик Валентина отражается от стен. Когда всё заканчивается, Арно нежно целует его в щеку и, вздрогнув, отстраняется. — Господи, ты что, плакал? Больно было? Черт, Валька, предупреждать надо! Валька. Смешно. Так его имя еще никто не сокращал. — Погоди, я сейчас. Арно выбрасывает использованный презерватив, моет руки и возвращается к Валентину. — Ну и какого хрена у нас случилось? — он сердито сдвигает брови, но в голосе слышно искреннее беспокойство. Валентин приподнимается на локтях. — Знаешь, на эту тему я предпочту беседовать одетым. Время далеко за полночь. Они сидят на кухне друг напротив друга, грея руки о пузатые чайные чашки. В воздухе витает тонкий аромат жасмина. Ряд потолочных светильников отражается в блестящих хромированных поверхностях — кухня современная даже чересчур. — Значит, бросил жену с двумя младенцами? Ну ты подлец, однако. Со стороны эта история смотрится иначе. Валентин сознательно выбрасывает из неё всю мистику. Упоминать найери не хочется совсем, вслух обвинять герцогиню — тоже. Говорить вообще страшно тяжело, будто поднимаешься на Хексбергскую гору в шторм. — О них есть, кому позаботиться. Леони виновата сама. Найери всегда берут плату за исполнение желаний. А из Клауса-Максимиллиана выйдет лучший дядя, чем из него самого — отец. Арно слушает, склонив голову на бок. Он смотрел достаточно фильмов про визитеров из другого мира, чтобы рассказ казался ему правдоподобным. Кроме того, правдоподобие значения не имеет. Валентин давно живет другой жизнью, знакомой и понятной. Ему нечего скрывать, и Арно чувствует это. — Вопрос в том, что со всей этой хренью делать дальше, — говорит он, отпивая чай, и морщится, чай успел остыть. — Заменить мертвого парня, даже если я похож на него больше, чем Эмиль на Лионеля? Не уверен, что у меня получится. Валентин копирует его тон: — Заменить парня, которого ты до сих пор любишь и на которого я не похож вообще? Я тоже отнюдь не уверен. Арно салютует чашкой. — Уел. А скажи, — он до боли знакомо прищуривается, — в постели мы похожи? Впервые с того самого дня Валентин искренне смеется: — Он бы тоже это спросил. *** Счастье редко бывает безоблачным, но от этого оно не перестает быть счастьем. Валентину и Арно предстоит долгий путь: одному еще учиться и учиться быть собой, другому придется избавляться от зависимости. Даст о себе знать разница в происхождении и воспитании. Они попытаются добыть фальшивые документы, угодят в облаву, и Лионелю придется вытаскивать их из тюрьмы через свои связи. Обоим придется учиться и работать, почти не пересекаясь по графику и падая без сил по возвращении домой. Арно повторит свой подвиг: после очередной ссоры пропадет на три дня, за это время Валентина увезут на скорой с аппендицитом. После операции Арно будет дежурить у его постели, умоляя о прощении, пока Валентин не потребует дать ему наконец поспать. Они будут долго спорить о том, является ли венчание по олларианскому обряду препятствием для заключения гражданского брака, но в конце концов поженятся, и свадьбу придется праздновать в холле больницы, чтобы все приглашенные смогли на ней побывать. А потом жизнь продолжится. У Арно и Валентина всё будет хорошо. Потому что иначе не может быть.