Детали

Я до сих пор помню в деталях этот момент. Как ты раздражённо ответил мне перед контрольной, будто бы для тебя не существовало моей искренности и моих извинений. Ты был неоправданно холоден со мной, словно я портовая блядь, что, впрочем, отчасти не лишено истины. "Разве я претендую на чью-то любовь? Я — ночной мотылёк из соседнего бара". Я не претендовала. Мне не хватало дружеской теплоты, и всё на свете причиняло мне острую боль. Я ещё раз пробегаюсь по строкам этих стихов и захлопываю книгу. Конечно, мне не сложно дурачить всех вокруг, что мне весело. Так, кстати, пелось в моей любимой песне — а мало бы кто, наверное, подумал, насколько сильно она отражает весомую часть моего внутреннего мира. В любом случае, я отвлеклась. Мне нужно было подойти и поговорить с тобой, потому что... ты даже и предположить не можешь, сколько мучительной боли мне это приносило. Вряд ли тебе когда-либо приходилось испытывать такую же. А я решила, что хуже не станет. Пыталась сдерживать слёзы. Я подошла к тебе, обращаясь в шутливой форме. Маша говорила, в этом я похожа на её маму: если она говорит весёлым тоном, значит, всё — полный пиздец. Ну вот и я так же — я приложила титанические усилия, чтобы не заплакать. Ты лишь раздражённо вздохнул и отвёл меня в сторонку. Сказал каким-то язвительным тоном, мол, так бывает, что люди перестают хотеть общаться. А будто я не знаю? Я на этом заработала себе столько боли, сколько не зарабатывают эти уёбищные айтишники из Твиттера. Я не могла смотреть тебе в глаза и просто спросила "почему?". "У меня на это свои причины" Может, ты добавил что-то ещё, но я смогла выдавить только "пока". Ты не попрощался в ответ, может, просто не услышал. Я рыдала, идя по лестнице. Я рыдала всю дорогу, пока шла в неизвестном направлении. "Это не больно. Как будто машина собьёт". Потом мы обсуждали посвят с приятельницей. Я ни разу не выдала себя, что мне вообще может быть плохо. Только записала несколько историй в одной ныне экстримисткой соцсети. Ты зачем-то посмотрел — даже не пытаюсь трактовать, зачем, чтобы не надумать, как обычно, всяких гадостей. Надоело подозревать людей во всём на свете. Хотя, конечно, у Маши в контактах по ряду причин я записана как Сталин. Это локальные шутки про диктатуру. Ну, с ебанутых спросу нет. Если у тебя нет КПТСР — тебе очень сильно повезло. Хорошо, что вечером прилетела Маша. Хорошо, что ко мне согласилась поехать Оля, а я поехала сразу же к ним с Петром. Впервые за долгое время курила Винстон красный. И больше не заплакала за целый день. Делала вид, что мне весело. Потом я ещё буду долго плакать. Даже испытывая отвращение. Я ни за что не вернулась бы обратно, хотя, конечно, простила бы, наверное. Есть более тонкие причины для кринжа и нежелания прощать. Более тонкие причины, чтобы видеть в тебе абсолютно не подходящего мне человека. Да и нахуй тебе понадобится моё прощение? Ты никогда не попросишь его искренне. Мне надоело искать виноватых. Психолог говорит, что нужно отпустить ситуацию. Я с огромной болью отпускаю людей. И мне вечно нужно найти виноватого — чаша весов скачет бешено. В конце концов, всегда думаешь, лишь бы карающий меч поразил каждого, кто меня оставил. Разумеется, чтобы они вынесли что-то, а не просто убить — в этом ведь и суть настоящей кары. (Вот одна хабалка не вынесла. А ведь я даже не мстила — просто хотела, чтобы она отъебалась и перестала срать в мою жизнь по собственной трусости и тупости). Это не была никакая влюблённость — ты ведь в курсе о том, что я предпочитаю женщин. Мне ни разу не приносили любовные страдания столько драмы и боли, сколько попытки дружить в последние годы. Плевать, если честно (на самом деле, конечно, нет). Я безумно устала. И иногда скучаю. Мне часто снилось, что мы помирились. Чёрт с этими снами. Я до сих пор вспоминаю, сколько хороших моментов было в начале, но, кажется, это было иллюзией. Но я не корю себя за ошибки — у меня хорошее чутьё на то, почему те или иные люди мне не подходят. Но я как голодный волк продолжаю следовать. Да, сразу вспоминаются мемы с волками. Вся моя жизнь сшакаленная как в них. Мне надоело на тебя злиться, а уж тем более — ненавидеть себя. Мы попрощались, а я умерла сотню раз. Но ведь без смерти невозможно рождение. А я имею свойство восставать из пепла. Даже если всё кажется бессмысленным. Мне тысячу лет не было хорошо, зато я нашла людей, которые меня понимают. И я так боюсь их потерять, что не думаю об этом подобно тому, как человек не думает о смерти. И знаешь, часто люди, оказавшиеся на грани смерти, в особенности ПТСРщики, остро ощущают, что жизнь может прерваться в любой момент. А у меня вот так с общением. Я рискую каждый день, выдавая "нежелательные эмоции". Любой день общения с близкими может стать последним. Но я слишком люблю их, чтобы не рисковать. В конце концов, всегда есть опция просто умереть. Или спиться — хотя на десятом месяце трезвости думаешь об этом гораздо меньше. И слава богу.