Простите, эр Рокэ

Ричард не мог смотреть на кольцо с символами Эпине. Ему было очень тяжело думать о том, что придётся убить человека, в которого он был влюблён. Чёрт, за неопределённый срок Рокэ Алва стал символом привязанности и объектом чувств бедного юноши... Но в последнее время его эр стал отдаляться, стало меньше посиделок у камина, и Окделл просто не понимал: что он делает не так? Может, монсеньор чем-то недоволен, или же он сам каким-то образом напортачил? Что ж, Ричард мог только догадываться. Оруженосец думал, что после Варасты он сможет доказать эру Августу и Катари, что Рокэ на самом деле очень хороший человек. Но не вышло… Сказать своему монсеньору о своих чувствах он не мог. Ведь было тяжело признавать любовь к человеку, который убил его отца, и которого матушка столь яростно ненавидела. Детские воспоминания заставили Окделла съёжиться. Многочисленные удары, нанесённые матерью, вспоминались тяжело. Он тогда не знал, в чём именно провинился, когда, заметив пару книг на кэналлийском, и прочитав некоторую литературу про любовь двух мужчин, решил спросить у матушки, об этом. На что получил её полный призрения взгляд и удар: «Это грех, да покарает Создатель таких людей». Так говорила Мирабелла Окделл. И за всякие непонравившиеся ей действия или вопросы всегда следовало наказание. В Лаик Ричард расслабился, но после встречи с Штанцлером, юноша вновь начал думать о том, что он орудие мести, что должен обязательно отомстить за Эгмонта. И всё же в голове медленно начинали возникать противоречия. «Хотел ли отец такой судьбы для меня? Нужна ли ему моя месть?» «А в мести ли вообще дело?» За такие мысли Ричард иногда наказывал себя, раздирая руки в кровь. К счастью, на утро почти всё заживало, и только головная боль не утихала, напоминая об ужасных метаниях. Когда Ворон взял его к себе в оруженосцы, ему стало дурно. Тогда он так и не смог понять до конца: произошло ли это от укуса крысы или от чего-то другого, в то время непонятного ему. Влюбляться в своего эра Окделл начал ещё в Варасте. Или же до неё… Дик не знал, он старался побороть это неугодное Создателю и другим чувство, но ничего не выходило. Сейчас же Алва стал до неузнаваемости отстранённым с ним. И опять же Ричард не понимал: «Почему?» В последнее время оруженосец плохо спал. Ну вот никак он не мог ничего с собой поделать, а плохие и назойливые мысли всё также неустанно брали над ним верх, продолжая настойчиво лезть в голову бедного юноши. «Ну почему нельзя жить в мире? Да, я Человек Чести, но что это значит? Для чего все старания? Для Великой Талигойи?» Да и к чёрту эту Талигойю, если в ней не будет Рокэ. Рокэ, которого он так нежно любит. Но Окделл также понимал, что Алва не допустит этого. Дикон не знал кому верить. Кто настоящий враг, а кто друг? Кому можно довериться? Он не мог никому выговориться по этому поводу, и всё сводилось к одному: он ничего не сможет сделать. Он слаб для всего, ему всего шестнадцать лет, Дик не готов к этому, он не убийца. Всё давило на него: королева, Август, чувства к монсеньору. И Дикон понял, что если его не будет, то может станет легче. Сев за стол, он начал писать письмо. Да сгорит он в Закате за то, что сделает, но другого выхода для себя Окделл уже не видел, и он, дописав, решительно взял кольцо и направился в комнату своего эра. Подойдя к кабинету, юноша почувствовал как же всё-таки сильно трясутся его руки и ноги. «Твёрд и незыблем». — Повторял он себе, стараясь успокоиться. — Юноша, хватит стоять за дверьми, заходите. — Раздался из комнаты голос Алвы. Ричард открыл дверь и вошёл, Первый Маршалл сидел за столом, лениво перебирая бумаги. Сейчас могло и вовсе показаться, что ему действительно был не интересен повод прихода Дикона в столь позднее время. Это заставило Ричарда сглотнуть и прерывисто задышать. — Что Вы хотели? — Усталым голосом спросил Рокэ. — И раз уж всё же пришли, то налейте вина мне и себе. — Слушаюсь, монсеньор. — Тихо вымолвил Окделл, подходя к кувшину, который стоял на маленьком столике у камина. Повернувшись к своему эру спиной, оруженосец разлил Чёрную Кровь по бокалам, и, нервно вытащив кольцо, добавил яд. — Ну что Вы там? Окаменели? — Иронично усмехнулся Алва. — Садитесь. Я ещё раз спрошу, что Вы хотели юноша? — Ничего. Просто хотел побыть с Вами. — Ответил Ричард, протягивая вино, и садясь в кресло. Рокэ саркастично изогнул бровь, заливаясь смехом. — Да что Вы такое говорите, юноша? Вы сегодня явно сам не свой. «А Вы наблюдаете за тем, какой я? Разве Вам не плевать?» — Подумал Окделл, так и не решившись спросить. — Всё хорошо, эр Рокэ. — Произнёс оруженосец, чуть сморщившись от боли в голове. — Ладно, поверю. За что пьём, Ричард? Немного подумав и ничего лучше не придумав, он сказал: — За вас, эр Рокэ. Спасибо Вам. — Сказал Ричард, и не чокаясь осушил бокал. — М-да, тот ещё тост, Окделл. — Усмешливо сказал Алва, не делая привычных замечаний по поводу того, что юноша неправильно пьёт вино. Рокэ глотнул из бокала и, казалось, немного удивлённо взглянул на Ричарда, который смотрел на монсеньора с глупой улыбкой. — С Вами всё в порядке? Не хотите ничего сказать? — С едва заметной тревогой в голосе спросил эр, посмотрев на него с подозрением. — Да. Теперь всё хорошо, мне нечего говорить. Дикон не добавлял яд Рокэ. Он добавил его лишь себе. Через пару минут ему стало нехорошо. Окделл не знал, что подумал Алва, когда тот упал с кресла. Дик лишь думал о том, что ничего больше не мог сделать. Слишком уж много лежало на плечах шестнадцатилетнего оруженосца. Он устал. Он очень устал. «Простите, эр Рокэ, если сможете. Простите меня за всё». — Была последняя мысль Ричарда перед тем, как его веки начали медленно закрываться, а биение сердца замедляться с каждой секундой. Перед тем, как в последний раз вздохнуть, он услышал громкие слова монсеньора, но, к сожалению, не смог разобрать что он говорил. Теперь Ричард будет спокоен. Теперь не будет сложных выборов и мук. Он любит Рокэ. Но теперь уже никто об этом не узнает.