О ёкаях и людях

      Было это в эпоху Мэйдзи, у подножья гор острова Хонсю. Там жил обычный крестьянин по имени Кэйташи Ямасита со своей женой и единственной дочерью. Был он человеком трудолюбивым и смирным, никакой работы не чурался: и рис на полях выращивал, и землю пахал, и на лесного зверя ходил, если в том была нужда. Словом, жил, как все обычные крестьяне.       Та зима, когда пропала Кендзи, дочь Кэйташи, была на редкость студёной, злой и жестокой. Несколько человек из деревни ушли и не вернулись. Старики шептались, что их унесла Юки-онна, Снежная Дева. Ещё в далёком детстве Кэйташи слышал истории о ней от бабушки. Юки-онна была духом снега, зимы и метели, замораживала потерявшихся путников. Но никто не знал, кем Снежная Дева была на самом деле. Легенды и сказания давали противоречивые знания: в одних Юки-онна когда-то была обычной женщиной, погибшей в метель. В других она стала жертвой обмана собственного мужа, оставившего её с холодным и пустым сердцем. Боль предательства и ненависть к супругу не позволили женщине упокоиться с миром и превратили в ёкая, злого духа. Так же, как они, Юки-онна возненавидела всё человеческое племя и мстила ему, замораживая людей до смерти. Дети одновременно и пугались, и с интересом слушали истории о ней. Кэйташи тоже когда-то пугался, а потому таких россказней не одобрял. От них не было никакого толку, один вред, особенно теперь, когда несколько жителей их деревни пропали. Так он считал.       Вечерами, сидя у огня, Кэйташи иногда казалось, что он слышит в песне метели женский голос. Был он неземным и прекрасным, как танец снежинок на ветру. Только не было в нём ничего живого, и звучала та песнь, как зов из иного мира. От неё холодела кровь в жилах и замедлялось сердцебиение, становилось реже дыхание. Поэтому Кэйташи всеми силами старался не слушать эту песнь и придвигался ближе к огню. Лишь его тепло могло защитить людей от опасностей зимних ночей.       Однажды утром он направился в лес за дровами. Небо было ясным, выгнулось голубой чашей с остатками облачного молока, а чёрные деревья казались нарисованными тушью рукой искусного художника. Бледное зимнее солнце отбрасывало свой свет на землю, заставляя снег искриться. Кэйташи хотелось замедлиться, чтобы полюбоваться этой красотой, но было некогда: предстояло зайти подальше в лес и найти хорошие ветки, что сгодились бы на дрова. Зимой очаг горел весь день и всю ночь, древесины требовал много, но лишь благодаря теплу огня люди могли выжить, поэтому делать было нечего. Кэйташи устремился в лес, и снег хрустел под его соломенными ботинками.       Всё утро и половину дня он провёл в лесу, заготавливая дрова. Гора сучьев набралась знатная, и Кэйташи обрадовался: этого хватит ещё на какое-то время, на несколько дней уж точно. Всю гору дров он бы на себе не унёс, поэтому закинул на спину большую вязанку, запомнил место, где оставил остальное и зашагал вниз по склону обратно к деревне. Начинало темнеть, и следовало поспешить.       Кэйташи возвратился в деревню, когда темнота спустилась с гор вместе со снегом, начала сыпать снежинки с небес. Стоило ему оказаться в родном поселении, как он увидел мчавшуюся ему навстречу фигуру женщины. Страх заморозил мысли. Юки-онна?!       То была жена Кэйташи. Мчалась к нему, задыхаясь, в одном домашнем кимоно, в гэта, увязавших в снегу. Словно льдину сунули за шиворот, и Кэйташи сразу понял: случилась беда. — Кендзи! Кендзи пропала! — заплакала жена. — Ушла погулять утром и не вернулась! В деревне её нет, я всех обошла! Метель скоро начнётся, ночь близко. Если она не вернётся…       Кэйташи всё понял. Он вернулся домой только для того, чтобы скинуть тяжёлую поклажу и прикрыть голову каса. Подхватил бумажный фонарь и отправился на поиски.       Направился Кэйташи сначала к озеру, где любила гулять дочь, но там её не обнаружил. Поднял тоскливый, встревоженный взгляд на чёрный костлявый лес на холме. Лес уходил выше, к середине горы. Больше нигде Кендзи быть не могла. И летом, и зимой она любила гулять в этих местах, но раньше всегда возвращалась до заката. До сегодняшнего дня. Кэйташи ничего не оставалось, кроме как направиться вверх по склону обратно в лес.       Тем временем снег становился сильнее, ветер тоже. Скоро они превратились в настоящую метель. Холодное снежное полотно, расстилавшееся окрест, как рисовая бумага, было абсолютно пустым. Только Кэйташи упрямо карабкался вверх, к лесу, к горе. Казалось, с каждой минутой воздух становился холоднее. Ветер срывал с головы каса, обдирал лицо снежинками, как боевыми дротиками, продувал насквозь плащ из соломки. Пальцы, сжимавшие андон, бумажный фонарик, немели от холода, а бешено плясавший огонёк грозил погаснуть в любой момент. Метель застилала глаза, заставляла щуриться от летевшего в лицо снега. Она стирала привычный слой бытия и обнажала что-то страшное, инородное, принадлежащее миру духов и ёкаев. Нечеловеческое. Уставший и голодный Кэйташи совсем выбился из сил. Он снова и снова выкрикивал имя дочери, но ветер зло срывал его с губ и уносил прочь. Только страх за Кендзи гнал Кэйташи вперёд.       Вдруг снег прямо перед ним встал столбом, завихрился ураганом, и в центре этого урагана он увидел женщину. Она была очень высокой, в несколько раз выше, чем сам Кэйташи. Длинные, до колена, чёрные волосы взлетали на ветру вместе с подолом и рукавами кимоно, такого белого, что оно сливалось со снегом. Лицо молодой женщины казалось вылепленным скульптором, настолько правильными, точёными выглядели черты её лица. Лица белого, как свежевыпавший снег, и такого же холодного. Её будто совсем не волновала метель, не пугал мороз. Только одно существо могло не бояться замёрзнуть насмерть. Кэйташи, затаивший дыхание от страха и какого-то суеверного благоговения, сразу понял, кто перед ним. Легенды не врали, Юки-онна выглядела именно так, как они описывали. Но никакая легенда не смогла бы описать всю её нечеловеческую, безжизненную, как сама зима, красоту. Юки-онна была идеальна так, как не смог бы быть идеален ни один живой человек. Это пугало и завораживало Кэйташи в равной степени.       Некоторое время ёкай ничего не говорила. Просто смотрела на человека и топила его в проруби тёмных ледяных глаз, от одного взгляда которых Кэйташи становилось ещё холоднее. А потом Юки-онна заговорила, и в её голосе он отчётливо слышал пение снежной бури. То самое пение, которое звучало каждый раз, стоило метели обрушиться на деревню. — Она ещё жива. Если поспешишь, успеешь спасти её.       Только сейчас Кэйташи заметил, что Юки-онна держала что-то в руках. Круживший вокруг снег мешал разглядеть, что это было. Но стоило понять, как ему резко стало жарко. — Кендзи!.. — выдохнул он и рванулся к дочери, лежавшей на руках Снежной Девы, как тряпичная кукла. Всё внутри восставало против, требовало отойти от ёкая как можно дальше, но Кэйташи с великой осторожностью принял девочку из рук Юки-онны. Та была без сознания. Стараясь согреть, он прижал Кендзи к себе, закутал в подол плаща из соломки. В эту минуту он даже забыл о присутствии чужеродного существа, но тут же вскинул на неё удивлённые, слезившиеся от ветра глаза. — Почему в-вы с-спасли её? Вы же…       Кэйташи замолчал. Не стоило говорить, что Юки-онна обычно сама ворует и убивает детей. Так гласили некоторые легенды. Снежная Дева смотрела на него зимними глазами, и один её взор замораживал до самого нутра. Она скользнула взглядом по Кендзи, и черты её совершенного лица тронула тень мягкости, свойственной лишь любящим матерям. — Не все ёкаи злы, и не все люди добры.       Кэйташи мало что понял, но глубоко поклонился Снежной Деве. В лицо ему плеснуло снегом. Когда он проморгался, никого рядом уже не было, а метель утихла. Осталась только мглистая пепельная ночь. Месяц вышел на прогулку по враз очистившемуся небу, и Кэйташи заспешил домой.       Кендзи слишком долго пробыла на холоде и заболела, но вскоре пошла на поправку. О том, что случилось в тот вечер, она не помнила. Единственным напоминанием стали волосы Кэйташи: после встречи с Юки-онной они стали белыми, как снег.       До самой глубокой старости в зимние вечера Кэйташи вспоминал этот удивительный случай. Снова и снова он слышал в метели женский голос. Теперь он понял: то была совсем не песня. То был плач матери, потерявшей своё дитя холодной зимней ночью.       Кэйташи повезло найти своё дитя. Женщине, которой когда-то была Юки-онна, — нет. Но всё равно он надеялся, что когда-нибудь она обретёт покой, и метель станет просто метелью.