Почти смертельный секс

      Дофламинго хватает его за руку и, мерзко гогча, тянет за собой. Он обкуривщийся и огромный. Высокий, тощий, похожий на палочника, и в своей отвратной сутенерской розовой шубе с блёстками. Он тянет Крокодайла в сторону незаметной за мишурой двери, и тот знает, что сейчас произойдет. Сейчас самый ебанутый и опасный человек на Гранд Лайн бессовестно выебет из него всю душу. Крокодайл не питает иллюзий что это может быть наоборот — все решает сила и доверие, а Дофламинго явно не из тех, кто подпустит кого либо хоть на пушечный выстрел к своей спине и заднице. А ещё у них немного разные пропорции, и, если честно, Крокодайл с трудом может вообразить чисто техническую часть их секса в принципе.       Но ебаного нарика это явно не волнует, тот стреляет единственным глазом по сторонам, окончательно стряхивает побитые очки с носа и спиной открывает дверь, падая на задницу. Там комната. Удивительно. Обычная типичная комната для потрахушек на вечеринках. С кроватью, которая прекрасно подошла бы для оргии, и которой, по следам, здесь как раз и занимались пару минут назад.       А Дофламинго времени не теряет, энергично елозя задницей по полу, стягивает свои обтягивающие штаны. И вот штаны стянуты, Крокодайл тоже в процессе обнажения и ждет следующих действий от своего… Эм. партнёра?       Но тот лишь зачаровано смотрит, поглаживая налитой член, и явно не стремится снимать свою ужасную перьевую конструкцию, покоющуюся у него на плечах. Крокодайл решает элегантно намекнуть: — Шубу сними, укурыш.       Тот в ответ радостно скалится, протирает тонким суставчатым пальцем полоску мефедрона под носом и отвечает: — Это огромная часть имиджа, я не могу просто так с ней растаться. Тебе нужно что нибудь предложить взамен, — и плотоядно облизывается, глядя на всего Крокодайла целиком.       Что за нахуй. — Снимай, — Крокодайл смотрит сверху вниз лишь благодаря тому, что Дофламинго сидит на полу, и надеется, что выглядит достаточно устрашающе. — Неа, — Дофламинго вертит головой. Если бы на нем были очки, они бы слетели.       Что ж. Ладно. Все не так плохо. Крокодайл вздыхает, сдерживая раздражение, и стряхивает с себя последнюю часть одежды — брюки. Откручивает крюк с руки и швыряет его к остальным тряпкам.       Дофламинго незамедлительно тянет к культе руки, тянет на себя, чешет, внимательно ощупывает шрам, лижет ее и лишь потом отпускает, теряя интерес.       А потом взгляд одинокого глаза падает на грудь Крокодайла. Дофламинго облизывается, слюнявя себе пол лица — язык у него чертовски длинный, и, рывком вставая на колени присасывается к коричневым твердым соскам. Он ведёт себя как чертов сексуальный маньяк, только что снявший с себя целибат, и Крокодайл этим доволен. Ему нравится. Его заводит. Член трётся о тощий живот Дофламинго и такая разница в размерах поражает. Волна жара проходит от паха по всему телу и яркой краской отдается на щеках. Как же не хватает сигары в зубах.       Крокодайл вплетает пальцы руки в жёсткую солому чужих волос и отрывает Дофламинго от своей груди.       Вырванный из зубов сосок саднит, отпух, а от слюны на нем кажется, что Крокодайл истекает молоком.       У Дофламинго горят опасные искры в единственном глазу, и чертенята отплясывают задорный канкан, он ластится к жестокой руке, и послушно ползет на коленях к кровати, куда за волосы его тащит Крокодайл. А у того колени подгибаются от такой показной покорности, а при взгляде на чужой невозможно большой член, решетку выпирающих ребер, размах широких плеч скапливается слюна во рту. Он блять слишком большой. Везде. Крокодайл хочет вплавить его себе под кожу.       Изгвазданное белье с постели слетает по велению пальцев Дофламинго и того опрокидывают на голый матрас. Он выгибается, сучит ногами по полу, подтягивает задницу на широченную кровать и раскидывает ноги. Жёлтые жёсткие прямые волоски обрамляют член, покрывают яйца и спускаются по промежности в ресселину меж ягодиц. Смешной контраст — на ногах его волосы черные.       Нити оплетают засмотревшегося глупца, крадут контроль над телом, впиваются в мягкую плоть. Крокодайл гулко сглатывает, потому что это — чистое доверие, падение в пропасть в наручниках из кайросеки. Дофламинго тянет его на себя, ставит на колени, подрубая ноги и усмехается: — Давай дорогуша, поработай своим прокуренным ротиком. Отработай скинутую шубу.       Крокодайл косит глазом, и действительно — на их маршруте раскинулся последний оплот сутенерской невинности Дофламинго, будто свадебное платье, скинутое торопящимися молодожёнами. Крокодайл вглядывается в расширенный зрачок и медленно, противостоя действию чужого проклятого фрукта, наклоняется вниз, к чужому паху.       Дофламинго судорожно выдыхает и отпускает Крокодайла. Без сопротивления тот резко дёргается вперёд, врезается носом в яйца и оттуда же начинает. Мокрыми мазками языка приглаживает волоски, мягко прикусывает губами и вдыхает мускусный запах. Поднимается выше, лижет член снизу вверх, и, чувствуя в волосах чужую тонкопалую, но широкую руку, забирается языком в уретру. Дофламинго от этого содрогается, ахает, и непроизвольно подкидывает бедра, случайно запихивает свой член Крокодайла прямо в глотку. Тот сразу ощущает себя на грани разрыва — чёртовы размеры. Он ничерта не может сделать. Он полностью в чужой власти. Его дыхание ему не принадлежит. Челюсть максимально оттянута вниз, язык прижат чужой плотью, а горло заткнуто головкой. С трудом вдыхая носом, Крокодайл бьёт культей Дофламинго по бедру, а пальцами другой руки обхватывает свой член у основания — лишь бы сейчас не кончить. Тот весь мокрый от смазки.       Дофламинго понимает жест, стонет: — Бля-я-я-я… Ты потрясающий, куколка! Сейчас, хорошенький, сейчас все сделаю, — и засаживает ему ещё глубже в глотку.       Крокодайла бесцеремонно ебут в рот, ласково оглаживая зажмуренные от неприятных ощущений веки и проводя пальцами по шраму, пересекающему лицо, а тот лениво себе надрачивает, каждый раз при подходе теплой волны оргазма пережимая основание члена, продляя мучительное удовольствие подчинения. Пара секунд после очередного прерывания — и Дофламинго глядит вниз, ожидая увидеть минимум две лужицы спермы, но замечает лишь лихорадочно стиснутые пальцы на багровом члене с крупными вздувшимися венами. Всплеск ярости накрывает его с головой, он дёргает чужие волосы, рывком отстраняет Крокодайла от своего члена, терпит царапнувшие по нему зубы и разъяренно шипит: — Куколка, мы играем по моим правилам, ты же помнишь? Платеж исключительно на моих условиях.       Тот в ответ смотрит как на идиота, мучительно сводит брови, с лёгким хрустом закрывает челюсть и издевательски массирует головку.       За волосы Дофламинго тянет Крокодайла на себя, медленно приподнимая, до тех пор пока не укладывает его голову себе на грудь. Естественно, он помогает себе нитями, цееляющимися за тело Крокодайла — не так уж просто поднять всю массу тяжеленных мышц и жира. Тот морщится от неприятных ощущений, но никак не помогает. Проезжается животом по чужому обслюнявленному члену и упирается собственным в чужой каменный сухой пресс.       Секс — это сотрудничество, поэтому Крокодайл кусает ключицы, острые, будто мечи и зализывает следом следы зубов, трётся о живот. А Дофламинго тянет руку вниз, — и Господи боже мой, она длиной Крокодайлу до колен — приподнимает свой член и приставляет крупную головку ко входу в чужое тело. Легонько трётся, слегка надавливая на сжатые мышцы, а Крокодайл задерживает дыхание и пытается не дернуться. Размер этого чертова члена ужасает. Окей, он не такой огромный как у великанов, а Крокодайл видал и не такое, но все ещё большой для его тела. Но при этом вкупе с телом Дофламинго он пропорциональный, не смотрится смешно, скорее возбуждающе.       Крокодайл со страхом и желанием сглатывает, когда представляет, как плавно войдёт эта огромная елда в его задницу, раздвинув мышцы и смещая внутренние органы, и машинально чуть подаётся назад. Под ухом в груди Дофламинго что-то начинает мерно вибрировать, он стонет и хрипло подталкивает: — Давай, куколка, хорошенький мой, насадись, ся-а-адь на мой член, бля-я-я-ять, какой ты фееричный, куколка…       У Крокодайла перехватывает дыхание, хотя какая он блять куколка, и он подаётся назад ещё сильнее. Нахуй смазку. Он порвётся, но примет.       Но его решимость отвергают как нежеланного ребенка, крупные руки безжалостно сминают его ягодицы, чуть отталкивая, противореча своим словам, и Крокодайл зажмуривается и упирается лбом в обжигающе горячую мощную грудь. Внезапно руки исчезают, Крокодайл нерешительно проводит задницей, чем вызывает ещё больше сбивчивых «куколок» и ощущает ожигающе холодный поток розового масла у себя на ягодицах. От контраста пробирает дрожью. Его капли скользят по впадинке до яиц и оттуда падают на член и лобок Дофламинго, уже теплые. Тонкие суставчатые пальцы скользят по следам масла, кружат вокруг входа, задевают острыми краями ногтей потяжелевшие яйца. Палец скользит внутрь — Крокодайл расслаблен, слишком расслаблен для сеанса экстремального секса прямо сейчас — и плавно, мягко и осторожно, чего не заподозришь от такого человека, входит до упора.       Это… глубоко. Крохотными ударами Дофламинго стимулирует простату и Крокодайл з а д ы х а е т с я. Блять. Он мог бы кончить без рук прямо сейчас. И только подходит теплая волна, как простату резко оставляют в покое, а в задницу протискивается ещё один палец. Ноги сводит острым чувством потери и следом же наполненности. Крокодайл распахивает закрытые до того глаза и уставляется на ухмыляющегося ублюдка с, как он думает, яростью. На самом деле на его лице просящее выражение, жалкое и в той же мере возбуждающее. Его похлопывают по заднице как норовистую лошадь и легонько шевелят пальцами внутри, толкаются, но не трогают простату.       Крокодайл вновь закрывает глаза, сводит брови от странных ощущений и чуть подаётся навстречу пальцам. В ответ на это в него с лёгкостью впихивается третий палец. Какого черта. Это не должно быть так легко! И только он собирается возмутиться, все пальцы разом покидают его, и Крокодайл сжимается вокруг внезапной пустоты, приоткрывает глаза и едва разжимая рот шипит: — Ну и?       И тогда Дофламинго повторяет свою команду, смотря с вожделением: — Оседлай меня, куколка!       …и Крокодайл рад подчиниться. Наконец. Он примеряется, нерешительно трогает чужой член и направляет его в себя. Головка мучительно растягивает расслабленные мышцы, и именно в этот момент Дофламинго пробивает на попиздеть: — Будь осторожнее, куколка, слишком много людей умерло от внутренних повреждений во время секса со мной, — Крокодайл каменеет в неудобной позе, и свирепо смотрит в единственный шальной и смеющийся глаз и Дофламинго продолжает. — Хотя ты должен выдержать. Фруктовики во много раз сильнее обычных людей. Недостаточно сильны для Небесных Драконов, но достаточно выносливы чтобы выдержать нас.       Дофламинго завороженно оглаживает чужое сердитое лицо, и паранормально светлые ресницы дрожат в свете закатного или рассветного солнца, пробивающегося сквозь дурацкие занавески в цветочек. Крокодайл заставляет продолжать себя насаживаться, хотя все это чертовски интересно.       Скользко, мягко и одуряюще хорошо от чувства растяжения — в Крокодайле уже головка — и лишь тогда он решает ответить, все так же плавно скользя вниз: — И скольких ты прикончил своим хуем?       Дофламинго усмехается, усиливает хватку на чужих мясистых бедрах, впивается ногтями в плоть и отвечает: — М-м-м… Человек двадцать, до тех пор пока не понял почему они умирают в процессе- аа-ах… Потом перестал трахаться совсем — ебать трупы нихуя не весело… А потом пришел Росинька и, ох, блять! с-с-сука. …он был идеален. лучший из лучших блять… так мне подходил… если бы не его свихнутые мозги, я бы до сих пор был с ним…       От удивления Крокодайл замирает. Опять. Он уже почти опустился до конца, осталось буквально два дюйма, ноги дрожат и трясутся и он бы давно насадился на это чёртово орудие убийства — в буквальном смысле — до конца, рывком, если бы не заботливые широкие руки с острыми ноготками. — Блять? Я думал он твой брат? — общеизвестная в подпольных кругах история и Крокодайл не видит смысла скрывать свое знание. — А-ага, — Дофламинго окончательно теряет последние крупицы сознания, когда смотрит на место соединения их тел, но все же выдавливает из себя ответ. — Так ещё пизже. Меня штырило от осознания что он — одна плоть и кровь со мной, я и он — одно и тоже, и я так хорошо себя чувствовал, я в принципе ч у в с т в о в а л, когда он меня ебал. Только он и мог меня трахать, потому что был достоин…       И… Крокодайлу немного неприятно, когда Дофламинго хвалит другого человека, пока он сидит на его хуе и чуть ли не рвется от этого. Но окей, он несёт ебаный бред и это можно стерпеть. Или нельзя.       Крокодайл последним рывком насаживается до упора, и наконец расслабляет ноги. Судорожный вдох — все, что он может себе позволить, прежде чем Дофламинго валит его спиной на кровать и начинает долбить.       Перед глазами расплываются алые пятна, огромный член протыкает его живот, выворачивает внутренние органы, лента кишок расползается, пачкает кровать… и Крокодайл все же раскрывает глаза и со страхом смотрит на живот — но нет, тот цел, не видно даже очертаний огромного члена, страхи не сбылись. Его протаскивает по голому матрасу раз за разом, ощущения странные, пугающие, он умирает от жгучей боли и наслаждения от постоянной и непрерывной стимуляции простаты. Дофламинго нависает над ним, сгибается так, чтобы лицо было над лицом, скалит зубы и жмурит глаз.       Позади них что-то скрипит, в комнату врывается кислотно фиолетовый свет и к т о — т о ещё. Этот кто-то орет голосом Мугивары: — Нихуя у вас тут веселуха! Можно с вами?!       Пока Крокодайл пытается что-то расслышать через гул крови в ушах, а после набрать воздуха для ответа, Дофламинго замирает, разъяренно поворачивается к нему и шипит: — Шел бы ты отсюда, К о р о л ь П и р а т о в.       А после срывается вовсе в невыносимый рваный темп. И Крокодайл задыхается опять. Этот невозможный, сумасшедший ублюдок везде, внутри и снаружи, заползает ему под кожу, Крокодайл рассыпается на песчинки от смешанных, переходящих все границы ощущений, получает пощёчины, стоны «куколка», собирается, а потом начинает рассыпаться вновь. В голове пусто и звонко, перед глазами сквозь черноту мелькает сумасшедшее лицо. Он потерян в пространстве, ничерта не осознает, кончает раз раз разом и рыдает от боли. Феерия чувств прекращается, когда он теряет сознание.       Выплывая из черноты он слышит шелест бумажек и смешные матюки. Усмешка кривит губы и больше он ни на что не способен. Понемногу осознает руки и ноги, собирает из песка рассыпавшиеся части тела и лениво приоткрывает глаза.       Дофламинго сидит на своей шубе на полу и черкает что-то в расчетах, бормоча под нос: — Чертов Мугивара, стал этим ебаным королем, и из-за него теперь придется менять всю разъебаную политическую обстановку. Поставки оружия вообще по пизде идут… Революционеры охуели… Окамы… Блять, ещё и окамы, из-за них демография по пизде идёт… Тех долбоебов нужно от рабства освободить… Этих туда загнать… Так… Вроде он ещё Мариджоа собирался атаковать? Нужно помочь… Или нахуй? Хм.       В ярком свете солнца, голый, без очков, сидящий на своей потрёпанной шубе и строящий свои безумные планы по захвату мира, Дофламинго выглядит домашним, безобидным и почти милым. Крокодайл любуется разлетом ключиц, белесыми нахмуренными бровями, суставчатыми паучими пальцами в чернилах и мягко соскальзывает в сон под шелест бумаг.