Камера привязанности

— Я так тебя с Афгана ждал! А ты! Вова нагибается вниз, чтобы успеть собрать мятые пятирублёвые купюры, пока они полностью не утонули в снегу. От переполняющего внутри неясного гнева дыхание учащается. В голове гудит злобное шипение Маратки, который нарочито громко шагает к себе домой, к своим родителям: маме и папе. Именно к своим, а не к «нашим», ибо у Вовы, видимо, больше нет ни отца – так решил отец, ни брата – так решил Марат, ни дома – так решила совесть. Адидас кладет слегка промокшие бумажки себе в карман и размышляет, что, с одной стороны, Марат поступил правильно. Он – взрослый «лоб», он их сплотил – он и должен отвечать за всё, что наворотил. Нести ответственность за общую и собственную тупость. Лидер, всё-таки, хоть и бывший. С другой – как так? В голове только и звенит этот вопрос. Он ведь не просил ничего непосильного. Только помочь. Знает ведь, как ему плохо, гаденыш. Уже позабыл, видно, как старший заступался за него перед борзыми одноклассниками, как учил его кататься на чёртовом велосипеде, играть в футбол, как по началу отвечал на его корявые дурацкие письма, сидя в лазарете. От такой несправедливости ему хочется кричать, громко. Но на горизонте маячит проблема, которая мешает это сделать: где теперь ему запастись всем, чтобы залечь на дно. Чтобы начать всё заново, ну, или хотя бы попытаться. Идти к «Универсамовским»? Это значит подставить своих же. К Зиме не вариант, у него и так теперь дел по горло. Да и, честно говоря, Вова уже не помнит, где Вахит нынче обустроился. К Наташе нельзя, к ней милиция нагрянет в первую очередь. Да и не рада она его видеть теперь, ежели говорить прямо. Кто ещё остался? Вова несколько минут бесцельно бродит вокруг пустующих гаражей, пока не понимает одного: ему теперь, в сущности, не к кому идти. Некуда податься. Память сразу же начала перечислять имена всех знакомых ребят, которые были достаточно верны и щедры, чтобы помочь в такой паршивой ситуации. Даже намеривался поковылять к «авторам» ближайших группировок, тоже свои вроде, мало ли. Пока не всплывает в разуме он. Турбо. Валерка. Ну, конечно. Вова думает, что, если Валерка и не поможет ему ничем существенным, то уж ужином накормит точно. И идя сквозь безлюдные дворы, изредка переглядываясь через плечо, Адидас удивляется, почему вспомнил про Турбо в последнюю очередь. Он же всегда был рядом, поддерживал. Да и Валерку, в отличии от остальных ребят, как-то особенно сильно хотелось защищать от всякой уличной швали. Ему чуть ли не единственному он прощал больше всех остальных, давал подзатыльники не только за скуренную сигарету, но и за лишнее матерное слово. Помогал и советом, и деньгами, если он нуждался. Адидас списывал свою заботу на то, что именно Турбо был больше всего похож на идеального брата или друга, которого он хотел себе, когда был ещё совсем шпаной. Он сам не заметил, как ноги машинально пришли к нужному адресу. Увидев знакомую пятиэтажку, первым делом Адидас бросает взгляд на нужное окно. Свет горит. Значит, он там. Подходя всё ближе к подъезду, Вова внезапно чувствует себя отцом, который, после очередной попойки, возвращается к любимому ребёнку. Ребёнку, который лишь посочувствует своему нерадивому родителю, затащит из грязного подъезда домой и позаботиться о нём. От таких мыслей становится ещё хуже. Дверь открывает Валера в домашних штанах и с фингалом под глазом. — Валер. Из квартиры доносится шум какой-то криминальной телепрограммы. Вова едва слышит, как кто-то посторонний ходит по линолеуму, временами дребезжа чем-то стеклянным, отчего Турбо заметно нервничает. — У тебя там мама? — Да это… Там. — красноречиво добавляет Турбо, пытаясь побыстрее выйти и закрыть за собой дверь. Вова не знает, о чём думает Валера, но понимает, что выглядит в его глазах чрезвычайно жалко. — Ты чего пришёл, Вов? — брови его сочувствующе сошлись вместе, голос заботливо стих, — Тебя же ищут везде. — Можно поговорить с тобой? Адидас на секунду напрягается: «пошлёт или нет?» - так и вертится то в голове, то на языке. Но Турбо лишь коротко кивает. — Только недолго, ладно? — он бросает быстрый взгляд на входную дверь. Вова колется, обижается, но терпит, соглашается. Валера опускается на несколько ступенек вниз. Адидас следует за ним по пятам. — У тебя закурить будет? А то своих нет. Он больно перебирает костяшками пальцев от предстоящего разговора. Ладони начинают слегка потеть, будто он чего-то боится. С куревом просить было бы легче. — Я, это, бросить хочу, ненадолго. И так зубы все повылетали, так ещё дёсна болят. «Облом.» — Это правильно. «Значит, без курева.» Прижаться не к чему, поэтому Валера осторожно облокачивается к ближайшей разрисованной стене. Адидас поступает также. Возле них стоит горячая батареи, почти не согревающая пространство вокруг. Вова, одетый пусть и не по погоде, но полностью, наблюдает, как осторожно подрагивает челюсть Турбо от здешнего, почти уличного мороза. Очевидно, что нужно говорить быстро. Но начать всё равно надо издалека. — Вы как там все? — Да потихоньку. Менты, правда, приходили к некоторым старшим, спрашивали что-то про тебя. — А они? — Молчат, куда они денутся. Вова кивает. — А Зима как? Справляется? — Да вроде бы. Вот, недавно сборы были. Тебя вспоминали. — Как будто я умер уже. — Адидас пытается отшутиться, как только может. Валера неуверенно улыбается, смотря куда-то в сторону лестницы. Или думает о чем-то своём, или хочет, чтобы Вова поскорее ушёл. — Другие, — Вова слегка мотает головой, показывая Турбо «о каких других идёт речь», — они к вам не лезли? — Нет. Боятся, походу. Кому сейчас лишние приводы нужны? Вова одобряюще кивает. Значит, пока всё ровно. Жить можно. — Вы главное: следите за дружками Жёлтого, но сами не нарывайтесь. Гиблое дело это – пацанам скажи. Он молчит, перед тем как ошарашить Адидаса чем-то новым. — Да я вот думаю, может учиться пойти. Вова удивлённо смотрит на побитое лицо Турбо, который был готов обидеться от такой реакции. — Ну, я вроде не совсем тупой. Вступительные сдать сумею как-нибудь. — Хочешь пацанов оставить? Турбо слегка хмурится, прежде чем сказать: — Да нет. Просто мамка хотела, чтобы я образование получил, ну, туда-сюда… Вова невольно вспоминает себя в его возрасте, может чуть помладше. Тогда в его жизни ещё не было чего-то столь серьёзного. Жил свободно, в своё удовольствие, не думал ни о чём, кроме того, как бы прогулять очередную пару. Тогда и солнце светило ярче, и небо было без туч, и мороженое было вкуснее. И отец был рядом, пусть и не так часто. «Хорошо сейчас Валере», - думает он, - «Если это всё правда». Он и сам готов отдать всё, что у него осталось – лишь бы мама также гнала его учиться. — Да. Слово мамы – закон. Валера лишь поджимает губы, неловко соглашаясь. — Наверно. Тяжелое молчание впервые возникает в их разговоре. Адидас спешно перебирает разные темы, чтобы в дальнейшем перейти к самой сути, но Турбо опережает: — А ты сам как? Держишься? Он произносит это без упрёка, без излишней пафосности. Что-то странное начинает щипать под кожей у Вовы. Впервые за несколько дней кто-то спросил про то, как он, как себя чувствует. Пусть и так буднично, невзначай. Захотелось обнять Валеру, такого искреннего и преданного. Обнять так, как обычно обнимают родню, или близкого товарища, или… Руки быстрее мысли. Вова сам не заметил, как начал прижиматься к Валерке, от которого пахнет каким-то домашним уютом. Висит на нём, как голодный кот на хозяине. Валера не сопротивляется. Холодно отвечает, без особых чувств – не так, как раньше, когда с открытым ртом смотрел на него, на Адидаса-старшего. Оно и понятно, на месте Валерки он бы тоже кривился, морозился, ещё и в рожу бы отвесил за лишние телодвижения. Но этот не такой. Хороший. — Валер, можешь, пожалуйста, помочь мне? Турбо, не задумываясь, произносит: — Чем? От этого Вове хотелось обнять его ещё сильнее. Он думает невзначай, что если-б пацаны увидели – засмеялись бы от таких соплей. Если бы могли. — Можешь, пожалуйста, одежды дать какой-нибудь? Ненужной. Денег не надо, деньги есть, просто… Мне в универмаг нельзя – увидят. А мы-ж с тобой одного роста почти. Валерка едва заметно улыбается. — Так ты за этим пришёл, Вован? — Нет, я просто… — Щас посмотрю. Может, от бати что осталось чистого. — Спасибо, Валер. Валера отцепляется от мёртвой хватки Адидаса, спешным шагом поднимаясь в свою квартиру. — И можешь ещё еды вынести? Любой. И воды. Стакан-два. — думает, а затем добавляет, — Хотя, можно и без воды. Еды главное, ладно? — Ладно. Турбо с лёгким хлопком прикрывает дверь, оставив Адидаса наедине с собой. Внутри Вовы сразу начинают шебуршиться поганые мысли: И что ему сейчас делать? Стоять и ждать? А если кто поднимется и узнает его? А если подстава? «Да ну, хрень полнейшая.» Голос разума предлагает два пути: уйти с поднятой головой и пустыми карманами, либо остаться и с горестным видом принять первую помощь. Вова выбирает второе, но ждать на общей площадке он не хочет. Хочет зайти внутрь. Врываться, конечно, не шибко красиво. Но Турбо же свой, а он у своих ничего не тронет. Не бандит же он, какой-нибудь. Вова находит в себе смелости потянуть ручку и заглянуть в приоткрытую дверь. Всё та же прихожая, какая была в тот раз, когда он приходил к нему, будто ничего не менялось. Те же обои с букетами цветов, та же картина с берёзами, висящая на стене рядом с рамочным зеркалом. Отличалось лишь освещение, Валера, видно, поменял лампочку на новую, более яркую, отчего кажется, что весь коридор заливается приятным рыжеватым цветом, как на закате дня. Из другой части квартиры доносится голос Валеры, который бегает из комнаты в комнату, как заведённый волчок, не замечая ворвавшегося гостя. — Нашёл? Спасибо. Только после этих слов Вова замечает ещё одну мужскую куртку, которая висит рядом с потрёпанной курткой Турбо. Валера выходит из гостиной и протягивает ему два мешка, набитых какой-то чёрной теплой одеждой. — Вот. — Вова хватается за мешки. Тяжёлые. — Что было лишнего, то и засунул. Всё нужное. Там ещё котлеты с хлебом. Мать утром уходила, сделала. Молчание только портило встречу. — Если ещё чо нужно – могу дать. Пока ты не ушёл. От последней фразы Вове стало как-то по-особенному грустно. — Нет, всё хорошо. Вова оборачивается в сторону самодельных вешалок. — Зима куртку новую надыбал? Валерка непонимающе посмотрел. — Чего? — Там разве не Зима сидит? — Нет. На секунду сердце Вовы упало куда-то в пятки. — А кто там? Валера несколько мнётся, будто боится признаться в чём-то сокровенном. — Друг мой. Он ничейный, просто, ну, хороший парень. Турбо заметно раскраснелся. То ли от стыда, то ли от подъездного холода. — Всё нормально будет, Вов. Он не при делах. Мы с ним… В библиотеке закорешились. — В библиотеке? — губы Адидаса невольно расплываются в улыбке. — Верчусь, как могу. Готовлюсь. Вова собирался сказать: «Молодец», но успел остановиться – с его уст это звучало бы, как издёвка. На ум ему сразу приходит ещё мелкий Валерка, который едва успел пришиться к группировке. Выступным был, лез везде и всюду за ним «хвостом». У него отец тогда жутко запил из-за проблем на заводе. Зарплату задерживали целых полгода, вот и забил на сына. А у него такой возраст был, переходный. Кумир нужен был, на кого можно было равняться, в пример себе ставить. Вот и стал Вовка для него примером. Должен был стать. Научить чему-то полезному, хорошему, как учили книжки Маяковского или мультфильмы на рябистом телевизоре. Но Вова ничему такому не научил. Научил лишь воровать, врать да вестись на всякие мерзотные понятия. И сейчас Валере приходится самому разгребать тот мусор, которым засорило его мозг всё их «универсамовское» стадо. Сумеет ли? Он впервые ощутил нечто непонятное из-за Валеры. Хотелось извиниться за что-то перед ним. Хоть и не «по-пацански» это. — Прости. Что отвлёк. Валера вновь мнётся, прежде чем ответить. «Пацаны не извиняются.» — Да не парься, Вов. По коже бежит какой-то холодок. Будто бы он лишний тут. Опозорился – теперь нужно уйти. — Ты, это, напиши только. Как всё утихомирится. — Тебе, что ли? — Ну, пацанам, мне. Всем. Слова вяжут узел безнадёги где-то рядом с горлом. Вова вновь, напоследок, жадно глазеет на пожелтевшие в свете лампочки обои, на спокойное лицо Валерки, на его фиолетовый синяк. Зачем? Чтобы лучше запомнить, на всякий случай. — Ну, бывай. На прощание пожимают руки. Твёрдо и коротко, без сожалений. На улице встречает мелкий и пушистый снег, залепляющий веки. Фонарные столбы, как светлячки – резко загораются и резко гаснут, растворяясь в полночной темноте. Вдалеке слышен гул милицейской машины. Усталость наполняет тело свинцом, отчего стоять посреди нечищеной дороги невозможно. Решает сесть на скамейку соседнего подъезда, чтобы, не дай бог, Валера не заметил его через окно гостиной. Или кто ещё. Тишина. Вова через силу вдыхает полной грудью. Зима прямо как там, в Афгане. Только тогда его ждали все. А теперь его не ждёт никто. Один. Снова. Не отморозить бы ноги.