Среди ледяных осколков

      Канун Рождества казался для детей чем-то невероятным, до суматошного интересным и таинственным, когда для взрослого человека – не более, чем пыль, постоянно появляющаяся, сколько ни вытирай. У некоторых на неё аллергия. Пылевой клещ вынуждает чихнуть, заплакать, зачесаться, и не важно, кто его олицетворяет. По своей сути, клещ – раздражитель, как и все факторы этого недопонятого мира, а дети – маленькие существа, способные увидеть чудо даже в самой грязной его части.       Будучи ребёнком, Винсент оторвал крылышки муравью, наблюдая за угасающей жизнью, которую сам и забрал, словно детская оправа цветных очков не подошла ему с самого начала, разбилась, скатившись с носа, под маленькими ножками, а такого же возраста Чарльз не мог сказать, что эти очки вообще существуют. Но рано или поздно в уши ударяет звон уходящего детства, мир внезапно теряет волшебство, становится жестоким и хмурым, несмотря на солнечные дни.       Большинство детей защищены от серости, а некоторым просто не хватает очков. Должно быть, основной поставщик не успевает изготовить для всех детей спасительный атрибут? Или чей-то носик слишком прямой, чтобы удержать их? Может, про кого-то забыли. Был ли Винсент забытым ребёнком? Был ли он...       Сейчас он тихо сидел в комнате у окна, мешая ложкой какао и следя за водоворотом и играющими пятнами света. Стекло холодное, а за ним серый декабрь, торопящиеся люди с ёлками на плечах и пакетами в свободной руке, загруженные дороги, затянутое небо, мелкий снежок, похожий на крупу.       Дома было невыносимо тихо. Настенные часы перестали тикать ещё неделю назад, а заменить батарейку так и не дошли руки. Остановившиеся стрелки показались чем-то успокаивающим, многозначным, возможно, проводящим к увлекательной мысли об устройстве времени, пространств, вселенных; холодильник пока не шумел, телевизор выключен, родители на работе, как обычно.       Омертвевший дом, где не было слышно дыхания, словно Винсент уже на самом деле умер, а не водил ложкой в кружке, не прикасаясь к стенкам. Никакого звона, никакого бульканья, только тишина, и даже та не звенела. Поистине удивительное явление.       Школьные каникулы начались несколько дней назад, групповой чат разрывался сообщениями о подготовке к празднику, нарядах и маленьком конкурсе между учениками на самую красивую ёлку. Винсент не участвовал, у него и ёлки не было дома. Родителям некогда, а ему вовсе не нужно. Он активно комментировал чужие фотографии, добавляя смайлики и тёплые слова, а на вопросы и просьбы показать его украшение была придумана красивая ложь – праздновать Рождество дома он не будет. И мало кому необходимо знать, что ни в какой загородный коттедж он не собирался и никакой звездопад смотреть не будет.       Никому нет дела, что у Винсента не найдётся новогодней шапочки или дурацкого свитера, что вместо цветной гирлянды он предпочтёт темноту или блики на поверхности какао в случае, если смотреть больше некуда. Никому и правда нет дела. Винсенту, на самом деле, тоже.       Не велик смысл в праздниках. Рождество и последующий Новый год напоминает повод выпить и потратить деньги на подарки и календари, которые в определённый момент окажутся в мусорке, фотографии удалены, воспоминания забыты. Обычный день, которому придается такое огромное значение. Может быть, именно в этом человеческая суть – радоваться мелочам. Винсент находит это забавным, с интересом наблюдает, как размеры пакетов иногда превышают самого человека, а кто-то умудряется разговаривать по телефону одновременно. Для них это важно. В той же степени, как умываться по утрам и ласкать любимого близкого на прощание, обещая вернуться как можно скорее.       Человеческие эмоции удивительны. В гневе или радости, они все равно остаются живыми, неповторимыми, наполненными всеми красками их ауры. Те самые моменты, когда жизнь приобретает цвет, а глаза – восхитительное сияние: завораживающее и запоминающееся. Пожалуй, это именно то, чего недостаёт Винсенту для идеального образа. Хоть большинство людей и не смотрит в глубины радужки и в сокрытое за сетчаткой, найдётся тот, кто увидит очевидное. В конце концов, не все люди слепы.       Какао в кружке остыло, ложка с тихим звяканьем была отпущена на дно. Апатично подперев щеку рукой, Винсент завис взглядом на краю подоконника, очнувшись только после слабого качка в сторону – настолько сильно он задумался. Стоило снова натянуть праздничное настроение и открыть чаты, разгребая накопившиеся сообщения. Он не заходил в сеть уже несколько часов: не так уж и много, но и достаточно, чтобы просидеть за чтением и ответами добрые 60 минут.       В группе около сотни отправленных в порыве эмоций посланий, некоторые с поздравлениями, некоторые с оскорблениями, а некоторые самые простые: непонимающие, усталые, вопросительные и спокойные; пара-тройка новых фотографий украшенных ёлок и закреплённый анонимный опрос на самую лучшую. Кто-то обсуждал идею собраться под вечер, прогуляться и вернуться к семейному празднику, кто-то спамил стикерами и вечно менял оформление чата, Генриетта вновь отправила кого-то в доброе неприличное, а Чарльз и вовсе притих. Уронив подбородок на подоконник и выставив руки с телефоном перед собой, Винсент печатал ответы на его отметки для поддержания разговора. Многим действительно было нечего делать, кроме как утопать в соцсетях на долгие часы, общаясь с кем-то на лёгкие темы. А Винсент... Он просто за этим следовал. Кто знает, что у него на уме.       Покончить с групповым чатом удалось за чуть более получаса, что, безусловно, радовало. Хотелось уже погасить экран, но брови едва поднялись в любопытстве, стоило увидеть, как в сети появился Чарльз. Не то чтобы общение с ним сейчас было необходимостью, скорее мельчайший интерес, лёгкое желание скинуть с себя простейшие предложения и поговорить на более высоком уровне, что часто выглядит чересчур забавно, но удивительно расслабляет. Словно все лишние тяготы выходят вместе с этими тяжёлыми для некоторых словами.       "Доброго дня, Чарльз. Тоже готовишься к празднованию?" – гласило первое сообщение за сегодняшний день от Винсента. Ничего особенного и вычурного, приятные сочетания букв и знаков, утомляющее любопытство и закрытые на пару секунд глаза, пока оно доходило до получателя, как и последующий ответ.       "Здравствуй, Винсент. Верно, помогаю Скарлетт украшать дом и подготавливать стол к Рождеству, но сейчас выдалась свободная минутка. Видел, ты будешь праздновать вне дома? Это, пожалуй, интересно." – пришёл ответ от Чарльза. Конечно, ложь Винсента распределялась на всех прочитавших.       Никто не застрахован, даже самый приближённый человек станет жертвой. Приправленное мягкой насмешливой лестью и выдуманной историей о скором отъезде в коттедж, сообщение улетит столь же легко, как если оно было настоящим.       Винсент не стыдился. Он нежно улыбался каждому, изображая интерес и вовлечённость в диалоги, мягко жестикулировал и вёл чудесные линии, был интересной личностью, пропуская мимо ушей любые слова, находясь с собеседником исключительно физически, пока его сознание было погружено то ли в апатию, то ли в бесконечную петлю страданий, затягивающуюся на шее каждый раз, когда он возвращался к этому. Попытки забыть себя, понять и в то же время объяснить другим не увенчались никаким успехом, перекрываемые пеленой чего-то ещё. Чего-то мешающего полноценно дышать и воспринимать себя.       Предложение о прогулке всегда неожиданное. Спонтанное и почти резкое, оно неосознанно срывалось с губ, просящее шанса просуществовать ещё немного, пока такая возможность есть. На улице меланхолия, в душе апатия и мимолетное желание выйти из мёртвого дома, из собственного кокона, чтобы насладиться прогулкой в тишине, отбрасывая ничтожные мысли и прочий мусор, скапливающийся годами и давящий на сосуды. Быть может, хотелось поймать крупинку праздника в ладонь и высунуть язык, чтобы попробовать снежинку. Как глупо.       Никаких вопросов не возникнет, и даже если Чарльз не до конца закончил с украшением дома, он не откажется выйти в магазин, перед этим тихо прогулявшись по более менее пустой площади с Винсентом, идущим задумчиво и медленно, изредка путающимся в своих же ногах, будто в его голове происходило то же самое, а попытки распутать один из узелков приводил к другому, намного туже предыдущего. В такие моменты приходилось ловить его под руку, получая слегка недоумевающий и удивлённый взгляд, заставляющий смутиться. Глаза Винсента Феннелла пустые, но слишком проницательные, что в некоторые моменты проходится настороженной дрожью на загривке. Однако, гулять с ним приятно.       Непринужденная атмосфера, где никто не обязан говорить или вставлять клишированные фразы, использовать пароли и прочие инструменты для "приличного" общения. Вместо языка – молчаливое присутствие и крохотные жесты, вдох свежего воздуха и едва высунутый кончик языка, готовый поймать снежинку, но спрятанный назад, когда в очередной раз ударило осознание о глупости. Пусть снег засыпает верхнюю одежду, нет никакого смысла заниматься ребячеством в осознанном возрасте, слишком взрослом разуме для этого.       Винсент хотел бы назвать себя зрелым. Размышляя об этом, он вполне мог подставить свою личность как подходящую, но рука так и не поднялась. Есть в нём вещи отталкивающие, не те, которые могли соответствовать зрелому человеку. Или ему равнодушна эта идея, а мысль возникла привычно по давно заготовленному сценарию общения.       Только вот... С Чарльзом этот сценарий сам по себе забывался. Он не был особенным, наверное. Винсент не мог определиться со своим отношением к этому человеку. Его чувство апатии вытесняло любую эмоцию, даже то слабое удовлетворение каждый раз, когда им удавалось поговорить по душам. Но если позволение самому себе не натягивать на лицо маску в его присутствии было признаком, в таком случае... Чарльз особенный. С ним просто и немного комфортно, не настолько, чтобы можно было окончательно понять душу Винсента, но достаточно, чтобы найти некоторое успокоение в тишине или формальных разговорах между ними. Маленькая комната в огромном мире, где хочется не прыгать выше головы, а остаться прежнего роста, возможно, приподнять подбородок слегка, не желая выставлять свою кандидатуру как лидера, действительно слушать речь и отвечать с обдумыванием, не заученными фразами, находить для себя частички нового и делиться своими знаниями потому, что так хочется, а не кто-то своим видом попросил это. Эти знания, конечно же, пригождаются.       Ровно, как и перчатки, которые Винсент по случайности забыл на лавочке, когда присел отдохнуть перед прощанием с Чарльзом, ушедшим в магазин. Несмотря на множество дел в канун Рождества, Чарльз выделил немного времени для прогулки, встречи с другом? Друзья ли они? Или просто случайные собеседники, нашедшие друг в друге толику уюта и понимания.       Клише не имеют значения. По крайней мере, сейчас, когда Винсент прячет немного покрасневшие от холода руки в карманы, прогоняя в голове очередную партию мыслей, словно те никогда не закончатся. Возвращаться к лавочке не хочется, лишь поспешить домой, где его некому ждать, но в этом даже что-то есть. Утонуть на несколько часов, разрабатывая композицию нового рассказа, до позднего вечера, пока в коридоре не появятся вернувшиеся со смены родители, и кто уж знает, что произойдёт дальше.       Из-за холодного воздуха начинаешь задыхаться. Сдавленные лёгкие, попытки вдохнуть побольше, почему становится тяжелее, чем было, а до дома нужно пройти ещё один квартал; останавливаться не хочется, но шаг всё же замедляется немного. Спешка ни к чему, особенно для Винсента. Упади он в обморок посреди улицы – никто не заметит, все слишком заняты. Кому нужно обращать внимание на упавшего в снег паренька в светлом пальто. Кто-то даже не отличит его от сугроба, кто-то наступит. Печальное зрелище.       Связка ключей замерзла в кармане куртки, руки не согрелись, слабая царапина на пальце из-за жёсткой резьбы ключа не смогла покраснеть и пустить кровь – настолько холодно. Дверь скрипнула вместе с половицей, захлопнувшись за спиной. Прогулка окончена. Дома мёртвая тишина, как и было до этого. Замершие часы, молчащий холодильник, отсутствие хозяев – одинокое, но почему-то такое приятное ощущение. Как и тёплая вода на ледяные руки, которые тут же покраснели, а с царапины выступила кровь.       Неряшливо залепив её пластырем, Винсент сел за компьютерный стол, накинув на плечи плед. Тёмный, немного запылившийся монитор засветился после включения, ударив по глазам – стоило предварительно включить свет в комнате. Несколько паролей и наведённый на знакомую папку курсор, замерший на пару секунд, прежде чем открыть содержимое. Несколько подписанных черновиков, отдельные папки с готовыми работами – это не интересовало. Хотелось начать с чистого листа, измарать его буквами о грязной душе автора в виде фантастического произведения, потому что многим оно и правда понравится.       Первый абзац, второй... Депрессивная история о ребёнке в канун Рождества, который остался один, потерялся в большом поместье родителей, сопровождаемый только его маленькой копией в зеркале, находящий утешение в отражённой идентичности, а затем полагающийся только на себя, бегающий по украшенным к празднику комнатам, путающийся в гирляндах. Он прятался в ванной комнате, давясь слезами и мольбами о Рождестве в уютном месте с кем-то, кто может подарить тепло и ласку.       Когда-то поддерживающее отражение стало отвратительным. Он испугался зеркала в ванной, с потерянным визгом разбил его, роняя осколки на себя.       Это депрессивная история о ребенке, исполосованном порезами о стекло, когда он не справился с рыданиями и, словно так много в этом мире понимает, начал марать тело разбитым зеркалом, желая убрать свое отражение из каждого осколка, заставить его раствориться.       Депрессивная история о ребенке, ставшая реальной.       История, отличающаяся от всех предыдущих.       Рождество приняло праздничную окраску, словно Винсент Феннелл и правда был рад его встретить, словно он просто заснул на когда-то белом кафеле в ванной, словно всё это было лишь дурным сном для Чарльза, нашедшего забытые перчатки на улице, когда он зашёл к Винсенту вернуть их.       Словно это Рождество было нормальным.