Доверься мне

— Понимаешь, дело не в тебе — дело во мне. У меня есть стандарты. «Да как он вообще посмел такое мне сказать? Самодовольный ублюдок. Надо было оставить его в клетке вместо Воло», — подумала Тав, сжимая кулаки в распирающем её тело гневе. Она чувствовала на себе взгляд этого наглого и острого на язык вампира. Вот и вся его благодарность? Эльфийка пошла искать отложенные «про запас» бутылки вина: если этот мудак снова посмеет на неё взглянуть, то пусть сдохнет от зависти, давясь своим отвратительным пойлом. Ох, как она была зла, как была зла… Изначально Тав не рассчитывала на ночь с Астарионом или вообще какие-то отношения с ним. Этот эльф был таким же, как и все её спутники — местами даже хуже. Впрочем, он, как и все, видел в ней лидера. Или признавал, потому что у него не было другого выхода и приходилось подстраиваться под остальных. Сейчас её не волновала правда — только его грубость, которую он себе позволил. Неужели ему было так тяжело выключить своё нахальство хотя бы на секунду? Девушка чувствовала себя униженной и оскорблённой, но не решилась высказать ему всё, что она о нём думает. Наверное, потому что под её «стандарты» он подходил. За скалой, отгораживающей почти весь берег реки от лагеря, было достаточно тихо. Шум вечеринки превратился в уютное фоновое дополнение, теперь ласкающее слух. Тав сидела так, что даже Гейл, очень постаравшись, едва бы заметил её, и медленно попивала «Румянец пурпурного дракона». Её задумчивый взгляд бродил по водной глади и иногда перескакивал на звёздное небо, выискивая там разного рода узоры. В какой-то момент девушка настолько увлеклась этим незамысловатым занятием, что и не заметила, как исчез звук музыки и шум голосов; как Шкряб перестал метаться между своей новой хозяйкой и их гостями; как в паре метров от неё появился маг, буквально зависимый от своей стези. — Скучаешь? — произносит Гейл негромко, но это вынуждает следопыта подпрыгнуть на месте и испуганно посмотреть в сторону звука, словно перед ней возник наблюдатель. — Боги… Гейл, разве можно так пугать? — её голос дрожит первые пару секунд. — Я видел, как ты болтала с Астарионом, а потом исчезла и не вернулась. Все уже спрятались по палаткам, а ты так и не появилась, — он звучит немного напряжённо при упоминании вампира, но затем становится понятно, что волшебник просто волновался за свою спутницу. — А… да так, на звёзды засмотрелась, — звучит наотмашь, а потому почти искренне, но этого хватает для того, чтобы не задавать ненужных вопросов. — Я присяду? — Конечно, — она слегка сдвинулась на своей подстилке, позволяя Гейлу приземлиться на нагретое местечко. Тав старалась не показывать на людях свои негативные чувства после того неприятного диалога. Она была уверена, нет, она знала наверняка, что Гейл не мог заметить её гнева, но он очевидно мог сопоставить А и Б. Впрочем, мужчина ничего не сказал на этот счёт. — Что ты думаешь о нашем приключении, Тав? О тифлингах? Ты ведь почти ни с кем не поговорила во время праздника. Она не могла ответить с ходу. Ей нужно подумать над этим, и она правда пытается. Проблема только в том, что в голове вновь и вновь возникает этот отвратительный ответ Астариона — охотница запивает эту мысль кормирским вином, бросив на собеседника скептичный взгляд, словно именно он виновен в этом. Гейл выглядит максимально невинно, будто щенок, ожидающий руки хозяина — Тав становится стыдно. — Мы помогли им ради денег и по воле случая. Кто же знал, что гоблины держали в плену Хальсина, который мог нас спасти? И того милого медвесычика, — она вздохнула. — Ну да, освобождение детеныша опасного зверя — хорошее основание для помощи, — маг горьковато усмехнулся любви Тав к животным, но она в ответ возмущённо приподняла бровь. — Лучше сам что-нибудь расскажи, я не в состоянии болтать, — её язык несколько заплетался, что было не удивительно, потому что за весь вечер полная бутылка вина практически опустела. И мужчина это заметил, что было понятно по его согревающей слегка замерзшее тело улыбке и медленно начавшемуся монологу. Тав слушала его внимательно. Первые пару минут. Затем она заскучала, потому что начала вылавливать в голове различные мысли, вновь прокручивая задевшие её слова Астариона. Почему-то её опьянённый разум, несмотря на гнев, всё равно напрашивался подумать об упущенной возможности. Девушка опустила пустую бутылку на землю со словами «Продолжай» и бесцеремонно положила голову Гейлу на плечо. Он вздрогнул едва заметно, неспешно расслабляясь под давлением со стороны чужого тела, и продолжил свой рассказ. То ли житель Глубоководья не замечал, что его едва слушают, то ли просто наслаждался времяпровождением с ним. В это же время в голове девушки медленно вырисовывались разного рода расплывчатые картинки. Тав размышляла о том, каков этот белокурый эльф в постели. Был бы он нежен или груб? Насколько он любит поцелуи? Какие у него эрогенные зоны? Или, может, он не любит прикосновений? Вопросы вскружили её мысли настолько, что она невольно представила несколько ярких сцен. Как Астарион страстно целует её в губы, вызывая волну жара и возбуждения, дразня клыками; одновременно ласкает там, внизу, а затем вдруг слегка отстраняется и смотрит на неё голодным взглядом, вдруг спрашивая… «Что, нравится?» Его голос в голове звучит вдруг настолько чётко, что по телу пробегают мурашки, заставляя вздрогнуть и привести Гейла в движение — мужчина вынуждает словить его обеспокоенный взгляд и немного встревоженный голос, интересующийся её состоянием. Но поверх мягкого «Всё в порядке?» Тав слышит чёткое, насмешливое «Маленькая извращенка», заглушающее голос мага настолько, словно вампир бормочет прямо в её ухо. Она обеспокоенно осматривается вокруг и снова смотрит на Гейла. — Нет, всё хорошо, — поджимает губы в паузе, затем продолжив: — просто голова немного болит. Всё в порядке. Девушка всё ещё не хочет уходить с берега, несмотря на прохладный воздух, и уговаривает волшебника побыть ещё чуть-чуть её подушкой, а не заботливой мамой. Когда всё возвращается на свои места и под монотонный рассказ Тав закрывает глаза, она снова слышит этот нахальный, заставляющий её кровь кипеть, голос. «Любопытные червячки, не думаешь? Представляешь, ты настолько сильно меня хотела, что я почувствовал это через проклятого головастика. Жаль только, что самому в твоей голове невозможно порыться» Несмотря на то, что она не шевелит и пальцем, чтобы не выдать происходящего или вдруг не усугубить ситуацию, Тав ощущает прилив тепла: то ли от гнева, нарастающего с каждой секундой, то ли по другой причине. «…просто интересно, что ещё в твоей маленькой глупой головушке. Может, сама покажешь?» — в сознании пролетает смешок. Она бы почувствовала себя сумасшедшей, но её собственная фантазия не сможет так хорошо повторить эту манеру ведения диалога. Неужели он правда связался с ней через личинку сам, не задев мысли Гейла? «Хм… а если так?» В её животе вдруг появляется лёгкий, но горячий импульс, заставивший вновь вздрогнуть хрупкое тело. Волшебник Глубоководья напрягается, но решает промолчать. Тав сосредоточенно жмурится, наконец решив заговорить с незваным «гостем» в ответ. «Ты что вытворяешь, клыкастый?» «Я смотрю, на что ещё способны головастики. Чувствуешь это?» Она вновь ощущает лёгкий жар, расползающийся по животу и телу, и он едва касается кончиков пальцев. Тав не двигается, чтобы не рушить эту странную маленькую идиллию в компании волшебника из Глубоководья, но чётко понимает, что возбуждается. «Что за хрень, Астарион?» «Просто рукоблудствую, а что? Тебе нравится? Хотелось бы оказаться на месте моей руки?» Даже через головастика его слова звучат соблазнительно мягко, лаская не уши, но будто само сознание. Как ему это удается? Эльфийка негодует, сжав зубы, и громко вздыхает. Ей тяжело думать, и в то же время в голове всплывает множество разных мыслей. Зачем он это делает? Чего добивается? Он не просто отказал ей, а отшил без наличия предложения. В Тав разгорается негодование наравне с возбуждением, заставляя полностью переключиться на то, что происходит внутри её головы. «Зачем ты всё это делаешь? Чего ты добиваешься? Я ведь не подхожу под твои стандарты» «Было бы большим упущением не поиздеваться над тобой при такой замечательной возможности. Впрочем, утешение на вечер ты нашла себе отвратительное. Мне тебя даже жаль…» — звучит настолько наигранно, словно вампир воркует с младенцем. «Боги… прочь из моей головы! Иначе…» «Иначе что, Тав? Я не думаю, что ты настолько глупа, чтобы упустить свою единственную возможность испытать невероятное удовольствие впервые за свою недолгую скучную жизнь», — этот соблазнительный шёпот скоро сведёт её с ума вместе с иллюзорной стимуляцией нервных окончаний нижней части тела. «И ты это называешь невероятным удовольствием? Да даже гоблин будет получше тебя», — она бы злобно сощурилась, если бы разговаривала с ним лично, но сейчас ей была доступна лишь язвительная интонация в неслышимом голосе. Вдруг наступила тишина. Девушка, осознав это, заметно напряглась, прислушиваясь к угасающим ощущениям внизу живота. Неужели Астарион прервал связь? Видимо, сравнение с гоблинами для него настолько оскорбительное, что его гордость просто не выдержала и лопнула в секунду. «Так даже лучше», — подумала про себя та и тихо усмехнулась, поднимаясь с плеча Гейла. Волшебник, что до этого всё ещё что-то бубнил про Тару, вновь замолчал. Они встретились взглядом, без слов спрашивая один у другого, что должно произойти дальше. Любая романтическая история должна была закончиться поцелуем, но только взгляд выдающегося ученика самой Мистры смягчился и потеплел — в сознание охотницы вновь врывается главный злодей сегодняшнего вечера. «Заканчивай это ужаснейшее свидание и загляни ко мне», — Астарион вдруг звучит необычно твёрдо, словно отдаёт команду, а не приглашает. «С чего вдруг? Ты думаешь, у тебя у одного есть стандарты?» Она мягко, но слабо улыбается Гейлу и вдруг замирает, зажмурившись. В её голове возникает чёткая сцена, с первых мгновений вызывающая мурашки по коже. Тав почти ощутила, как он с силой вдавливает её грудью в лежанку и натягивает её волосы до необходимости проскулить от боли. Это была полная похоти и бесстыдства картина, как он хищно нависал над её уязвимым, изогнувшимся в спине, телом. Вампир бросал безжалостный вызов её подсознанию, прижимаясь своими бёдрами к её ягодицам, позволяя представить, как их полная крови плоть соприкасается между собой, вызывая знакомые ощущения в самом низу живота. Тав резко распахивает глаза и смотрит на растерянного волшебника. Он, очевидно, хочет что-то спросить, но его голос затихает на фоне нежного шёпота в голове его собеседницы. «Только представь его лицо, когда он услышит, как громко ты щебечешь моё имя, птичка, когда я буду…» — Извини, Гейл, — девушка вскакивает с камня и быстрым шагом уходит с берега реки. Она слышит самодовольный смешок в голове, непонимающее «Тав!» себе вслед, но абсолютно никак не реагирует, прячась за пологом своей палатки. Эльфийка плюхнулась на лежанку, приобняв колени. Всё вокруг затихло. Слышно было, как Гейл, шаркая ногами, возвращается к себе, и как потрескивает догорающий костёр, смешиваясь с трелью сверчков. В голове загудели мысли. Она не понимала, почему Астарион так поступает. Почему сначала он бестактно послал её куда подальше, прекрасно дав понять, что в принципе не находит её привлекательной, а теперь приторно-сладкими речами зазывает в постель? Ощущение неправильности происходящего вызывало в ней тревогу. Сердце забилось чуть быстрее, в груди возникло мерзкое чувство. Вампир был не из тех, кто строил из себя недотрогу. Во время приключений было видно, что он являлся мастером флирта. Да и скольких людей он за свою жизнь мог соблазнить этими слащавыми фразами? Даже если он был в рабстве несколько столетий, навык его нельзя не признать. И всё же… какова его цель? «У тебя что, коленки так задрожали от возбуждения, что ты не смогла дойти?» — ехидный и нежный, он звучит почти отвратительно в этот момент. Тав стискивает зубы, но не понимает, что происходит внутри неё на самом деле. Это была смесь из злобы, желания и интереса. И все эти три чувства вынудили её подняться с места и пойти туда, где её ждали. Если ждали на самом деле, конечно. Она вошла в его палатку почти по-хозяйски, осматриваясь вокруг. На лежанке валялся старый, потрёпанный плед, который девушка хотела выкинуть каждый раз, когда видела. Это был кусок ткани, едва ли похожий на половую тряпку. Ей снова хотелось удариться в размышления, но сейчас был неподходящий момент. — Ты всё же пришла… — белокурый эльф улыбался настолько нагло, что ей вмиг захотелось накинуть на него подобие намордника, если таковое было возможно. Он продолжал попытки опьянить её разум соблазнительно бархатным голосом и кокетливым наклоном головы, но во взгляде, брошенном исподлобья, зоркий глаз охотницы заметил эту толику сомнения и неуверенности. Тав почти подумала, что напугала его, поэтому по привычке, словно рядом с животным, присела на корточки. Вампир вдруг посмотрел на неё с удивлением дикого оленёнка, распахнув свои красные глаза. — Что же ты за зверь, Астарион? — она задумчиво окинула его взглядом с ног до головы, остановившись на вновь возникшей ухмылке. — Попробуй приблизиться — и узнаешь, следопыт, — медовая речь снова лилась из этих бледных уст, заманивая её, словно песни сирен. Эльфийка не спеша приблизила своё лицо к его, наблюдая. Её рука резко дёрнулась, продолжая этот круг из неуверенности и соблазна, схватив его за нижнюю челюсть. Алые глаза сверкнули хищным огнём от испуга и неожиданности — тело вампира напряглось, что не мог не заметить даже пьяный взгляд. Она была уверена, что может спровоцировать его на нападение для защиты, поэтому Тав постаралась мягко улыбнуться. — Ты как дикий кот: неприручаемый, — произносит девушка тихо, наблюдая за его реакцией, и вскидывает брови в немом вопросе. Если бы он был человеком, его сердце давно бы выскочило из груди. И всё же, страх снова сменился на флирт. Бледное лицо исказилось от наглой, хищной улыбки. Астарион действовал настолько демонстративно уверенно, что и сам почти что верил в свой спектакль, когда он оттянул от себя чужую руку за запястье, накрывая полные девичьи губы своими. Она едва ли сопротивлялась его очарованию, словно обворожённая его последней попыткой на успех, и ответила на этот мягкий, но настойчивый поцелуй. Прохладные пальцы проскальзывают под рубашку и грубо сжимают талию, заставляя каждую мышцу её спины напрячься, а тело — замереть. Вновь выхватив частичный контроль над ситуацией, он поднимается по позвоночнику, оставляя за собой дорожку из мурашек на оголённой нежной коже. Она чувствует, как её самоуверенность тает в этих прохладных руках, сливающихся на её теле с ночной прохладой, и отстраняется падением на ягодицы, прикрывая глаза, улавливая изощрённые, умелые касания через давление на её нервные окончания. Широкие ладони вдруг опускаются на живот и собственнически скользят вверх, по рёбрам, оглаживают упругую грудь. Тав шумно выдыхает и выгибается ему навстречу, поднимая руки — это было её немое, трепещущее принятие. Рубашка падает в углу палатки, и сердце пропускает удар. Она не понимала, почему поддалась ему, почему позволила себе так легко попасться в эту приятную ловушку, но с каждой секундой вопросов в голове становилось всё меньше. Губы вампира настойчиво касаются румяной щеки и чувственной дорожкой спускаются к тонкой шее, всё сильнее впиваясь в её плоть, испещрённую заживающими ранками, с каждым поцелуем. Холодное дыхание обжигает, словно адское пламя, и вынуждает хрупкое тело задрожать от желания, загораясь податливее иссохшейся трухи. Девушка выгибается навстречу жадным ладоням, расплавляясь от прикосновения, и громко выдыхает, когда пальцы Астариона грубо сжимают один из её набухших сосков. Тав теряется в резко нахлынувших ощущениях, в его незнакомой напористости и желании, её тело подрагивает, привлекая внимание хищника. Бледные губы растягиваются в улыбке, и одна ладонь поддерживает поясницу охотницы, позволяя завалить её на лежанку, так же ловко и умело, как при первой встрече. На сей раз вместо кинжала его клыки — острые, белоснежные и беспощадные. Он был способен в одиночку убить медведя едва ли не голыми руками, а сейчас навис над ней, безоружной, прижимая своим весом к лежанке. Мужчина слегка приподнялся, позволяя себе на несколько секунд насладиться зрелищем. Его бедра оказались между её ног, позволяя набухшему паху прижаться к разгорячённой промежности. Даже плотная ткань их штанов не мешала ощутить это возбуждение. Налитые кровью радужки блестели от голода, а уголки губ дрожали в желании впиться клыками в горячую плоть. Тав смотрит на него с испугом, вздрагивая, когда тот резко опускается к её шее. Прохладные губы терзают нежное горло, спускаются к ключицам, и язык вычерчивает влажную дорожку, от которой каждый её вздох дрожит, словно маленькие пальчики, утонувшие в белых кудрях. Он смакует её, пробует на вкус так, как не мог до этого. Впрочем, не мог или не хотел? Крепкие руки уступают соски губам и соскальзывают вниз. Он нарочито небрежно хватает край её штанов, царапая мягкие бёдра, и оставляет девушку полностью обнажённой, уязвимой в глазах их обоих. Астарион склоняется над ней с триумфом в глазах, словно ему удалось одержать значимую победу. Но победа ли то была? Внутри него скребётся тревога, спрятанная за наглой ухмылкой. Получит ли он то, что хочет, если сделает это? Сможет ли эта маленькая девчонка, так легко поддавшаяся даже ему, дешевой проститутке, защитить его от других? Может ли он доверить ей хотя бы свою спину, если не жизнь? — Не хочешь? — оторвавшись от собственных мыслей, он вдруг нашёл удивлённый и взволнованный взгляд Тав, заметившей его маленькую ошибку. — Тебе не стоит… Она не успевает договорить, громко выдыхая в настойчивые бледные губы, когда его рука накрывает её обнажённую влажную плоть. Эльфийка выгибается в спине, прикрыв глаза, и прохлада длинных пальцев стесняет её жар. Его естество вновь борется между настойчивостью и нежностью, пытаясь затянуть жертву всё глубже в изощрённую ловушку. С мягких розовых губ срывается болезненный и сладострастный стон, переходящий в шипение, словно вторая часть изящного эльфийского имени. Астарион вздрагивает и медлит всего мгновения, прежде чем решает с большим усердием вытолкать из этого вредного рта достаточно громкие стоны. Пусть каждый в этом лагере знает, кто на самом деле обладает Тав. Кто заслужил её расположение. Кому не стоит переходить дорогу. — Позволь мне… испробовать тебя, — шепчет вампир, и его голос, будто бархат, окутывает её с головой. Она чувствует, как быстро и нещадно нарастает её возбуждение, когда большой палец с отточенной ловкостью ласкает набухший клитор. Тав ёрзает бёдрами по лежанке, она нуждается в большем, она просит об этом каждым сантиметром наполненных кровью мышц. Даже звук, срывающийся с её губ, напоминает мольбу голодной собаки. Раздаётся надменный смешок, удушающий её не меньше, чем длинные бледные пальцы вдруг сжавшие хрупкое горло. — Я думал, следопыт должен быть более терпеливым, — ласка, полная яда, облизывает её тело сквозь кровавые глаза. — Если ты хочешь справляться с кем-то покруче медведя, тебе стоит подучиться. Вампир не душил её — всего лишь игрался с чувствами, позволяя полностью отдаться процессу, раствориться в нём, словно дешёвый алхимический фокус. Он освобождает намокшие пальцы и облизывает их одним движением языка, крепче сжимая шею Тав. Резкое движение — мелкая ручонка снова хватает его за подбородок, заставляя вскинуть брови. Удивление сменяется забавой, хищно оголяющей клыки. — Хитрая мышка хочет поиграть с кошкой? — наклонившись к её губам своими, белокурый эльф дразняще проводит по ним языком, а затем опаляет острое ухо своим прохладным дыханием. — Я с удовольствием полюбуюсь твоими жалкими попытками меня приручить, дорогая. Астарион поднимается, чтобы полностью раздеться. «Даже свои тряпки стягивает чертовски изящно», — проносится в голове девушки, прежде чем он снова нависает над ней, заставляя окончательно забыть обо всём, и об этом глупом противостоянии их гордости, и о мутных мотивах бывшего городского судьи. Он целует Тав с жадностью, не оставляя сомнений в собственном превосходстве, и с силой сжимает её верхнюю часть бедра, замедлившись на несколько секунд. Маленькое тело встрепенулось, и широко распахнутые зелёные глаза уставились в потолок со сдавленным стоном. Сперва она стискивала его лежанку и этот несчастный плед, но затем вцепилась в широкие плечи, притягивая прохладное тело к своему. Напряжённая спина вынуждает её прогнуться навстречу его груди своей, заворожённо выдыхая в его губы. Астарион смотрит на неё с интересом, почти любуясь этой реакции неожиданно для самого себя. Его вновь мучает один и тот же вопрос, но он делает привычный толчок вперёд, отрекаясь от посторонних мыслей, выбивая из неё новый звук. — Глупая охотница, — мурлычет вампир ей в шею, накрывая тонкую кожу бледными губами. Он крепко сжимает её талию и стискивает корни волос у затылка, оголяя нежное горло для острых клыков. Белокурый эльф вонзается в Тав почти со страстью, но явным голодом и желанием, отдаваясь лишь инстинктам — настолько животным, насколько дикой была его истинная сущность. Она болезненно стонет его имя, стискивая его холодную плоть своей. Острый слух гитьянки наверняка уловил шум, но она найдёт в себе силу воли, чтобы не ворваться в палатку. Если, конечно, воительница не воспользовалась Уиллом, как и хотела. — Громче, — он шепчет ей в ключицу и вновь пронзает тонкое препятствие к тёплой крови, заляпавшей его рот, её плечо и часть подстилки в палатке. Его пальцы со знанием сдавливают крупные артерии хрупкого горла, и Астарион увеличивает темп, подхватывая эльфийку под поясницу, толкается в неё с жадностью почти незнакомой. Не потому, что хочет её получить. Он должен сделать её своей, должен подчинить это тело себе и своим тёмным желаниям. Она нужна ему. Их бёдра сталкиваются в громких шлепках, и Тав несдержанно вскрикивает всякий раз, закрыв глаза. Голова идёт кругом от каждого толчка, выбивающего её из реальности всё сильнее, как и его имя из её уст. Она думает о том, что ей не стоило идти у него на поводу; о том, что он слишком умелый манипулятор, чтобы ему противостоять; о том, как его прикосновения к её чувствительному маленькому сплетению нервов разносят по всему её телу обжигающие волны электричества. Вампир чувствует это, видит, наслаждается. Ему нравится власть над этой девчонкой, нравится дрожь её горячего тела под ним, и огонёк гордости в глазах, с которым она покорно принимает каждый его толчок. Он почти… удовлетворён? Её мышцы сжимаются вокруг его члена почти в судорожном экстазе, когда он с жалостью накрывает опухшие розовые губы своими, прерывая хриплый голос. Никто не посмеет войти сюда, пока они не закончат, как бы громко она ни кричала. Никто не посмеет возмутиться сегодня ночью, что их лидер шумит. Никто не посмеет вновь использовать его и причинить вред. Он сам решает свою судьбу.