Солдаты из Особого Отряда валились с ног и на этот раз даже не получали за это от Капитана.
Если бы они просто устали за время двухдневного марш-броска, то им бы не дали поблажку и столько времени на восстановление. Все они давно должны были либо попросить о переводе в другие отряды, либо уже наконец привыкнуть к тому, что они почти никогда не пользовались дорогами, которые часто делали слишком большую петлю. Их счастьем были малые местные дороги — обиталища разбойников, которые, впрочем, почти никогда их не трогали, если имели желание сохранить свои жизни. Однако часто получалось так, что по решению Капитана они пересекали небольшие рощицы и лесные выступы напрямую, а не огибали, как это делали простые люди. Лесные твари в большинстве своём тоже боялись к ним приближаться, а кто осмеливался - те уже не могли пожалеть об этом, когда встреча заканчивалась отрубанием головы с клыкастый пастью.
Если бы дело было лишь в том, что им разрешили напиться, они бы всё равно до последнего сохраняли честь мундира и вертикальное положение. Тем более, что все давно выучили то, что тех, кто не сможет следующим утром самостоятельно подняться и пуститься вновь в путь, жалеть и ждать никто не станет. Это не было ранением, полученным в бою, боль от которого уважали, а вид зажившей раны в будущем обещал пугать и заинтересовывать девок в деревнях, а у благородных дам вызывать тихое уважение и романтический интерес прямиком из их книг о героических свершениях.
Но напиться им разрешили не просто так. Ведь с самого обеда отряд из семи человек вместе с мужиками из соседней деревушки разбирали и попросту ломали дверной проём на редкость ладно сделанного дома. А всё для того, чтобы потом оттуда вытащить и невероятным образом втащить на подготовленную повозку, специально укреплённую герцогским плотником, огромную монструозную тушу. Ругань в эти полдня стояла такая, что было даже удивительно, что никто из вымершей деревни не ожил, чтобы попросить быть потише и выражаться не столь бранно. Но никто не ожил, а от Капитана исходили лишь приказы о том, как лучше стянуть верёвками рычащего, но совершенно беспомощного людоеда, чтобы никто больше не попал в его непомерно огромное брюхо.
Прилетевший на загнанной взмыленной лошади в герцогский замок мальчишка в слезах умолял отправить хоть кого-нибудь, ведь к ним в деревню, и без того часто лишавшуюся жителей в лесу, несколько дней назад пришёл людоед. По словам ребёнка монстр в ночи быстро расправился с десятком заспанных мужиков, одного проглотил, а после собрал всех женщин и детей и запер в одной избе. Мальчик, оказавшийся достаточно вертким и тонким, чтобы выскочить в окно, увидел, как огромная фигура разрывает снег, чтобы закопать в него трупы, а после, видимо, вернуться в избу и закончить пир. Досматривать ребёнок не стал, а побежал на конюшню, пока людоед был занят. А после всю дорогу гнал бедное животное, утирал слёзы да умолял всех богов, в каких он верил и не верил, чтобы солдаты пришли в деревню до того, как людоед доберётся до его матери и сестры.
— Это случается редко, но если лесным тварям не хватает человечины, которую они могут добыть в лесу, они приходят в деревни. Часто в те, жители которых и составляли их рацион, убивают оставшихся жителей и, если их самих не поднимают на вилы, устраивают себе пир, пока не закончится еда, или пока их кто-то не убьёт, — объяснения Капитана всегда были простыми и такими лёгкими по тону, будто речь шла не о людских жизнях и монстрах, которые их забирали, а о мешке зерна в полном до треска амбаре и одной крысе, прогрызшей дырку. — Сейчас зима, притом на редкость холодная. Люди обычно к такому готовятся и успевают заготовить много дров, так что часто в лес не ходят. А кому требуется ещё, собираются группой, чтобы много раз всем не ходить, и не уходят далеко из-за холода и снега. Так что тварям неудобно охотиться. Зато самим нужно тратить много энергии тела на собственный обогрев. Вот они и теряют с голодухи остатки осторожности.
— Может, разума? — спросил почти что парень, пришедший в их отряд минувшей осенью. Удивительно, но этот университетский мальчишка ещё оставался жив, хотя трое его друзей уже лежали в земле. Этот отбор происходил со всеми, просто странно, что из четырёх новобранцев самым живучим оставался самый на вид слабый. Хотя в отряде никто об этом не говорил. Получили бы от Капитана.
— Разум у них столь условен, что его можно не считать таковым. По крайней мере, не по нашим меркам. А сейчас об этом тем более не стоит говорить. Сейчас это просто тварь, сожравшая полдеревни и, скорее всего, именно она кормилась людьми оттуда. Самый хрестоматийный людоед.
— Антропофаг, — уже не так смело, но всё равно влез с исправлением Йохан. — Профессор называл их антропофагами. Говорил, что так правильнее.
— Профессор был прав, в книжках его так и называют, — голос Капитана оборвал смешки старших товарищей. — Но деревенские не знают этого слова, так что с ними лучше говорить простым языком: не гемофаги разного уровня, а вампиры. Не гидроантропосы, а водяные. Не антропофаги…
— …а людоеды, — закончил Йохан. На том разговор и кончился.
Однако удивиться солдатам пришлось, даже бывалым. Да что там, среди возгласов послышалось шокированное капитанское присвистывание. Удивиться действительно было чему. И дело было даже не в огромной горе человеческого мяса, забросанного у крыльца дома. А в том, что антропофаг, сделавший это, не мог удрать, ведь его брюхо попросту не могло пролезть в дверь и вообще казалось, что упирается в противоположные стенки сравнительно небольшой жилой комнаты с остывшей печью.
— Как он не лопнул только? — на разные лады повторяли солдаты, поочерёдно протискиваясь внутрь, чтобы оценить предстоящую работу и освободить место для следующего. Людоед же, будучи совершенно обездвиженным тяжестью и болью в багровом чреве, мог только следить за людьми да угрожающе скалиться, если чья-то рука ложилась на эфес меча или нагрудные ножны с ножом.
— Почему мы прямо сейчас его не прирежем? — спросил старший Юстэн, когда им было приказано готовиться разбирать стену, чтобы высвободить монстра. Йохан уже был отправлен в соседнюю деревню в часе резвой езды, которую они проехали по пути сюда, за помощью в работе. Встреченные жители обещали помочь делом и дать кров на ночь и богатый стол, если они одолеют тварь, изжившую соседнюю деревню, которая могла потом прийти по их души с телами.
— Верно, надо его сейчас кончать, пока и дыхнуть едва может. А то в пути он на лапы как встанет, и всё, нам снова его загонять — согласился Альдо, моментально отбросив доску и обнажив нож. Бесценный в бою, он терпеть не мог абсолютно любую работу.
— Таков приказ нашего герцога, и вы не посмеете его ослушаться. Иначе я лично прикормлю нашего пленника чьей-нибудь горячей головой, — голос Капитана охладил пыл и заставил уже три ножа спрятаться в ножнах. Герцогский приказ — весомый аргумент.
К ночи никто уже не стоял ровно и устойчиво, да и голоса, ещё недавно звучавшие громко, теперь были едва слышны. Солдаты были не столько пьяны, сколько банально усталы и сонны. Только трое разбрелись по чужим домам под ручку с девушками. Остальные же, оценив перспективу раннего подъёма, который был неизбежен, вовсе никуда не пошли и, закрывшись в отведённых на ночь комнатах, вскоре заполнили дом храпом. Сон не брал только Капитана.
Хоть антропофаг и был обозначен временно безопасным, оставить повозку, борта которой теперь врезались в обширное брюхо, было нельзя. То и дело приходилось отгонять от неё то детей, которые подбирались излишне близко к людоедской морде, то уже взрослых, которые считали, что убить чудовище будет вернее, чем везти его. Проблемой было то, что почти все догадывались подбираться под покровом темноты, используя не огонь, а собственное знание места. Однако здесь помогал сам антропофаг: чуя приближение новых людей, он принимался рычать и ворочаться, крутя головой в сторону, из которой, по всей видимости, чуял запах.
— Дай другим убить его, если смелости не хватает! Он же столько людей пожрал и обязательно примется снова, как только сбежит, — взорвался упрёками полноватый мужчина, когда его занесённый нож в четвёртый раз за ночь отвели мечом. — Оно и видно, что баба, яиц нет.
Пусть он и не мог понять суть герцогского приказа, в одном мужик был прав: Капитан отряда мужчиной не являлся. Однако, чтобы осознать это, большого ума не требовалось, ведь никто не пытался это скрыть.
Во главе отряда стояла женщина. Даже скорее девушка. Однако отряд, в остальном полностью мужской, этому был рад не больше, чем если бы ими руководил мужчина, поскольку спуску никому не давали. Другие солдаты первое время шутили над этой группой, пока все остальные капитаны Особых Отрядов, спасавших герцогство от тёмных порождений природы, не начали совершенно естественным образом сменяться, а девушка так и оставалась на своём месте. Только солдат иногда приходилось новых искать. Однако, если солдаты и замковые слуги это видели воочию, городские жители слышали от них вживую и сами часто могли увидеть выезжающие и возвращающиеся (если они возвращались) отряды, то селяне так и оставались при своём твёрдом и нерушимом мнении, и с этим оставалось только мириться.
Поздний зимний рассвет застал отряд уже выезжающим из деревни. Отдохнувшие лошади не давали всадникам клевать носом, то и дело норовя вырваться из строя и умчаться дальше по дороге. Особенно тяжело было с животными, тащившими повозку с тяжёлой тушей. Будто вовсе не чувствуя усталости, четыре крепких коня рвались из упряжи, оглушительно ржали и дёргали телегу, от чего трескучий воздух наполнялся стонами, полными боли.
— Глупые животные, он вас не тронет, — то ли со злостью, то ли всё-таки с жалостью увещевал коней успокоиться Кристоф.
Вместе с Йоханом ему пришлось съехать с дороги, чтобы, встав по обе стороны от первой пары коней, они могли вести их под уздцы - так животные не разгонялись и не пытались убежать. Как самые ловкие всадники, они были назначены на эту роль, ведь управляться приходилось и с собственными лошадьми, так и норовившими скинуть с себя всадников. Остальной отряд шёл поодаль от повозки, чтобы меньше нервировать несчастных животных, но всё равно готовый в любой момент броситься на помощь сотоварищам, если людоед хоть немного пошевелится.
— Как думаешь, он может притворяться? — спросил Йохан у старшего солдата, когда его конь на минуту будто немного успокоился, хотя они оба уже поняли, что то было лишь моментом, чтобы набраться сил на новое буйство.
— Кто? Этот зверь? — простоватый Кристоф сперва будто даже не понял, о ком идёт речь, слишком занятый бессмысленными попытками успокоения коня из второй пары. — Зачем ему?
— Напасть на нас ночью, когда мы будем спать и никто, кроме одного постового, не успеет поднять меч.
— Он бы тогда ещё этой ночью удрал, пока мы гуляли, да девок тискали. Нет, ему сейчас и правда слишком тяжело, чтобы двигаться. Можешь бояться только того, что повозка под ним проломится и нам придётся тащить его на себе прямо так, — отмахнулся солдат.
— А почему он тогда не просит о пощаде? — не унимался Йохан. Ему ещё не доводилось выходить на охоту на антропофага. — Нам рассказывали, что они могут быть очень языкастыми. Хочешь сказать, что он не боится смерти или не понимает, что с ним будет?
— Всё он понимает, — раздался голос приближающегося Капитана. — И угрожал бы нам, если мог. Можешь сказать, что ему мешает?
— Честь?
Кристоф и Капитан дружно залились смехом.
— Спешься и подойди к повозке, — просмеявшись, приказала девушка и сама спрыгнула в снег, отдав поводья Кристофу. — Посмотри на его горло.
Йохан опасливо приблизился и, поравнявшись с повозкой, послушно уставился на шею монстра. Голая кожа — юноша не мог представить, как людоед не мёрз на таком холоде — будто бы слабо ритмично пульсировала, слишком сильно растянутая. Казалось, что горло людоеда было в два, а то и три раза шире, чем ему было положено, а нездоровый красный цвет и бордовая сосудистая сетка, оплетавшая его, придавали антропофагу совсем нездоровый вид.
— Он болен? — предположил Йохан без уверенности.
— Он полон, — поправила его Капитан. — Ты слышал, скольких он съел? Конечно, его желудок всё равно, что пропасть прямиком в Ад, но всё-таки обычно такие, как он, едят меньше. В его брюхе просто не осталось места, вот еда и стоит в горле, и мешает говорить.
— Быть не может, — помотал головой Йохан, делая шаг от повозки.
— Ещё как может, — уверила его Капитан и подтолкнула обратно. — Ты вчера заглядывал ему в пасть? А стоило бы. Вот если бы ты посмотрел, когда он пытался рычать, то увидел бы, что у него из глотки торчит рука, — в голосе Капитана слышалось удовольствие, а прищуренные глаза загорелись незнакомым огнём. — Сейчас можешь не пытаться разглядеть, уже поздно, он часть переварил.
Признаться честно, Йохан не то, чтобы сильно хотел это видеть. Он и просто на людоеда смотреть без отвращения не мог, а уж представить, как он выглядел с торчащей из горла рукой, даже не пытался. Так что понять эту улыбку на лице Капитана, будто обращённую самому монстру, он не мог.
— И зачем только нашему герцогу потребовалось заиметь себе такого пленника? Разве ему мало других тварей, что заперты в подземельях? — изумился Йохан.
На словах о заключённых существах людоед, до того лежавший почти неподвижно в присутствии людей, чуть повернул голову, насколько позволяла разбухшая от мяса глотка. Даже звон металла, вырвавшегося из плена ножен, его не напугал. Зато любопытство в красных, будто не затушенные угли, глазах объясняло его внезапную смелость.
— Полагаю, у нашего герцога есть свои соображения насчёт того, как следует поступать с теми, кто изничтожает людей на вверенных ему территориях. А на заключение наш пленник может не надеяться, он не пролезет в обычную камеру, а в обычной клетке держать его будет слишком опасно.
— Тогда я совершенно ничего не понимаю. Зачем ему пленник, которого нельзя держать?
— Полагаю, его ждёт не заключение, а показательная казнь. Это редкое развлечение, но властьимущие иногда могут тешить себя и своих подчинённых зрелищем с участием тех, кто не достоин ни жизни, ни лёгкой смерти.
Йохан не успел спросить, почему Капитан считает казнь развлечением, когда за его спиной послышался громкий вздох, и волна горячего, тяжёлого от мясного запаха воздуха накатилась на него. Из полуоткрытой пасти людоеда донёсся сдавленный полухрип-полустон, а мышцы на шее невероятно напряглись и несколько раз сократились, будто монстр пытался вытолкнуть из глотки несколько слов. Но ничего не вышло. Только страх отразился во взгляде, ещё недавно полном интереса с проблеском надежды. И этот страх будто ощутил сам Йохан. Ему казалось куда более милосердным не мучить преступника ожиданием неминуемой расправы.
— Не нужно его жалеть, вспомни, скольких он съел, причём наверняка живьём, чтобы жертвы продолжали извиваться, уже оказавшись в его брюхе, — Капитан наконец отдалилась от повозки, чтобы забрать у Кристофа коня. Молодой солдат с радостью последовал за ней, лишь бы снова не видеть ни жуткого раздутого брюха, ни отчаяния во всём лице людоеда.
— Но ведь мы могли хотя бы не говорить об этом при нём, чтобы он не слышал о том, что его ждёт, когда мы доберёмся до замка.
— Ему будет полезно испугаться, — вставил своё слово Кристоф, с облегчением отдавая поводья вернувшимся всадникам.
— Не говорить хотя бы для того, чтобы он не попробовал сбежать, как только сможет двигаться! С ним нам ехать не меньше четырёх дней, он успеет переварить хотя бы часть, и кто знает, на что он окажется способен, зная, что в конце пути его ждёт смерть, при том мучительная, — не унимался Йохан. За словами он пытался скрыть, и от себя в том числе, просыпающееся сострадание к живому существу, которое перед страшной расправой ожидали несколько суток беспрерывного ужаса. До того ему доводилось лишь быстро лишать монстров их жизней в бою или при нападении из засады, а выносить чужие страдания он никогда не мог.
На это ему ничего не ответили. Только Капитан обернулась к повозке и задумчиво оглядела возвышающиеся над бортами бока. Она не выражала беспокойство, лишь задумчивость, будто прикидывала, могут ли слова юного подопечного стать правдой, но, похоже, её расчёты говорили об обратном, потому что она, так и не сказав ни слова, оставила двух солдат и вернулась к остальному отряду.
Ближе к ночи, когда солнце уже давно опустилось за горизонт, быстро утомлённое зимой, отряду наконец было разрешено разбить привал. Из-подо льда на ручье натаскали воды, теперь неторопливо закипавшей в котелке, пока на огне готовились куриные тушки, подаренные благодарными селянами. Если бы не ворочающийся в повозке людоед, вечер был бы почти спокоен.
— Сегодня один из вас усомнился в вашей безопасности из-за того, что монстр может попытаться сбежать, если переварит достаточно из того, что съел, — уже когда ужин подходил к концу вдруг заговорила молчавшая до того Капитан, стоило солдатам взять паузу в диалоге. Йохан сразу почувствовал на себе взгляды старших сотоварищей. — Однако я хочу вас всех уверить, что если бы я не была уверена в вашей безопасности, то приказала бы привязать монстра к телеге не верёвками, а железными цепями и стянуть ему пасть намордником. Но если вы всё же боитесь, — на миг она тоже взглянула на Йохана, который уже не предчувствовал ничего хорошего, — то я могу доказать, что все вы в безопасности. Возьмите с собой огонь, а мечи можете не вынимать.
Она поднялась и последовала к оставленной в тени повозке. Несколько выхваченных из костра толстых, дымящихся веток в руках солдат стали тусклыми факелами, но этого оказалось достаточно, чтобы осветить настороженное лицо антропофага. За день страх и отчаяние сменились мрачностью, а чудовищно раздутое горло теперь было почти нормального объёма, только вот говорить пленник всё ещё не спешил. Только лишь согнулся, будто пытался спрятать необъятное брюхо, когда Капитан вскочила на доски рядом с ним.
— Слушай меня, монстр, я знаю, что ты меня слышишь и понимаешь, — одна из верёвок, стягивавшая бок людоеда до того туго, что оставляла после себя красную вмятину, лопнула от лёгкого прикосновения капитанского ножа. — Сейчас я срежу с тебя верёвки и дам тебе шанс сбежать? Видишь этот лес? Если ты доберёшься до него, то у тебя будет время до рассвета, чтобы убежать так далеко, как ты только сможешь. Даю тебе слово капитана герцогских охотников, что ни один из моих людей не станет тебя преследовать в это время.
Йохан едва не вскрикнул, когда последняя верёвка разорвалась, и огромное брюхо заколыхалось, будто само было вторым монстром. Связанными остались лишь руки антропофага, на которые тот постарался опереться, но просто не смог двинуться в слишком тесной для него повозке.
— Помогите ему спуститься на землю.
Не слишком осторожные Альдо и Юстэн почти что с удовольствием принялись сталкивать антропофага с повозки. Их ботинки и колени без тени осторожности врезались в красную тугую плоть, ещё расчерченную следами от верёвок, от чего людоед не мог сдерживать глухих болезненных стонов. А когда его тело упало на землю, врезавшись животом в колючий снег и спрятанные под ним камни - и вовсе вскрикнул, расцарапав зубами закушенные до того губы. Страшно было хотя бы попробовать представить, насколько чувствительным сейчас был его живот, который он безуспешно постарался обнять связанными руками.
— Давай, поднимайся, –стоило антропофагу перестать корчиться, как ему в бок врезался носок капитанского сапога. — Или ты не хочешь воли? Я сдержу своё слово и не стану тебя преследовать, если ты встанешь и побежишь.
Антропофаг, обливаясь потом, едва смог приподняться на локтях и немного проползти прежде, чем с новым глухим стоном упал на живот. Встать хотя бы на колени у него так и не выходило.
— А может ты так жаждешь расправы над собой? — Капитан неторопливо обошла антропофага, так что теперь оказалась возле его лица, пока тот вновь постарался, если не встать, то проползти ещё немного, несмотря даже на царапающие живот камни и колючие ветки, притаившиеся под снегом. — Учти, она обязательно будет, так что я советую тебе воспользоваться моим щедрым предложением.
Капитан откровенно насмехалась, наблюдая за тщетными попытками людоеда укрыться от охотников. Йохан, не имея сил отвести взгляд, не знал, чего боится больше. Возможного притворства монстра, который мог бы в несколько секунд прикончить расслабившихся людей, или вновь появившегося в глазах Капитана странного удовольствия. Без сомнений, она не испытывала жалости и сочувствия к страдающему людоеду. Но и откровенной ненависти, в отличие от шести солдат, будто бы не испытывала. Только полнейшее удовлетворение от вида едва не лопающегося брюха, покрывшегося за эти дни ссадинами и ранами, на котором вскоре распластался обессилевший антропофаг.
— Что же ты лежишь? — Капитан опустилась на корточки прямо перед лицом людоеда так, чтобы тот мог видеть её, освещённую костром. — Не понимаешь меня? Или ты получил недостаточно сил из съеденных крестьян, и тебе нужно больше, чтобы проползти ещё хоть пару метров?
Йохан не мог видеть, но отчётливо представил озлобленный взгляд красных глаз, который сейчас должен был обратиться к Капитану в полном молчании. А та лишь склонила голову, изображай интерес и участие прежде, чем обратилась к солдатам:
— Раз он не хочет воспользоваться моим великодушием, не стоит и дальше проявлять к нему благосклонность. Он выбрал остаться наказанным. Свяжите его вновь, верёвок у нас много.
Йохан не смог сдвинуться с места. Лишь попробовав поднять ногу, чтобы вслед за остальными подойти к антропофагу, он ощутил, как его трясёт. Заметив, что Капитан приближается к нему, он оказался под волной ужаса едва ли не большей, чем когда впервые увидел комнату, полностью занятую монструозным брюхом, но даже так не смог заставить себя шевельнуться.
— Я смотрю, тебя не покидает сочувствие к нашему пленнику, — Капитану пришлось хорошенько дёрнуть юношу за плечо, чтобы тот сдвинулся с места и послушно последовал за ней подальше от костра, где их нельзя было бы слышать.
— Н-нет, вовсе нет. Просто я не понимаю, зачем вы это сделали, — честно сознался тот, умолчав лишь о появившемся страхе.
— Ну ты же не поверил моим словам о том, что он не сможет сбежать. Так что я решила тебе это продемонстрировать. Если даже лишённым пут и защищённым моим приказом он не смог бежать, то как он сможет это сделать, когда вновь будет надёжно связан?
— Вы правы, никак, — севшим голосом согласился солдат, хотя ни на миг не поверил, что Капитан затеяла это представление лишь для того, чтобы успокоить его.
— Меня беспокоят его раны. Из-за того, как туго набито его брюхо, они вышли опаснее, чем моли бы быть, — вдруг переменила тему Капитан. — Он может через них получить болезнь. Она его не убьёт, но исказит разум, а Герцогу это не понравится. Возьми в общей сумке лечебный лосьон и обработай его ссадины, раз ты не стал помогать остальным вернуть его на повозку.
— Будет исполнено, — ещё не вполне понимая, что ему приказали, повиновался юноша.
Подходя к повозке, Йохан невольно бросил взгляд на глубокую борозду, которая осталась там, где прополз антропофаг. В нескольких местах снег пропитался кровью, а из-под него виднелась взрытая, будто камнем, земля. Антропофаг же при приближении человека вздрогнул всем телом и попытался двинуться в бессознательной попытке отвернуть от него живот.
— Мне приказано обработать твои раны, чтобы ты был доставлен до замка герцога в полном здравии и сознании, — зачем-то объяснил юноша, не зная, как подступиться к огромному животу.
— Даже тут надо мной не сжалитесь и не дадите сменить страх на забытьё? — неожиданно подал голос людоед.
Хриплый то ли сам по себе, то ли от холода, то ли от сдерживаемого крика, он заставил Йохана покрыться мурашками. Людоед говорил тихо, так что остальные его не слышали, но юноше казалось, что этот голос заполняет всю его голову. Было ли это то самое гипнотическое колдовство хищника, от которого жертва замирала, а затем сама лезла в пасть, или всего лишь перенапряжённые человеческие нервы, юноша понять не мог.
— Ты этого заслуживаешь, — язык едва ворочался во рту, пока Йохан повторял капитанские слова о ещё живых жертвах.
— Всё-то вы про нас, думаете, знаете? — горько усмехнулся антропофаг, и вмиг напряжение будто оставило его тело. Не как расслабление от хорошей вести, а осознание, что непреклонный палач не переменит мнения.
— В любом случае решение принято не мной, — поспешил оправдаться Йохан, только теперь решившись прикоснуться к одной из ран на животе. Тело людоеда всё ещё было удивительно горячим вопреки зиме.
— А кем же? Вашим герцогом? — неожиданно оскалился людоед, так что солдат даже отнял руки. — Почему же он так жесток с народом, наполняющим его земли?
— Он наоборот это делает во имя своих людей, — задохнувшись от возмущения, воскликнул Йохан.
— А люди ли для него свои? Ты молод, и слухов ещё не знаешь…
— Я смотрю, твоя пасть наконец свободна, и ты можешь говорить, — холодный голос Капитана остановил горячий шёпот. Видимо, Йохан вскричал достаточно громко, чтобы привлечь внимание.
— Я просто заметил, что твой подчинённый не знает, на кого работает, — придя в себя после недавних издевательств, антропофаг оказался чрезмерно наглым для своего незавидного положения.
— Все верноподданные герцога знают его и могут видеть как на официальных торжествах, так и на личных приёмах, если ему потребуется с ними поговорить. Ты тоже его увидишь, когда придёт время.
— Неужели? А я слышал, что уже не меньше двух месяцев его почти никто не видел, лишь слышал приказывающий голос, — антропофаг насмешливо оскалился.
— Откуда тебе известны эти слухи? У тебя есть шпионы? — вместо ответа насторожилась Капитан. — Назови своё имя и имена тех, кто тебе служит, предавая нас! — острие меча упёрлось в горло людоеда, так что тому пришлось говорить очень осторожно, чтобы случайно движением горла не задеть острую сталь.
— Нет у меня никаких связей, просто я обладаю ушами, которые могут слышать достаточно хорошо. Я не трогаю вооружённых всадников, но не отказываю себе в удовольствии послушать, что они говорят, когда думают, что их беседы никто не слышит…
— Значит всадники с оружием… — протянула Капитан, делая в голове мысленную отметку.
— А что до моего имени… — антропофаг на миг задумался, будто решая, хочет ли он быть честным, — можете звать меня Штерн, вам всем это должно быть знакомо.
— Он же издевается над нами! — возмутился Йохан. Немой антропофаг вызывал в нём куда больше сочувствия, чем язвящий.
— Издевается, но мы ничего не можем ему сделать, пока нам не прикажут, — согласилась Капитан, придав своему голосу непроницаемой невыразительности. — Хотя нет, всё-таки нам кое-что доступно. Принеси толстую ветку и верёвку.
Когда поручение было исполнено, Капитан вскочила на повозку и, стоило людоеду открыть рот, чтобы сказать что-то ещё, как тут же у него в зубах оказалась толстая ветка, не дающая сомкнуть челюсти. Верёвками Капитан быстро закрепила получившийся кляп, плотно связав концы на затылке.
— Не забудь вернуть остатки мази на место, как закончишь, — бросила она, возвращаясь к костру.
Йохан уже почти забыл о первом поручении. На секунду в его голове проскользнула мысль развязать верёвки и расспросить людоеда, но, взглянув на узел, он понял, что затея обречена: повторить узел он не смог бы. А потому ему оставалось только продолжить обрабатывать раны чудовища. Антропофаг на этот раз был неподвижен и только принимался шумно дышать, когда мазь попадала не особенно крупные порезы.
— Ты должен быть благодарен, что мы на тебя тратим свои запасы, недовольно заметил Йохан, когда с работой было покончено, и теперь живот людоеда слабо поблёскивал от слоя скользкой целебной мази.
Назвавшийся Штерном неопределённо покачал головой и отвернулся, насколько позволяло его положение. Благодарности к людям он определённо не питал.
Следующий день вновь начался для отряда ещё до наступления рассвета. Отдохнувшие за ночь лошади, которых разместили подальше от повозки, рвались прочь с новой силой, отчего казалось, что до замка они могут добрать уже на исходе третьего дня. Дорога, ставшая ещё более ухабистой, то и дело заставляла повозку то резко останавливаться, то приниматься дёргаться столь интенсивно, что был слышен натужный скрип верёвок, оплетавших огромный живот.
— Как бы нам не пришлось искать цепи, — проворчал утомившийся за полтора дня Кристоф. Лошади упорно не желали внимать его успокаивающим речам.
— Думаешь, верёвки не выдержат? — перекрикивая беспокойное ржание, спросил Йохан.
— Дальше дорога станет хуже. Мы объехали это место лесом, но я этот путь знаю, и точно тебе говорю: мы или встанем и будем помогать лошадям, толкая повозку, или они справятся, но растрясут её настолько, что верёвки лопнут. Их же вчера затянули сильнее, чем было!
Йохан оглянулся и увидел то, что ночная темнота скрыла от него. Несмотря на чуть уменьшившийся объём живота из-за того, что съеденные теперь были частично переварены, брюхо людоеда было даже более красным, чем до этого. Верёвки стягивали его настолько туго, что, врезаясь в плоть, почти полностью в ней скрывались. Антропофаг до сих пор не издал ни звука, но было несложно представить, как сильно грубая пенька натирает растянутую кожу и сдавливает плотный от еды желудок.
— Капитан ничего не разрешит с этим сделать? — без особой надежды спросил Йохан.
— Разве что затянуть потуже. Не волнуйся, ты привыкнешь к подобному, просто не надо видеть в монстрах кого-то, достойного сочувствия, — посоветовал старший солдат.
— Привыкну? Она так уже делала?
— Ну не прямо такое же, но близкое по духу, — немного растерявшись, всё же ответил Кристоф. Причуды Капитана были для всех уже столь привычны, что над ними никто не задумывался теперь.
Расспрашивать о том, что же раньше Капитан могла делать с пленёнными монстрами, что вчерашнее представление никого не удивило, Йохан не решился. Перед его глазами всё ещё стояла оставленная в снегу и земле борозда и кровавые отметины на непомерно огромном животе.
К тому же вскоре его заняли совсем другие мысли. Дорога, как и обещал Кристоф, совсем испортилась. Пешему или верховому это бы почти не помешало, но тяжёлая повозка то и дело застревала колёсами в ямах, укрытых снегом, или между корнями и камнями. От брыканий лошади болели всевозможные места, а от натужного скрипа повозки раскалывалась ещё и голова. Однако Йохана волновал ещё один вопрос: как себя ощущает их пленник? За день жалость снова пробудилась в душе юноши, и он едва заставлял себя не оборачиваться назад, чтобы не подкрепить её видом алеющей от ссадин, ран и верёвок кожи. За эти же мысли он винил себя, помня наставления и Капитана, и Кристофа, но ничего не мог с собой поделать. Так, занятый внутренней борьбой, он не заметил, что к ним приблизилась Капитан.
— Вчера же ты не весь запас мази израсходовал? — негромко спросила она.
— Только треть. Будь его живот меньше, я бы и потратил меньше, клянусь, я экономил, как только мог! — принялся оправдываться Йохан.
— Не за этим тебя спрашиваю, не волнуйся. Тебе нужно будет снова обработать те раны, что крупнее других. Мне не нравится то, какой цвет они принимают.
— Мне лучше заняться этим на привале, или…
— Лучше сейчас, к вечеру тебе может потребоваться больше средства, если это действительно болезнь.
Йохану оставалось лишь покорно кивнуть и последовать к повозке. Как бы он ни пытался, а не смотреть на антропофага было невозможно. Как невозможно было не слышать его глухих стонов, которые он постарался и вовсе прекратить, когда к нему приблизился человек, но распахнутая веткой пасть свободно пропускала зарождавшееся глубоко внутри напряжение.
Йохан делал вид, что не замечает звуков, пока ходил вокруг живота людоеда, по новой смазывая его целебной смесью. Воистину, организм этого вида был удивителен, поскольку за эти два дня брюхо антропофага стало заметно меньше, хоть и всё ещё оставалось огромным, а стараниями Капитана наверняка испытывало не меньшее напряжение, чем в первые часы после того, как изголодавшийся людоед оказался обездвиженной жертвой своего чревоугодия. Однако, если к мыслям о том, что за кожей и желудочной стенкой, прямо под его руками, находятся человеческие тела, солдат немного, но привык — да и кто из них не видел мёртвых и изувеченных тел? — то вот сохранять баланс, чтобы не упасть на эту гору мяса на следующем же ухабе, было тяжело. Повозку нещадно трясло и дёргало и устоять на ногах удавалось лишь благодаря хорошей подготовке и тому, что нестись во весь опор лошади попросту не могли. Можно было бы использовать стягивавшиеся живот антропофага верёвки в качестве дополнительной опоры, держась за них, но Йохан не решался. И в своей нерешительности он был прав.
Когда повозка в очередной раз застряла в камнях и снежной каше, а лошади так и продолжали рваться, брюхо Штерна уже опасно раскачивалось при каждом резком движении и пару раз толкнуло человека в бок. Однако, когда колёса оказались свободны, и повозка наконец двинулась, да ещё и с такой скоростью, будто тащивших её лошадей было вдвое больше, антропофага качнуло назад с такой силой, что стропы наконец не выдержали. Несколько верёвок громко лопнули, хлестнув взывшего от неожиданности и боли людоеда по боку. Пятью плетями они легли на него, а одна задела руку Йохана, которой он как раз распределял целебную мазь. Тыльную сторону ладони будто приложили к раскалённому металлу, однако юноша быстро нашёлся и приложил к следу пригоршню снега. А вот антропофаг так сделать не мог: его руки были связаны отдельной верёвкой, да и несколько верёвок всё ещё продолжали держать его тушу, пусть уже и более свободную в движениях, от чего людоеду почти удалось перевернуться, чтобы хотя бы холодный воздух мог охладить места удара. Но тут к повозке подоспели другие солдаты во главе с Капитаном.
— Только дёрнись, и мы тебя не довезём до герцога, — вперёд Капитана выкрикнул Альдо, направляя остриё меча людоеду в лицо.
— Мы ничего не будем с ним делать, только свяжем, — осадила его Капитан и кинула Йохану одну из верёвок.
Тот перебросил второй конец через живот людоеда, зная, что там его подберут также, как он подобрал ещё один, прошенный уже ему от второй верёвки. В дне повозки было несколько железных колец, бывших частью железной основы, поверх которой уже была сооружена деревянная повозка с отверстиями для колец. Именно к ним солдаты привязывали концы верёвок, державших антропофага. Тот же замычал громче и даже вскрикнул бы, если бы мог, когда за стропы потянули с другой стороны. Они проходили почти по самым красным полосам стёртой кожи, ярко алевшим рядом с наливавшимися цветом синяками на местах ударов. Йохан почти раскрыл было рот, чтобы предложить не затягивать путы настолько сильно, но передумал. От чрезмерного напряжения и движений самого людоеда человеческая масса внутри него, видимо, тоже изменила своё положение, и сквозь натянутую кожу проступили очертания человеческого черепа. Едва заметно, но юноша отчётливо различал упиравшиеся в стенку желудка лоб, скуловые кости и выдающуюся вперёд носовую кость.
— Всё ещё сомневаешься в том, стоит ли нам так с ним поступать? — спросил Юстэн, тоже наблюдавший эту картину под затихающие поскуливания людоеда, который постепенно брал себя в руки.
Йохан молча соскочил с повозки и вернулся к Кристофу, державшему лошадей на месте. По отмашке Капитана, когда все верёвки были проверены, они дали им ход и теперь ещё тщательнее успокаивали их и заставляли держать не такой скорый темп движения, чтобы предотвратить повторение случившегося.
До самого следующего утра Йохан не приближался к повозке. Только за час до рассвета ему пришлось снова забраться к антропофагу, чтобы в последний раз обработать раны. Всё-таки тревога Капитана оказалась излишней, и нечеловеческий организм смог справиться с заразой, однако для верности было решено ещё раз смазать их лечебным составом. Людоед дремал, но, когда под ногой юноши скрипнула доска, в темноте сверкнули приоткрывшиеся глаза. Однако красноватые отсветы тут же скрылись вновь под веками, когда антропофаг убедился в безопасности знакомого солдата.
Дорога на третий день была самой ровной, так что несколько раз лошадям даже давали перейти на лёгкую рысь. Благо невероятный желудок людоеда продолжал с невероятной скоростью переваривать съеденное, так что к утру верёвки уже не так глубоко врезались в живот, в чём Йохан мог убедиться, пока ходил вокруг безмолвного антропофага с остатками мази.
Ночь застала их в нескольких часах пути от замка, из-за чего разгорелся небольшой спор между желавшими спать и желавшими спать в своих кроватях, пусть и всего несколько часов. Дорога всех уже начинала изматывать. В конце концов решили ночевать на месте, потому что в замке бы им вряд ли дали такую возможность, скинув на них обязанность размещения пленника. Тот же до сих пор не предпринимал попыток к побегу и даже не пытался избавиться от кляпа, чтобы заговорить.
— Капитан, можно вас на пару слов? — обратился к ней Йохан, когда наконец смог оставить свой пост, стоило отряду начать утренние сборы после сна. — С самого вечера людоед странно сипло дышит, а под утро стал скорее хрипеть. Я хорошо это слышал, когда несколько раз подходил к повозке, да вы и сами можете проверить, — доложил он, получив кивок.
— Хрипит, говоришь? — с некоторым недоумением переспросила Капитан и направилась к пленному.
Из глотки людоеда действительно доносились хрипы. В предрассветных сумерках было хорошо видно, что тот изо всех сил напрягает горло, будто пытаясь проглотить что-то, в то время как челюсти крепче сжимали искусанную ветку.
— Он всё-таки оказался болен? — не без опасения спросил юноша, когда Капитан прекратила прислушиваться и зачем-то оттягивать потрескавшиеся губы людоеда, проверяя зубы.
— Не думаю, — её спокойствие и почти что радость были удивительны и тем более подозрительны. — Ты когда-нибудь пробовал пару часов походить с открытым ртом? — видя, что её не понимают, принялась объяснять Капитан.
— Не доводилось. Только, когда носом дышать тяжело, приходится так делать, но я всё равно не хожу так всё время, — ещё не понимая, куда клонит Капитан, честно ответил Йохан.
— А что тебе мешает так долго ходить? Если представить, что тебя никто не видит, тебе не нужно ни с кем говорить, а в комнате нет ни пыли, ни мух, чтобы от них закрывать рот. Ты бы смог так пробыть?
— Думаю, что нет. Мне всё равно захочется облизать губы, а лучше просто напиться, рот и горло очень сильно высыхают от такого, и даже зимой чувствуешь себя как в самый жаркий день засухи, — с каждым произнесённым словом Йохан чувствовал себя всё уверенней, наконец поняв, к какой мысли его подводили.
— А он так пробыл полтора дня, — закончила за него Капитан. — Он просто хочет пить.
— Тогда я зря беспокоился, герцог получит своего пленника здоровым, просто жаждущим. За остаток пути с ним ничего не случится, — облегчённо выдохнул Йохан и внутренне порадовался, что за такой вывод его точно не обвинят в излишней жалости. Но слова капитана остановили его.
— Почему же мы не можем дать ему напиться сейчас?
Это точно не было проявлением милосердия. Йохан уже успел понять, что капитанская милость к пленнику такая лишь на словах, пока она не отдаст приказ о её исполнении. Уже заранее боясь того, что пришло ей в голову, юноша пожалел, что решил доложить о странном дыхании антропофага.
— Наш пленник хочет пить, — наконец заговорила Капитан после того как солдаты протоптали дорожку к колодцу, из которого накануне вечером набирали для себя воду. — Мы забыли его поить вчера, так что теперь ему потребуется много воды.
Сказано это было с такой интонацией, что Йохану сразу вспомнилась пытка, которую ему удалось наблюдать во время обучения. Провинившегося тогда заставили напиться до того, что при каждом слове у него из рта принималась течь вода, после чего палач, и без того бывший в теле, взял в руки тяжёлое ядро. И спрыгнул на переполненный водой живот с табурета. К своему счастью, Йохан тогда успел отвернуться, только услышал, как крик слился с влажным хлопком.
Антропофаг безропотно дал снять кляп с его пасти и даже сам открыл пасть шире, чтобы солдатам было удобнее вливать в неё воду из котелка. Этого вполне хватило, чтобы после глотка людоед облегчённо вздохнул и облизнул пересохшие губы. Но Йохан уже возвращался от колодца с новой порцией воды.
От пятого котелка людоед наконец начал морщиться, но казалось, что его смущает только температура воды, бывшая едва выше ноля, на что он жаловался, пока ему несли новую порцию. Он насмешливо улыбался, уверенный, что Капитану и солдатам это надоест раньше, чем ему станет слишком тяжело. Тем более, что Капитан даже позволила немного ослабить верёвки, так что они теперь едва натягивались, обвивая урчащий живот. Но он не дооценивал их терпение. Когда до восхода солнца оставалось совсем недолго, и только прозрачная сизая дымка укрывала землю вместо темноты, он уже не был так весел. Из его живота доносилось непрерывное бурление, а каждую свободную минуту, когда новый солдат бежал к колодцу с пустым котелком, чтобы вернуться с водой, людоед использовал для передышки.
— Не боишься, что пленник не доедет и лопнет в дороге, если не сейчас? — не выдержав, спросил он. — Твой герцог расстроится, если вы нарушите приказ.
— Не беспокойся, я несколько раз участвовала в таких казнях и хорошо знаю, в какой момент нужно прекратить, если ещё нужно получить ответы, — с самым уверенным видом ответила Капитан и дала знак продолжать.
На взгляд Йохана прекращать было пора. Живот бедняги в подземелье, которого он видел, был не в пример меньше, но тот был человеком. Однако и для антропофажьего тела полное воды брюхо казалось слишком большим. Далеко не такое огромное, как в день, когда они его поймали, но полное воды, которую нельзя было утрамбовать, оно казалось таким же плотным и растянутым. При каждом вдохе людоеда живот тяжело поднимался и издавал гулкий булькающий звук, принимаясь мелко дрожать от спазма растягиваемых мышц.
Лишь когда снег заискрился от поднявшегося над деревьями солнца, Капитан подняла руку, призывая остановиться. Лучи света, падавшие на живот антропофага, проникали через натянутую кожу и немного погружались в глубину, от чего самый верх брюха будто и сам немного светился. Было видно слабое движение воды и пульсацию в ритме частого сердцебиения. Капитан подошла к нему и ткнула пальцем в бок. Тот почти не продавился, зато антропофаг не смог сдержать вскрика сквозь стиснутые зубы.
— Ещё три котелка, — распорядилась она, улыбнувшись хищнику.
После третьего людоед снова принялся хрипеть, но теперь от тяжести. Он переводил помутневший взгляд с одного человека на другого, пока те ходили вокруг и заканчивали приготовления в дорогу. А когда они тронулись, и повозка чуть дёрнулась, Йохан услышал, как тот исторгает воду на снег под колёсами.
***
Со дня прибытия антропофага в замок герцога до его казни прошло два месяца. За это время Йохан успел принять участи ещё в двух походах и понять, что он действительно не видел герцога. Он и раньше редко показывался, но теперь его и вовсе не было видно, что подтверждали остальные слуги и солдаты в казарме. Возможно, то лишь слова антропофага так приковали внимание юноши к этому факту, но юноша боялся, что за тем вопросом могло быть нечто большее, чем один из многих беспочвенных слухов.
Казнь была подготовлена прямо в подземелье. Говорят, специально для неё Капитан озаботилась поисками талантливого инженера-изобретателя и неоднократно водила его к клеткам, в которых держали мелких лесных фей, но никто не мог сказать, для чего это было сделано. Вообще в тюремных подземельях герцога почти не было людей, зато было завидное для любого коллекционера сборище всевозможных существ. Сам герцог использовал их для каких-то своих экспериментов, но о их результатах никому не рассказывал, так что все считали его неудачливым изобретателем.
Капитан настоятельно рекомендовала Йохану прийти и посмотреть на то, как монстра убьёт его главный порок. Юноша не смог придумать для себя причин, чтобы не приходить, а когда через несколько часов поднялся обратно в казарму, то просто сел на койку и не вышел на ужин, одеревенев всем телом, не имея сил двинуться. На этот раз ему не удалось отвернуться и запомнить окончание казни одним лишь звуком...
Оказывается, инженер был нужен для того, чтобы собрать хитрую музыкальную шкатулку, от звуков которой буйные феи за несколько минут успокаивались, а затем начинали слушаться приказов, произносимых в специальный рупор. Антропофаг мог наблюдать за этим, ведь клетки с феями стояли прямо напротив него, а собравшиеся зрители и палач расползлись вдоль стен. Специально для антропофага из тесной камеры его вытащили на центр, где сходились коридоры подземелья, и вкрутили в потолок крюки, на которых были цепи, державшие руки людоеда.
Даже при свете факелов Йохан ясно видел, что в эти два месяца антропофага не кормили совсем. При поимке он съел несомненно много, едва ли не больше, чем мог вместить, но за прошедшее время от бывалого брюха не осталось ничего. Единственным выпирающим на его теле были острые рёбра, кожа на которых покрылась мурашками. Мешок из пустой обвисшей кожи на животе сморщился складками и слабо подрагивал вместе со всем телом, мучимым холодом. Людоед ослаб настолько, что едва мог стоять на коленях, чтобы цепи не выкручивали ему руки, если он упадёт вперёд.
Когда все феи, даже пойманные недавно, успокоились, Капитан приказала открыть клетки, а затем что-то шепнула в рупор, который превратил её речь в эльфийский говор. Услышав его, крылатые существа стали парами вылетать и, будто в трансе, навеваемой музыкой, приближаться к антропофагу.
— Открой пасть, — теперь приказ был адресован людоеду.
Стоило зубам разомкнуться, как за них тут же взялись тонкие эльфийские пальчики, и две феи, толкаясь и царапаясь о зубы, нырнули в глубину пасти. Уже на этом моменте Йохану захотелось уйти, но по глупости он в самом начале встал в дальнюю часть помещения. Теперь, чтобы вернуться, ему нужно было пройти через центр, что Капитан запретила делать всем. Наверно, дело было в том, что это могло помешать размеренному движению фей, но Йохан был уверен, что сможет проскочить, так что даже воздух, движимый им, не тронет звенящие крылья. Но он не решился.
А между тем две клетки с человеческий рост уже опустели. Конечно, фей, бывших там, по весу выходило меньше, чем было бы в двух людях, но даже от этого на животе антропофага появилась заметная округлость, в верхней части которой не утихало слабое трепетание. Людоед довольно закатывал глаза, когда новая пара или тройка фей протискивалась ему в глотку. Исполнялась мечта каждого хищника, когда добыча столь старательно лезла в пасть, что не приходилось даже глотать, что для ослабленного людоеда было особенно удобно.
По мере того, как в желудке антропофага становилось больше фей, кожа на его животе всё сильнее растягивалась, так что глубокие складки кожи, до того висевшие, постепенно разглаживались и начинали влажно блестеть от выступающего пота. После голодания организму было тяжело справляться с большим объёмом пищи, да и желудок явно потерял немного в своей способности к растяжению, и теперь было почти слышно поскрипывание одеревеневших мышц. По тому, как позванивали звенья цепей от неосознанных движений огромных рук, можно было понять, что, будь антропофаг свободен, он бы обязательно уже обнял живот, поглаживая его, слегка царапая отросшими когтями. Но сделать ему это не позволяли. Лишь Капитан подошла к нему и провела ладонью по бледной линии апоневроза, которую теперь было хорошо видно.
— Не так уж это и страшно, правда? — сказала она негромко и почему-то взглянула на вентиляционное отверстие в противоположной стене, после чего возвысила интонацию. — Но радоваться тоже не нужно. Прочность любого организма не бесконечна. Даже твоего.
— А не боитесь, — через пару слов людоеду приходилось делать паузу, чтобы пустить в пасть ещё несколько фей, — что феи кончатся?
— Мы это предусмотрели. За прошедшие месяцы мы нашли целое гнездо с зимующими лесными феями, и почти все они теперь здесь. А если тебе и этого будет мало, то у нас есть ещё одно средство.
Капитан кивнула на что-то, закрытое плотной тканью. Будто несколько ящиков, стоящих друг на друге. Антропофаг в волнении облизнул пересохшие губы, так что три феи принялись бездумно биться о его закрытый рот.
— Не смей закрывать пасть, — предупредила Капитан.
Людоед послушно отвесил челюсть и гулко выдохнул, когда уже пять фей, успевшие столпиться у его рта, пролезли внутрь. Он мог глотать людей целиком, но крылья фей щекотали горло, мешая и отвлекая от ощущений. Поэтому куда приятнее были люди. Да и в природе наесться феями было просто невозможно.
Но Капитан не лукавила, похваляясь тем, что им удалось достать целое гнездо маленьких крылатых существ. Ни один антропофаг до этого дня не мог похвастаться тем, что ему доводилось съесть столько фей, чтобы от них начало приятно тянуть желудок, как от взрослого человека. Да ещё и затухающее трепыхание их тел рождало приятные мурашки, бегавшие прямо по желудку. Не стесняясь небольшой толпы, людоед довольно застонал, будто бы хотел поиздеваться над попыткой людей наказать его за кровожадность. Только начавший багроветь апоневроз на животе выдавал нараставшее напряжение.
Тогда Капитан, ничуть не смущённая этой насмешкой, улыбнулась, вновь глядя в вентиляционное отверстие, и снова что-то тихо сказала в рупор. Сразу же после этого оставшиеся феи вместо того, чтобы подлетать парами и давать антропофагу время проглотить и сделать вдох, стали подлетать к нему настолько часто, что он едва успевал дышать хотя бы носом. Теперь было отчётливо видно непрерывное движение в его глотке, от которого хотелось закашлять даже наблюдавшим людям.
— Не закрывай пасть, — повторно потребовала Капитан, когда людоед, тяжело дыша отвернул голову и принялся шумно дышать сквозь зубы. Покрасневшее лицо было покрыто испариной.
— Они не дают дышать, ты же не хочешь, чтобы я задохнулся, — огрызнулся он.
— Они летят ровно с такой скорость, чтобы ты мог дышать, если бы не тратил силы на болтовню, — отрезала Капитан.
Повинуясь её движению, двое помощников принесли особой конструкции намордник. Вставив железное кольцо между зубов людоеда, люди сделали невозможным для него сомкнуть челюсти, зато феи теперь свободно проникали в его горло, пока на затылке затягивали ремни. Из уголков раззявленной пасти побежали тонкие ручейки мутной слюны. Сглотнуть её было просто невозможно, поток загипнотизированных фей был настолько плотным, что пошевелить головой или горлом было просто невозможно.
Цепи опасно звякнули, когда живот антропофага стал достаточно большим, чтобы сперва выкатиться шаром вперёд, а затем начать отвисать вниз, утягивая за собой всего людоеда. Ему едва хватало сил в мышцах, чтобы удерживать себя в прежнем положении, но чем дольше он так стоял, и чем тяжелее становилось брюхо, тем сильнее начинали гореть огнём выкручивающиеся суставы. Он даже не мог подвинуть ближе ноги, чтобы живот мог лечь на ляжки и от того стать не таким тяжёлым для спины, ведь его ступни были также прикованы, а Капитан не забывала следить за тем, чтобы его разведённые в стороны колени не выдвигались вперёд. Так что теперь каждая съеденная фея, такая невесомая на ладони, заставляла ноющего людоеда всё сильнее и сильнее наклоняться вслед за животом.
На пол упали несколько звонких капель, брызнувших из красных глаз, когда антропофаг наконец не выдержал и его руки с хрустом провернулись в суставах, когда он расслабил мышцы, а живот его коснулся холодного пола. По телу прошла судорога — попытка вернуться в прежнее положение — но после неё мышцы в конечностях людоеда окончательно расслабились. Теперь только живот да горло оставались чрезмерно напряжёнными.
— Что, уже не так легко? — обходя его, спрашивала Капитан и будто случайно задевала живот носками сапог. — Может, не будешь держать всё в себе? Говорят, это вредно, надо давать выход тому, что тяготит.
Теперь уже совершенно точно намеренно она наступила одной ногой ровно на середину живота, от чего выпуклый пупок вжало в округлость брюха, а антропофаг бы обязательно вскрикнул, если бы его горло не было забито последними феями. Стоя на одной ноге, Капитан чуть покачивалась то назад, то вперёд, от чего давление на багровый живот на миг становилось сильнее. Казалось, что перенеси она на эту ногу чуть больше веса, чуть сильнее нажми на напряжённый пупок, и брюхо людоеда лопнет прямо в этот же самый момент. Но когда от прилившей крови апоневроз под её ботинком стал едва ли не чёрным, она убрала ногу, и людоед громко облегчённо застонал, будто на миг пропала вся ужасная тяжесть.
Он вместил в себя совершенно всех фей, которые только были пойманы живыми. Люди, жались к стенам, боясь, что в любой момент это огромное брюхо лопнет. Но оно оставалось целым. С раскрасневшейся кожей, от которой в холоде подземелья едва не шёл пар, разошедшимися в центре прямыми мышцами, от чего апоневроз выступал широкой выпуклой полосой, с вывернувшимся пупком, людоед был великолепен в своей чудовищности. Глаза, красные даже на белках от слёз, с выражением близкого безумия обводили помещение взглядом, пока не остановились на Капитане. И тогда чудовище засмеялось. Он остался цел. Как бы тяжело ему не было, как бы живот не вжимало в пол собственным весом, он смог вместить в себя всё. Люди не смогли угадать, насколько прожорливыми природа сделала этих своих детей.
Но Капитан на этот смех только улыбнулась. Могло показаться, что эта улыбка ласковая, если бы не то, как она одной рукой взяла его за подбородок. По её кивку двое молчаливых помощников сдёрнули с таинственного груза плотную ткань и поднесли факел.
Под тканью оказались ящики из плотного мутного стекла с железными рёбрами, заполненные едва подвижными слаймами. Склизкие водяные твари, как их определил Йохан по цвету и движению, лишь немного вздрогнули, когда к их темницам поднесли огонь, но оставались также спокойны. И тогда Капитан достала из кармана небольшой кисет с высушенными сгустками, от которого слизни моментально пришли в беспокойство. Вещество, используемое для отвлечения внимания слаймов, способных помешать, по слухам изготавливалось из их же собратьев, особым образом умерщвлённых и иссушенных до состояния липких искажённых сфер. Кидая такую в сторону от себя, охотник мог быть уверен, что все слаймы в округе бросятся в том же направлении, привлечённые чем-то, что почуять могли лишь они одни. А теперь такой шарик упал прямо в глотку людоеда.
Один куб, наполненный сильнее остальных, со звоном треснул, когда крупный слайм вновь попытался вырваться. Студенистое существо быстро проскользило по камням, обогнуло ноги Капитана и взобралось на брюхо людоеда. Ни на секунду не задержавшись, оно затекло в открытую пасть, и от его нетерпения глотка людоеда на миг разбухла, будто в ней был целый человек. От боли в животе, дёрнувшемся от резкого наполнения, людоед взвыл.
Следующие два ящика открыли уже помощники, и слаймы из них также резво рванули к людоеду. Столкнувшись на ходу, они слились в единую массу, которая уже через секунду карабкалась по крутым тугим бокам трясущегося в ужасе людоеда. Ещё половина слайма оставалась не в нём, когда другая уже затекла внутрь и можно было видеть, как вспучивается кожа от затухающих движений. Между почти беззвучными рыданиями людоеда можно было слышать, как скрипит его кожа.
— Зачем ты продолжаешь терпеть, если тебе так тяжело? — не унималась Капитан, пока следующий слайм спешил к пленнику. — Давай, выпусти их из себя, это будет гораздо легче, чем продолжать жрать. Или тебе проще представить то, как ты треснешь, чем то, что ты прекратишь есть?
Когда с тихим хлопком лопнул пупок, в помещении раздался громкий вздох, но ни один из людей не понял, кто из них это был. Людоед, несмотря на цепи, почти лежал на своём брюхе и, если бы мог, то обязательно бы орал. Из разорванного пупка по бокам стекали кровавые дорожки, но терял он меньше, чем в него затекало. Йохану пришлось зажать себе рот рукой, чтобы не взвизгнуть, когда он увидел, что от разошедшегося пупка по животу вверх и вниз бежит линия разрыва, в которую выпирал влажно блестящий желудок. А когда Капитан подошла совсем близко и коснулась его, юноша на миг потерял сознание под громкий вой умирающего людоеда.
***
— Очень нагло было командовать солдатами от моего имени и говорить им о приказе, которого я не давал.
В то же самое время как Йохана в казарме отпаивали Альдо и Кристоф, Герцог говорил с Капитаном.
— Вы совершенно правы, но мне показалось, что Вашей Светлости будет приятен такой сюрприз от верноподданных слуг.
Капитан стояла подле его кресла в опочивальне, держа на руках полное блюдо нежнейшего мяса. Это не входило в её обязанности, но она всё чаще и чаще прислуживала Герцогу за едой.
— Знаешь, твои вольности становятся всё дерзее. Такими темпами ты и сама рискуешь оказаться на казни…
Герцогу пришлось прерваться, чтобы позволить вложить себе в рот крупный ароматный кусок сочащегося соком мяса. Но тихий довольный стон, сорвавшийся с губ, едва ли мог помешать его суровости.
— Вот как? — Капитана угроза совершенно не задела. — А не боитесь ли вы тогда первым попасть на неё? Скажите, вы же приняли моё приглашение и видели, что было с тем несчастным?
Конечно он видел. Едва потом смог подняться обратно в покои по одной из потайных лестниц в стене, с которой через отверстие, замаскированное под вентиляционное, смотрел за казнью и едва сдерживал вздохи, закусывая собственную ладонь...
— Да как ты смеешь… — он упёрся руками в подлокотники кресла и уже начал подниматься, когда на его покатый живот легка женская рука, показавшаяся миниатюрной, и легко нажала. А он, застонав от тянущей боли, послушно осел на мягкие подушки.
— Мы же с вами оба знаем, что некоторые слухи, гуляющие среди ваших людей, не так уж далеки от правды.
Рука на животе принялась двигаться, расстёгивая пуговицы камзола, а лёгкая нижняя рубашка уже сама наполовину задралась на тугом шаре живота с тяжёлыми складками под ним. Да, Герцог умел себе ни в чём не отказывать.
— А что будет, если они вдруг подтвердятся? Если ваши ногти превратятся в ужасные когти, которыми вы можете рвать плоть… — человеческая рука погладила пальцы с заострёнными, чересчур крепкими для человека длинными ногтями, которые оставались такими, сколько бы их ни стригли, — а клыки вытянутся, так что вы сможете перекусить человека на две половины… — к приоткрытому рту поднесли ещё один крупный шмат мяса, который Герцог покорно укусил и, почти не жуя, проглотил, — а ваше желудок станет подобен бездонной пропасти, которая вместит всё, — гладившая живот рука на миг скользнула к шее и проводила комок пищи, который бы обязательно застрял в любом людском горле. — Я клялась служить вам и защищать всех ваших подданных. Но что, если вместо их любимого Герцога вдруг появится кровожадное чудовище? Долг и буква закона велят мне расправиться с ним прежде, чем оно расправится со всеми остальными. А вы видели, как это можно сделать. Скажите, был ли наш прошлый господин и правда вашим отцом? Или его только попросила сказать это ваша матушка?
Герцог не сдержал согласного стона. За последние месяцы, в которые он приглашал Капитана на трапезы с ним, его нечеловеческая природа начала просыпаться не только в росте и жутковатом блеске глаз, когда он был разгневан. Зубы заострились, ногти почти превратились в когти, голод утихал лишь после невозможных порций, а о набранных килограммах и говорить не стоило, ведь их просто не успевали считать. Но он не жалел себя. Только продолжал заказывать кухне всё больше мяса, просил оставить в нём всё больше крови, и жалел, что Капитан часто отсутствует в замке и не может приходить к нему.
— Кстати, тот пленник назвался вашим тёзкой.
Рука капитана нежно погладила верх живота, где легко прощупывался тугой от мяса желудок, и провела пальцами по центру, пока не уткнулась ими во впадину пупка, от чего Герцог выгнулся в спине, подаваясь животом навстречу прикосновению. Да, тут ещё предстояло много работы.
— Но вы бы вряд ли смогли вместить столько же, сколько и он.
— Тогда приказываю тебе заняться этим! — на выдохе сипло проговорил, почти прошептал он, пьянея от сытости и массажа.
— Будет исполнено, Ваша Светлость.
