***
Антон ещё жив только потому, что ненавидит. И даже дрожь от холода не такая сильная, как жгучая злость, которая греет тело изнутри. Он не давал согласие, сопротивлялся из последних сил. Антон не хотел умирать. Но старейшина решил иначе, и даже родной отец не сказал слова против. Матушка лишь отвернулась, скрывая слёзы, когда его насильно увозили в лес, оставив там, как подношение злому Богу. И сейчас, вспоминая её теплые руки, он бы всё простил, обними она его покрепче. Но из тёплого сейчас — его редкое дыхание и слёзы, что больно обжигают щёки. Окоченевшие руки уже не чувствуются, а перерезанное сухожилие на правой ноге задубело и даже кровь, по ощущениям, застыла, поэтому он падает в снег, готовясь к своей участи. Скрывает лицо в дрожащих ладонях и ревёт от злости и обиды, проклиная всех в этой чёртовой деревне. — Я не хочу умирать, — едва складывает слова воедино, но шепчет, как молитву. И, возможно, она работает, потому что его спины аккуратно касаются. Антон поднимает голову и смотрит сквозь слипшиеся ресницы в кристально голубые глаза. А затем улыбается вымученно и обречённо. Перед ним не человек — это он понимает даже на грани ускользающего сознания. И пусть губы напротив такие же красные, а брови точно человеческие — сведены беспокойно и тревожно, кожа бледная, словно снег. — Кто с тобой так? — мягко спрашивает у него чудовище. И чудовище это прекраснее, кого когда-либо Антон встречал. Поэтому он смотрит во все глаза, забывая о холодных тисках. — Люди, — сипло отвечает на вопрос, а язык едва поворачивается. И вовсе не потому, что примёрз: жителей деревни Антон людьми называть больше не может. Мороз смотрит на него слишком пристально, что-то для себя раздумывая, а затем наклоняется ещё ближе, ровняясь лицами. — За что они так с тобой? — А разве ты не знаешь? — укоризненно усмехается и удивляется, откуда только силы на эмоции берутся. — Для тебя жертва. Мороз пуще хмурится и прикрывает глаза, словно успокаивается, а когда открывает — они блестят ещё сильнее, будто застывшие слёзы. — Прости, я не смогу тебя спасти, — затравленно шепчет чудовище. — Я не лечу раны и не смогу уберечь от холода. Ты умрёшь совсем скоро. — И душа моя тебе не нужна? — ошарашенно спрашивает Антон, осознавая, насколько бездарной и несправедливой будет его смерть. Слёзы на глазах вновь наворачиваются и льются гроздьями по щекам. Нежить качает головой и поджимает губы. — Ты умрёшь, но ты можешь остаться здесь, если захочешь. Антон понятия не имеет, о чём говорит Мороз, но заранее согласен на всё, что хоть немного продлит его существование, даже вне жизни. — Я хочу остаться. Чудовище кивает в ответ и внезапно приближается к лицу, прижимаясь к холодным губам. Виски простреливает болью, сердце ускоряется в гулких ударах, а затем делает последний — болезненный, прежде чем навечно замереть.***
— Давай ещё одну сделку, Арс? — в который раз упрашивает Антон, сидя на опушке леса с Арсением на коленях. Смотрит вдаль на деревню с ненавистью, но затем прижимает Арсения к себе и ухмыляется, забывая о злости. Он готов поклясться, что видит, как Арсений краснеет щеками, хотя это и невозможно. — Приютил на свою голову, — ворчит последний, но улыбки сдержать не может. Минует целый год с их первой встречи, и наконец-то, вновь близится зима. Он больше не живой, такой же, как Арсений, но почему-то жаркое лето для обоих утомительно в лесу. Так что он жмётся к прохладному телу Арсения, забирая его мурашки. Вспоминает, какой лютой была стужа его смерти и как сильно он ею сейчас дорожит. Потому что Арсений — не Мороз никакой, но такой же холодный, как сама зима, и в то же время тёплый, как мамины руки, которые Антон ещё не успел забыть из-за горькой обиды. Пусть смерть и дала ему новую жизнь, ненависть предательства всё ещё теплится внутри и растёт день ото дня, обжигая душу. Арсений постоянно Антона осаждает, когда чувствует в нём тьму. И только с ним Антон по-настоящему оттаивает. Хотя, казалось бы… — Арс, а как ты стал таким? — наконец, осмеливается задать вопрос. Он звучал капельным звоном в голове весь год — настороженно и панически. А сейчас для его горячего, вопреки всему, сердца уже не важно, окажись Арсений хоть самим дьяволом. Арсений в его руках ёжится, так что он обнимает его крепче и прижимается губами к виску. — Я не знаю, — вздыхает. — Помню лишь, что тоже человеком был. Сбежал из дома прямо под Новый Год, как дурак. Думал, меня побегут искать, но… Но меня не искали. Праздники же. Ярость в Антоне вспыхивает, как канифоль под спичкой, мгновенно. Арсений разворачивается к нему лицом, вновь ощущая, как себя. Хмурится, качает головой устало, мол, в этом нет ни чьей вины. — Я заблудился. Помню, что не хотел умирать. Боролся до конца, — уверенно произносит. Антон зло скрипит зубами, понимая, что Арсений — единственный, кто пропал в этом лесу. А ещё он тот, кто всегда пытался путникам помочь, за что его клеймили зимней нечистью. И все слухи про исчезновения — не более, чем раздутые байки и домыслы. Их обоих сгубили людские страхи. Арсений кладёт свою ладонь на беспокойную грудь и мягко улыбается, утешая. Антон смотрит на такого Арсения — самого доброго, понимающего и бескорыстного, и не может успокоиться. Обжигающая злость внутри сильнее самой лютой стужи.***
Тропинки блуждают, путники лишаются разума, сгинув навсегда даже задолго до Нового Года и после него. Зима в лесу отныне вечна, как и смерть каждой душе, что смеет напомнить о своей жизни. Неизменно лишь одно — не по вине Арсения.