Сердце сладко на губах

      Сатору Годжо действовал на нервы. Бесил до мелкой дрожи в руках, покусанной кожицы губ и слегка сбитого от негодования дыхания. Слишком яркий, слишком шумный, слишком эгоцентричный и самовлюблённый, слишком легкомысленный, не думающий о последствиях, слишком уверенный в себе и собственной безнаказанности.       Слишком…       Слишком…       Всё в нём было слишком.       Он был одним из тех, с кем Сугуру предпочитал свести контакты к минимуму: сбрасывал навязчивые звонки во внерабочее время, не отвечал на дружелюбные сообщения с кучей дурацких смайликов, не ходил пить кофе в обеденных перерывах, старался побыстрее уйти, если они случайно пересекались в офисе или у кулера с водой. В общем, делал всё возможное, чтобы оставаться в русле спокойной и размеренной жизни, которой так хотели для него родители.       Его отец считал, что их семье не следует выделяться. В приспособлении — сила. В смирении — принятие. В согласии — стабильность. В конформизме — спасение.       — Сугуру, нет ничего плохого в том, чтобы быть таким, как все, — поговаривал отец, а мать молчаливой тенью стояла рядом и кивала, всегда и во всём соглашаясь со своим мужем.       Они никогда не расходились во мнениях. Никогда не ругались. Никогда не улыбались друг другу. Правильные и пронзительно холодные. Так Сугуру жил, играя роль хорошего сына и настоящей гордости семьи: всегда прилежно учился в школе, не отлынивал, с отличием окончил университет, устроился на престижную работу; идеальная картинка, пример для подражания, до блеска отполированный винтик в механизме великосветского общества. Ничего не должно было раскачать его маленькую лодочку, под пророчащим успех названием «дожить до тридцати лет, жениться на девушке из благополучной семьи, родить и воспитать детей», но тут, как гром среди ясного неба, объявился Сатору Годжо.       И того, что с этим самым Сатору Годжо они будут обмениваться мокрыми, кусачими поцелуями, конкурируя за главенство и прячась как подростки по тёмным углам подземной парковки, Гето ожидал в последнюю очередь.       Этого вообще не должно было случиться.       Сегодняшний день не задался с самого начала — в одном из отчётов нашлась финансовая несостыковка, и он потратил целых пять часов, чтобы свести все данные заново. Кропотливо выстраивал колонки цифр, плюсовал, умножал, вычитал, делил. В конечном итоге оказалось, что всё это было следствием простой опечатки при наборе текста. Бесполезная, совершенно идиотская трата и без того малочисленного времени.       Пожалуй, не следовало вчера работать до двух часов ночи, прогоняя сонливость с помощью кофе без сахара и кисловатых энергетических напитков.       Приближался о-сёгацу, и людей била предпраздничная лихорадка. Все стремились ухватиться за последние деньки утекающего года, словно это действительно поможет им оставить проблемы позади и устремиться вперёд, навстречу светлому будущему. Много бумаг, много звонков, много разговоров, много проблем, много полоумных. Сугуру чувствовал, как нервное напряжение заставляет подёргиваться в спазмах круговую мышцу его левого глаза. Неочевидный для других тик мешал сосредоточиться на делах, подавая внутреннему «я» ещё больше материала для мысленной жвачки, от которой измученный работой мозг почти что исходил белёсым паром перегрева.       Взвинченный и раздражённый, Гето шёл к машине, чтобы поехать домой и продолжить работать там, когда сзади послышался оклик со стороны источника его ежедневной зубной боли на протяжении последних двух месяцев. Годжо сходу начал канючить, что мир давно прогнил, а люди в нём жестокие и бессердечные, раз не хотят помочь ему с накопившейся горой бумаг. Сугуру и не подумал замедлиться. Он брёл среди рядов плотно стоящих автомобилей, делая вид, что всецело занят поиском своей машины, а не внимательным анализом каждого брошенного слова.       Подобное нисколько не смутило Сатору, который приблизился за пару широких шагов, и по-дружески закинул руку ему на плечо, привычно игнорируя сдвинувшиеся к переносице брови.       — Эй, Гето, может сходим куда-нибудь вдвоём?       — Разве не ты минуту назад ныл, что у тебя много работы?       — Ой, подумаешь. И что мне сделают? УВОЛЯТ? — насмешливый акцент на последнем слове должен был дать понять, что подобное развитие события находится где-то в разряде фантастики. Примерно в той же области, в которой пылятся допотопные тарелки НЛО с большеголовыми зелёными человечками и радиоактивным монстром Годзиллой.       На самом деле так оно и было.       Каждый знал, что Сатору является одним из ценнейших сотрудников компании. Несмотря на многочисленные нарушения внутреннего распорядка, польза от проворачиваемых им сделок с лихвой компенсировала любые выкрутасы и мелкие неурядицы, изредка возникающие из-за его длинного языка. Благословлённый богиней удачи Бэндзайтэн, и заслуживший особое отношение, недоступное простым смертным.       Бесит.       Пошло оно всё.       Сугуру глубоко вздыхает и останавливается. По обонятельным рецепторам мажет концентрированной вонью выхлопных газов, пролившегося на асфальт бензина, и ещё какой-то химической дряни, от которой хочется чихнуть. Он позволяет себе прикрыть глаза, мысленно соглашаясь со своей вменяемой частью, которая переливается в голове красными лампочками тревоги, и вопит о том, что прямо сейчас они совершенно очевидно сходят с ума. Гето согласен, но в следующее мгновение тянет опешившего Годжо в сторону широкой колонны, пестрящей чёрно-жёлтой сигнальной разметкой. Там находилась плохо освещённая территория, и в совокупности с недорогой аппаратурой это создавало слепую зону для вездесущих камер видеонаблюдения.       Иногда знакомства с охранниками оказываются полезными.       Прикосновение к губам выходит почти что невинным. Ещё можно было опомниться и повернуть назад, свести всё к нелепой шутке, если бы не безумное выражение глаз напротив, чью яркую голубизну затопил густой мрак расширившегося зрачка. Гето ведёт. Что-то внутри него вспыхивает, с грохотом разрываясь и искря ворохом разноцветных огоньков. Он поддаётся велению момента и придвигается ещё ближе, впечатывая платиновый затылок в шершавый бетон.       Становится нечем дышать. Щедро загазованный воздух словно проходит мимо лёгких, не принося нужного количества кислорода. Голову кружит от бушующего калейдоскопа эмоций, и Сугуру кажется себе пьяным. Он готов к тому, что его оттолкнут, ударят, обзовут конченным извращенцем и будут абсолютно правы. Так нельзя. Нормальные люди не занимаются подобным. Гето уже слышит фантомный грохот, с которым судейский молоток опустится на специальную подставку, круша и ломая все планы на будущее. Он ждёт несколько мучительно долгих ударов сердца, но небеса не разверзаются, и ничего не происходит. Лишь юркие пальцы Годжо стягивают резинку с его волос, и когда антрацитовый поток в беспорядке рассыпается по плечам, Сатору удовлетворённо стонет во всё ещё продолжающийся поцелуй.       От этого смазанного, вибрирующего звука, по телу проносится ломанный разряд электрического тока, а в ногах кучкуется вяжущая слабость.       Гето не может поверить в происходящее. Стыд яростно пощипывает кожу лица, и он ощущает, как его щёки заливает по-аллергически алым румянцем. Хочется отойти, сбежать, забыть, отмотать время назад и сделать вид, будто ничего не было.       Но он не может оторваться, потому что теперь уже его самого с силой прижимают к холодной поверхности колонны.       — Блять, прости, я…       — Не думай.       Чуть низковатый, пропитанный возбуждением голос Годжо заставляет вздрогнуть. Он оттягивает волосы Сугуру, отчего тот непроизвольно откидывает голову назад, практически сразу же задыхаясь из-за скользящей влажности чужого языка на своей коже. Первый укус обозначился алеющей отметиной у самых ключиц. Затем последовал ещё один, выше, около неистово бьющейся ярёмной вены. Затем ещё и ещё.       Мыслей не осталось. Они все выброшены, разорваны, вытеснены на периферию сознания, и теперь Гето волнует лишь наливающийся пульсацией узел внизу живота.       От Сатору пахнет мятными леденцами и кофе.       Каждый раз, когда Сугуру делает очередной судорожный вздох, этот аромат забивается глубоко в ноздри, раздразнивая и многократно усиливая впечатления.       Они снова целуются. Пальцы не слушаются Сатору, и постоянно соскальзывают с металлических пуговиц чужого пиджака, отчего Сугуру ненадолго становится смешно. Он позволяет себе приглушённо фыркнуть, но сразу же давится собственным смехом, когда рука Годжо мстительно опускается на его вставший член, неприятно потирающийся об плотную ткань форменных брюк.       — Подожди… Стой…       Годжо не останавливается. Он опускается на колени, на удивление быстро минуя преграды в виде ремня и ширинки.       — Сугуру, ты выглядишь, как монах, даже когда носишь классический костюм, — он с трудом выговаривает слова, пока его руки расправляются с боксёрами. — Я воображал, будто на тебе будут фундоси или что-то ещё из этих ваших традиционных штук. Что, возможно, ты будешь голый или…       — Блять, просто заткнись и займись делом, — Сугуру смотрит на неуместно весёлое лицо, потирающееся щекой об его истекающий предэякулятом член, и хочет умереть прямо здесь и прямо сейчас.       — Ты даже не представляешь, как давно я хочу это сделать, — губы Сатору искривляются в плотоядной усмешке, и он прижимается кончиком носа к полностью высвобожденному из одежды стволу, чтобы в следующее мгновение заглотить его длину ровно на половину.       Гето затрясся от удовольствия, прикрывая горящее лицо рукой. Он чувствовал, как оно раскраснелось, а на всегда бледной коже выступила горячечная испарина. Его моральный облик пал, плотно укутанный мягкими волнами наслаждения. Хотелось так много сказать, но горло пересохло и дико першило, выдавливая из себя лишь сдавленные хрипы. Опустив взгляд, Сугуру встретился с затуманенными от желания глазами, будто смотрящими в душу, но всё внимание к себе приковали не они, а влажный, испачканный в слюне рот.       А затем послышались голоса. Кто-то, смеясь, шёл по территории паркинга, и их звучные шаги разносились во все стороны, дробным эхом отражаясь от стен. Мощный выброс адреналина парализовал тело страхом.       Гето хотел отпихнуть Годжо, чтобы избежать неловкой ситуации и окончательно не разрушить их репутацию, однако тот лишь до боли впился руками в его ягодицы, ускоряя движения головы. Член пульсировал, грелся, скользил по мокрому языку и постоянно ударялся головкой об заднюю часть горла.       Это было слишком.       — Я сейчас… Я сейчас…       Он действительно надеялся, что Годжо остановится, побрезгует, отпрянет, прекратит, но тот лишь в очередной раз за сегодняшний вечер продолжил доводить их до крайней точки безумия, заглатывая до самого основания и прижимаясь лишь плотнее...       Внешний мир померк, в глазах потемнело, а все звуки заглохли, утихли, и отошли на задний план.       Его выжали до капли, лишили сил, опустошили и выпили. Мышцы подрагивали в посторгазменных судорогах — хотелось растянуться и уснуть прямо на грязном полу, ни о чём не думая.       Годжо зашевелился и встал с колен, довольно облизывая уголки испачканных в сперме губ.       — Вот видишь, я же знал, что нас не поймают.       И действительно, голоса затихли. Создавалось ощущение, что на всём белом свете не осталось никого, кроме них двоих, выравнивающих дыхание в серых сумерках парковки. Неровная сетка засосов напоминала о себе неприятным жжением. Оставалось только догадываться, какие отметины расцветут на их месте утром.       «Пиздец»       Сугуру отогнал расслабляющую негу и поспешил одеться. Он был растерян и не знал, как себя вести дальше. Взгляд метался из стороны в сторону, цеплясь за стены, машины, пол, носки ботинок. Сгодится всё, лишь бы не смотреть на мужчину, стоящего рядом. Слишком близко и слишком стыдно. Что теперь будет? Что вообще на него нашло? Вся злость улетучилась, но на смену ей пришли сдавливающие тиски тревожности, опутывающие хаотичные мысли удушающими лианами.       Заметив его состояние, Сатору легкомысленно закатил глаза и припал губами к выбившемуся из-под растрепавшихся волос уху, томно прошептав:       — Теперь ты от меня не отделаешься, Сугуру. Ты же это понимаешь?       Сердце гулко грохотало в груди, а в такт ему по спине бежали мурашки.       Сугуру понимал.