Можно ли полюбить Зиму?

Обычное собрание стран по разным вопросам, всегда готовое перерасти в какой-то балаган. Собрались все ключевые державы, что уже было неплохим залогом для разборок. Кажется всё только к этому и располагало. Иван уже ко всему подобному давно успел привыкнуть. И к хорошему и в особенности к плохому. Что ж, он Империя Зла для Европы и объединения НАТО. Бывает. Только уже как-то всё равно на всех и вся. Как обычно бывает, чем меньше думаешь о проблеме, тем меньше она тревожит, да? А ведь работает эта штука. Временами, конечно, но даже и не поспоришь о её действенности. На повестке дня — очередное обсуждение глобального потепления. И на удивление всё проходит довольно спокойно: Альфред не выкрикивает с места и не перебивает всех и вся, Крёкленд не устраивает словесную перепалку с Франциском, а Прибалты не обвиняют Ивана во всех мировых грехах. В самом деле, сегодня день какой-то особенный и Брагинский об этом просто не знает? Все внимательно слушают докладчиков, задают временами уточняющие вопросы, отвечают и в таком ритме проходит всё остальное собрание. Без всяких сюрпризов. Прям без единого. Заканчивается также спокойно, как всё и началось. Многие выражают свою обеспокоенность экологическими проблемами и обещают приложить все силы для их решения в дальнейшем. На том и расходятся. Из примечательного, кроме непосредственно самого спокойствия у всех, были разве что пристальные взгляды Людвига в его сторону. Не то чтобы раньше Брагинский их не замечал, просто на фоне "привычных" собраний, это не привлекало так много внимание Ивана. Но сегодня России пришлось полностью их ощутить и это было довольно необычно, как и всё остальное. Может у Людвига есть дело к нему, что требует внимания без посторонних? Или же... Иван тяжело вздыхает от этих мыслей. Кого он обманывает? Себя разве что. Он прекрасно знает и понимает, что это за взгляды. Он слишком много раз видел их. Зная контекст, ему и непривычно, что Людвиг так на него смотрит. Глазами полными тихого воздыхания. Это так не вяжется с их отношениями. Откуда? С каких пор? Почему.... именно в Ивана? Очнувшись от своих мыслей, он заметил, как кран раковины всё ещё открыт, горячая вода струиться сильными потоком и докрасна опаляет своим теплом бледные руки. Последовал тяжёлый вздох, металлический звук крана и бесцельный взгляд в зеркальную поверхность напротив. "Может ли он так на меня смотреть?" Вопрос так и повис в воздухе. Он с нескрываемой скукой и в то же время напряжением смотрел на собственное отражение. Эти фиолетовые глаза, белые волосы, бледное лицо — всё знакомо, всё своё и всё говорит, если не кричит, об обратном. Иван слишком хорошо знает свою персону и отсюда он прекрасно может сделать простой вывод, — он не тот, кого бы Людвиг желал видеть в качестве объекта чувств выше дружественных. Тот же Фельчиано прекрасный вариант. Милый, открытый, прямой, такой добродушный и без всяких скелетов в шкафу, не то что Брагинский. В самом деле, кто полюбит Зиму? Старую добрую холодную зиму, величественную своей красой и вместе с тем ужасающей своей морозной тягой усыпить вечным сном всех неугодных. "Нет. Не может." Заключает Иван и сразу становится как-то легче. Он, словно судья, вынес вердикт и объявил, что правда, а что ложь. На этом всё и заканчивается. Теперь на его лица расцветает уставшая улыбка. Ситуация разрешена, значит пора домой. Проходя по опустевшим коридорам здания, он останавливается у лифта и терпеливо ждёт, когда в цифровом окошечке на верху появиться нужная цифра. По скромным расчёт через минуту и двадцать секунд. По коридору снова разносится стук обуви, неторопливый по своему темпу. Ивана не особо беспокоит, кто в это время остался здесь. Он уже знает ответ, а такт обуви лишь подтвердил его. — Иван, и ты здесь? Непривычно тебя видеть здесь в такое время. — Действительно, день такой получается. Многое сегодня не так, как обычно. Их короткую беседу прервал низкий писк электронного индикатора, осведомляющий ожидающих о прибытии. Лифт набирает вес двух воплощений, кнопка первого этажа загорается синим, а две страны становятся плечом к плечу. Брагинский смотрит, как на лифтовой панели меняются этажи с интервалом меньше пары секунд. Ему не хочется сейчас говорить с Людвигом, да вообще с кем-либо. Просто день такой. Завтра он обязательно восполнит этот пробел и проявит надлежащее любопытство. Может навяжется к парочке стран со всякими вопросами, но а сейчас... "Чёрт, снова!" Брагинский не смотрит, он чувствует на себе этот васильковый взгляд немца. Тот же по ощущениям, что и на собрании. А ведь он же пришёл к выводу "Не может быть". Как это так. Может показалось? Белая макушка поворачивается в сторону Байльшмидта. С такой неохотой и так, чтобы немец успел отвернутся и всё стало как ни в чём не бывало. Но вопреки всем действиям и желаниям, он видит не профиль Люца, что внимательно рассматривает сероватый цвет лифтовой двери, а пристальный взгляд голубых глаз, неотрывно смотрящих прямо на Брагинского да так, что холод пробегается по спине. Значит всё же "может быть".... Ох уж чувства немца. И без слов всё настолько ясно, что дальше отнекиваться от очевидного просто глупо и наивно. — Людвиг, прошу сделай одно одолжение? — Какое? — Не смотри на меня таким взглядом. — Почему? Я уже не могу смотреть на своего торгового партнёра? — Эх, Люц, разве можно полюбить Зиму? — Что? Можно ли полюбить Зиму?— мужчина задумчиво повторил вопрос и с теплотой посмотрел на собеседника. — Можно. Я готов её любить! Хотя я итак её л... На последнем предложение уголки губ Людвига поползли совсем немного вверх, пока Иван не оборвал его на полуслове, холодным тоном отчеканив: — Разве, что на один сезон, пока не явиться свежая и душистая весна, вместо холода и вьюги. Не больше. — Но разве сердцу прикажешь? Моё не хочет ласковых лучей весны, ярких красок лета и горящих заревом листвы ветров осенних, оно лишь рвётся снова в зиму. — После всего, ты всё ещё готов ждать её поры, желать её всем сердцем и...любить? Можешь верность ей хранить, как и искренность того, что называешь своей любовью? Иначе она лишь промолчит на чувства немца. — А разве по другому быть не может? Иначе я Зиме совсем не сдамся, и от собственного сердца отрекусь. Иван хотел было ещё что-то сказать Людвигу, но мысль никак не могла сформироваться в слова, а те в предложения. Оставалось лишь одно — промолчать и всё обдумать. Однако даже обдумать всё как следует не получалось. Людвиг понимающе молчал в ответ, но тёплой синевы васильков с него так и не сводил, ровным счётом как и улыбку, что не так часто мелькает на этом строгом лице. От того и было как-то не обычно видеть всё вместе. Иван хотел бы пресечь итак затянувшийся зрительный контакт, но не мог. Не та ситуация была. А ведь предательские красные пятна румянца проступали на бледной коже то тут, то там, словно беспорядочные кляксы. Должно быть это выглядело со стороны довольно неприглядно. — Вань, — пальцы Людвиг аккуратно коснулись чужих с такой осторожностью, будто одно неверное движение и всё треснет подобно льду. — Я понимаю, как это всё должно быть внезапно. Просто знай, моё сердце желает любить лишь Зиму... тебя. Но ни в коем случае не требует твою любовь в ответ. Просто позволь тебя л... "Первый этаж" Снова низкий писк лифта прерывает разговор, осведомляя о прибытии. Людвиг заметно растерялся и готов был попрощаться со своей упущенной возможностью. После всего сказанного Иван скорее всего даже не захочет и близко к нему подходить, будучи осведомлённым о таких чувствах немца к нему. Вот только двери лифта не открылись, освещение начало мерцать, а из динамика послышалось то же самое. Снова и снова, как пару секунд назад только в знатно искорёженном варианте. "Пер ..рвыЙ Эттт...таж" — Людвиг, повтори сейчас свои слова...— Иван склонил голову набок. Фиалковые глаза, пугающе приняли неестественный оттенок сиренивого цвета. Свет мигающих ламп не давал этому эффекту исчезнуть, наоборот создавая ещё более жуткий контраст. "Пеее ...рвЙ Эээ...ттАж" — Иван, с тобой всё хорошо? Могу помо... "Перрр..выЙ Эта..жжж" — Повтори сейчас свои слова! — чуть ли не с криком выдаёт Брагинский, таким властным голосом и в то же время...отчаянным? — Или ...или ты отрекаешься от своих слов? Это всё не больше, чем способом заполучить желанные сделки? Или... что-то другое? — две фиалки стремительно вяли с каждым сказанным словом, а в крошечном пространстве лифта распространялась грязно-фиолетовая аура смешанная с глубокой чёрнотой. Взгляд Брагинского потерял всякий фокус. "ПеРвв ЭтыЫый" — Знаешь, порою слова это не то, что нужно. И раз мы уже начали погружение в бездну, то прости меня за это... — конечно он будет сожалеть об этом, но попытаться стоит. Немец приблизился к русскому, что отчаянно хватался за край шарфа, смотря в пол так пусто и беспристрастно. "Ему тяжело мне поверить. После всего даже не удивительно..." — проносится в мыслях немца, когда он сокращает расстояние меж ними, подходя практически вплотную. Настолько всё неожиданно происходит, что Иван невольно отступает, ударяясь головой об стену лифта. Конечно, замкнутое пространство никто не отменял. Байльшмидт аккуратно берёт русского за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза и больше ни на что другое. Эти растерянные и даже потерянные тёмные фиалки дают ясно понять, что на душе Ивана. Сколько же сомнений его гложут глубоко внутри... — Я влюблён в Зиму, — спустя минуту тишины произнёс Людвиг, улыбаясь с непонятной и совсем беспочвенной надеждой. — Уже долгое-долгое время. "ПерВыйй ЭттАж" Глаза Брагинского становятся шире, как только на своих губах ощущаются чужие. Зловещий блеск аметистов сходит на нет, наполняясь чем-то иным, не тем удушающим мраком на дне. Внимание русского больше не на каком-то очередном полу или серой невзрачной металлической стенки лифта. Нет, оно полностью и всецело сосредоточенно на Людвиге, чьё лицо довольно хмурое. И в этом было своё очарование. "А всё же, почему не дать ему шанс? Я жадный что ли? " "ппПерЙйй ЭээТжжЖ" —Мне не стоило этого делать, прими мои извинения, — Людвиг отстраняется, тепло смотря на Ивана. Он его не оттолкнул. И тем не менее не ответил. Зато скованные в лёд фиалки потеплели, вот что имело значение намного больше. — Но так более понятнее. А теперь я повторю столько, сколько тебе потребуется : "Позволь мне любить тебя, Ваня?" — Людвиг...— он растерянно смотрит на немца, чьё лицо сияет улыбкой и невольно заставляет и его губы тоже растянуться в этом простом, и всё же таком душевном жесте. Зловещая аура постепенно спадает и за секунды рассеивается. Ничто больше не мигает, а взгляд Брагинского больше не устремлён бесцельно в пол. Нет, теперь есть конкретная точка, куда смотрят нежные фиалки. И эта точка сходится в лице Людвига Байльшмидт. На бледном лице сплошные красные пятна, словно бутоны мака весной, а в душе ощущается странный трепет. Давно уже такого не было, а казалось такая мелочь. Казалось заледеневшее сердце уже ничто не пробудит, кроме мирового господства. Значит холод ещё не совсем сковал. Может он и вправду позволит, если только не... — Думаю,— наконец произносит Иван, как сразу слышится знакомый электронный визг. "Первый этаж" — Что думаешь? — немец так напряжённо вслушивался в каждое сказанное слово, букву, что уже открытая дверь лифта осталась им не замеченной. — Зима позволит её любить, если это будет с душой, — Иван выходит в холл, оборачиваясь, и тихонько произносит. — А вместе с тем и сама сможет полюбить в ответ. Ей не так много нужно на самом деле. Дверь лифта закрылась, а сам он поехал вверх за другими ожидающими. Страны встали рядом, смотря в сторону друг друга. Россия украдкой посмотрел на Людвига и рассмеялся. "Сегодня настолько обычно-необычный день..." Людвиг лишь понимающе кивнул на беспричинный смех. Русские, что с них взять.