Грань, разделяющая чувства

Паша чувствовал, как медленно начал терять контроль над собственным телом. Громкие крики знакомых голосов слышались всё дальше и дальше, словно он был под водой, медленно погружаясь вниз, в тёмную удушающую и неизведанную глубину собственного сознания. Ему это не нравилось, но ничего поделать с этим нельзя: Зона сильнее, могущественнее. Она берёт то, что надо, и Паше остаётся лишь подчиниться, невольно уступив место. Он может ощущать, как берёт пистолет и крепко сжимает его в руках. Нет, это делает не Вершинин, а Зона. Именно «это» медленно обводит пистолетом друзей Паши, каждого по очереди, решаясь, на каком счастливчике остановить свой выбор. И он пал на Костенко. Лицо мужчины, до этого скорчившееся в гримасе боли от удара в стену, теперь исказилось в чистом удивление. Мышцы Сергея напряглись, и сам он, кажется, затаил дыхание, смотря на причину своей будущей смерти. Зона в голове Паши чуть насмешливо хмыкнула и заговорила голосом Сорокина: — Почему именно он? — Что? — недоуменно переспросил Вершинин, совершенно сбитый с толку. — Почему из всех людей ты выбрал Костенко? Не Аню, Настю...да хоть даже дружка своего Лешу! — сказал Сорокин веселым и даже заинтересованным тоном. Паша молчал несколько мгновений, но после ответил недовольно, злясь на ситуацию, собственную беспомощность и загадочные фразы Зоны: — Я нихрена не понимаю, что ты говоришь! Сорокин язвительно цокнул. — Ничего, Пашенька, поймешь, когда я выстрелю ему прямо в лоб. Рука тут же крепче обхватила пистолет и поднялась на уровень головы Сергея. Мужчина тихо выругался себе под нос, сжав в руках кожаную ткань черного кресла, в попытке хоть как-то подняться. Его сердце бешено стучало в груди, и ненавистный страх сковал всё тело. Это был страх перед Зоной — тёмной, непонятной, неумолимой и, что самое главное, живой... — Паша, пожалуйста, очнись! Ты сильнее, чем думаешь! — кричала Аня дрожащим голосом. Сорокин рассмеялся в подсознании. — Эта девчушка такая милая, храбрая и преданная тебе. Как жаль, что еë усилия напрасны. — Зачем ты делаешь все это?! — отчаянно спросил Паша с оттенками раздражённости и нетерпения. — Всё довольно просто. Разве ты не помнишь сны, которые тебя посещали до этого? — Сорокин выжидающе уставился на парня. Паша нахмурился, пытаясь вспомнить свои сновидения. Почему-то сразу же возник образ советской квартиры, залитой солнечным светом; свежий апрельский воздух, наполнявший лёгкие; праздничный торт на столе, стаканы, сок, шампанское; радостное девичье щебетание и смех; довольный мелодичный голос красавицы-жены, готовящей на кухне вкусные блюда. Эта картинка встала перед глазами Паши, ярко отпечатываясь в подкорке сознания. Он ощутил умиротворение, покой, уют и любовь, но эти чувства не принадлежали парню. Они были чужими, как и сами воспоминания. — Да, именно этот сон, — довольно кивнул Сорокин. — Это была моя жизнь, мой последний счастливый день до взрыва на станции. Жена, доченька...друзья, работа, дом... Голос учёного постепенно затихал, пока вовсе не замолк, погрузив Пашу в напряжённую тишину. — А после всё исчезло! Я лишился всего! — громким злым тоном неожиданно продолжил Сорокин, на мгновение оглушив Пашу. — И вдобавок я стал воплощением Зоны. Это моё проклятье, которое я намерен исправить. Я собираюсь вернуться в прошлое, всё изменить и жить дальше, как раньше. Но для этого мне нужен ты, твоё тело и сознание. Вершинин хотел гневно ответить, но его перебили: — А чтоб полностью подчинить тебя, мне надо избавиться от нескольких отвлекающих факторов. И первым из них будет, как ни странно, Костенко. Указательный палец Паши чуть надавил на курок. Сорокин по каким-то причинам тянул и не спешил убивать Сергея. — Пацан, угомонись. Опусти пистолет! — воскликнул генерал. — Давай, Паша, давай. Положи начало концу, — послышался довольный и предвкушающий тон Киняева, который во все глаза наблюдал за развернувшейся сценой: Вершинин с нечитаемым выражением лица, закрытыми глазами, испещренными чёрными тонкими витиеватыми линиями, стоял по центру и держал в руках направленный пистолет, прям в лоб напряжённого и корчившегося от боли бледного Костенко. На расстоянии от парня находились его друзья, которые не сводили с него взгляда ни на секунду, готовые что-то предпринять в любой момент. — Я не понимаю почему, но именно Сергей вызывает в тебе такие чувства. Ты только посмотри на него — еле держится на ногах, кривится от боли и буквально стоит в шаге от смерти. Тебе его жалко, да? — спросил учёный с каким-то извращенным интересом. — Почему? Он же враг, он убил твоих друзей! Или ты думаешь, что этот Костенко другой, м, Паш? Парень молчал, сжав кулаки так, что короткие неровно стриженные ногти больно впились в эфемерную плоть. Он не хотел отвечать и идти на провокации Зоны. Сорокин хмыкнул на молчаливость Паши. — Ты, кажется, перестал понимать ту грань между ненавистью и доверием. Костенко вызывает в тебе смешанные ощущение, и они довольно сильны. Поэтому от него надо избавиться.Я устраню причину сильных чувств, чтоб полностью подчинить тебя себе. — Нет, я не позволю! — решительно и отчаянно закричал Паша. Он правда не хотел, чтоб Костенко умер, тем более от его рук. Этот человек и так настрадался во многих вселенных. А самым ужасным было то, что страдал он от действий самого Вершинина. Он, хоть и неосознанно, но ломал жизнь Сергея во всех мирах, а в этой и вовсе может его самолично убить. Костенко не заслуживал такого конца. Паша должен защитить его, отплатить за помощь, оказанную в этой параллельной реальности, и исправить ошибки, которые натворил в других. Сергей тяжело дышал, внимательно следя за парнем и дулом направленного на него пистолета. Надо что-то предпринять и остановить одержимого, чтоб обезопасить в первую очередь остальных молодых ребят. К сожалению для самого Костенко оставался лишь один вариант, чтоб этого достичь. «Извини, Паш, но у меня нет другого выбора. Я делаю это ради твоих же друзей...» мысленно проговорил мужчина, а после вслух крикнул командным тоном: — Гоша! Стреляй! Никаких выстрелов не послышалось. Гоша, хоть и держал Вершинина под прицелом, но не мог убить своего друга. — Смотри, он убить тебя хочет, а ты его защищать собираешься. — удивленно вскинул брови Сорокин. Паша поджал губы. Выражение его лица было уверенным и непоколебимым. — Мне без разницы. Я всё равно спасу его. Перед глазами Вершинина начали проскальзывать самые яркие воспоминания, связанные с Костенко: их первая встреча у бочки с квасом в таком далеком 1986, допрос в КГБ, неприятная и ужасная встреча в настоящем, попытки предотвратить вместе аварию на ЧАЭС, забота и опека новой версии Сергея, его участливость и искренняя заинтересованность в безопасности самого Паши. Воспоминания дополнялись эмоциями, которые парень ощутил вновь, будто в первый раз — вначале интерес и любопытство, после страх, ненависть, желание мести, к которым постепенно добавилось недоверие и настороженность и в конце концов возникло желание открыться, понять, положиться и, может быть, простить. Эти чувства были все такими яркими, разными. Они накладывались друг на друга, противореча, и тем самым создавая какой-то ядерный взрыв в сердца и голове Паши. Он докатился до того, что искренне захотел спасти и защитить врага, уберечь его от несправедливой смерти. Может, Сорокин и был прав, когда говорил, что Вершинин совершенно потерял грань между ненавистью и доверием по отношению к Костенко. А, быть может, он просто окончательно сошёл с ума. Рука Паши вместе с оружием начала дрожать, и лицо парня, до этого остававшееся безучастным, сейчас приобрело оттенок сопротивления и внутренней борьбы. Все, кажется, затаили дыхание и наблюдали за парнем, которого все больше начало потряхивать. Его дрожащая рука стала медленно отводится в сторону от Костенко, и неожиданно пистолет был выкинут, упав недалеко от лежащего на полу Киняева. Сергей тяжело и облегчённо выдохнул. Его напряжённые мышцы мгновенно расслабились, словно по щелчку пальцев. Тело сразу как-то обмякло, из-за чего мужчина медленно опустился на колени. Друзья Паши тоже заметно расслабились, но не потеряли бдительности. Все чего-то ждали. Громкий смех Киняева разрезал давящую тишину. Он не ожидал, что Паша сможет преодолеть влияние Зоны. — Какая же интересная штука любовь... — с загадочной ухмылкой протянул мужчина, переводя взгляд с Вершинина на Костенко. Сергей удивился этой фразе, не до конца поняв, что имел в виду Дмитрий. Хотя, если честно, сейчас было не до разгадок непонятных смыслов в словах безумца. — Ладно, я помогу тебе, Паш. Рука Киняева потянулась к рядом лежащему пистолету, и вновь оружие было направлено на Костенко. Но Паша не дал выстрелить: он с помощью телепатических способностей медленно повернул дуло прям на лицо Дмитрия, несмотря на его сопротивление, и выстрелил его же руками. Безжизненное тело распласталось по холодному кафелю заброшенного припятского бассейна. — Твою мать... — Костенко в который раз облегченно выдохнул и опустил голову, упираясь руками в колени. Аня тут же подбежала к мужчине и, поддерживая, помогла аккуратно подняться на ноги. Настя с Лëшей остались на своих местах, тихо и потрясенно наблюдая за происходящим. Паша, всё ещё не открыв глаз, двинулся с места в сторону выхода из бассейна, но резко остановился и повернулся корпусом назад. Он словно обвел взглядом своих друзей и остановился на одном конкретном человеке. Костенко внимательно посмотрел в ответ. Он будто ощущал, что Вершинин на него смотрит, пытаясь что-то передать, донести этим кричащем молчанием. А после, так же внезапно, Паша вышел из бассейна. — Паш, вернись! — Стой! Ребята кричали, звали и даже последовали за парнем, но толку это не дало — он не отзывался. Сергей тоже звал — ответ был точно таким же. Он хотел остановить Вершинина, хорошенько встряхнуть и вывести из непонятного состояния, которое не на шутку пугало генерал-майора ФСБ. Но всё было напрасно. Паша стремительно ушёл неизвестно куда и зачем. Вершинин чувствовал, как голоса друзей и Костенко становились всё тише, отдалëннее, постепенно сойдя на «нет». — Что ж, в этот раз ты спас Костенко и обыграл всё по-своему. Ну ладно, пока тебе сошло это с рук, но будь уверен, что мы вернемся к этому вопросу, — послышался уверенный, чуть недовольный и угрожающий голос Сорокина. И это было последнее, что Паша услышал перед тем как полностью свалиться в глубину собственного сознания.