Из моей головы

Скрэтч воплощался в реальность легко и плавно, будто по щелчку пальцев. Тени медленно сгущались, формируя сперва размытую фигуру, а затем постепенно насыщая ее красками. Алан смотрел на этот процесс спокойно, с безразличным выражением лица, будто каждый день видел снисхождение в мир худших своих кошмаров. Хотя, может быть, и каждый — никто ведь не знал, что происходило за закрытыми дверями директорского кабинета. — Наконец выпускаешь меня погулять? — Скрэтч улыбнулся с предвкушением. Алан никогда не звал его просто так. За пределами озера Колдрон приходилось тратить немало сил на поддержание полноценного двойника, а потому причина для призыва должна быть невероятно важной. Обычно это тихое и незаметное убийство — со всем остальным Алан и сам превосходно справлялся. Однако, увы, сегодня у Алана оказались на него совсем другие планы. — На колени, — приказал он, и Скрэтч, удивленно хмыкнув, покорно опустился на пол. Этот вариант развития событий Скрэтч тоже прекрасно знал. Бывали моменты, когда Алана до чертиков раздражали разные проблемы внутри Бюро, и тогда ему нужно было спустить пар. Вот только обычно для этого Алан брал короткий отпуск и уезжал в тихий живописный лес около Брайт Фоллса. Крик птиц, шум ветра в кронах и запах хвои — такая милая утешающая картина, скрывавшая за собой кровавые разводы на земле и разорванное оленье горло. Скрэтч изящно провел пальцами по нижней губе, как будто стирая случайные алые капли. Алан взглянул на него сверху вниз. Их лица были так сильно похожи друг на друга, что Алану иногда казалось, будто он смотрится в зеркало. Вот в кого он превратился, верно? В чертового зверя, принявшего свою темную сторону и полюбившего ее в ответ. Скрэтч любил Алана, и Алан чувствовал, что после освобождения из Темной Обители их чувства наконец стали взаимными. Или, может быть, только благодаря своим чувствам Алан сумел выбраться в реальный мир? — Не дразни меня, — произнес он чуть мягче. Скрэтч улыбнулся и убрал руку. — Я чувствую твою жажду. Твое желание растерзать врага и напиться крови горит во мне так же яростно, как горит тьма, сжигаемая лучами солнца. — Ужасная метафора. — Алан подошел ближе к Скрэтчу и положил ладонь ему на голову. Мысль о том, что он гладит самого себя, требовала дополнительного обдумывания. — Писатель из тебя вышел не лучший. — Верно, ведь это я вышел из писателя, — ухмыльнулся Скрэтч и подался вперед, прильнув лицом к чужому бедру. Темный деловой костюм отлично дополнял образ строгого директора Бюро. — Что мне сделать, Алан? Тебя переполняет так много эмоций, что я теряюсь в них. Если честно, Алан чувствовал то же самое. Произошло так много нелепых и отвратительных вещей, что он не знал, за какую проблему хвататься первой. Гнев, ярость, разочарование, усталость, раздражение на самого себя — Алану даже пришлось располовинить себя, призвав Скрэтча во плоти, чтобы разделить с ним бремя перегруженной психики. Потратив несколько секунд на размышления, Алан наклонился и поцеловал Скрэтча, собирая с чужих губ вкус собственных эмоций. Горько, очень горько. Целоваться в такой позе было ужасно неудобно, однако Алан не мог заставить себя отпустить Скрэтча и позволить ему встать с колен. Он хотел подчинить себе боль и злость, которые испытывал, заставить свою ненависть страдать, а свое отчаяние плакать. Он должен был контролировать всё это, иначе однажды эмоции начнут контролировать уже его. Скрэтч подчинялся Алану, безропотно позволял делать с собой всё что угодно. Он знал, что их роли могли в любой момент поменяться, перевернуться с ног на голову, тасуя ярлыки хищника и жертвы, однако если подобное произойдет, то только по обоюдному согласию. Алан должен захотеть быть разорванным на части, чтобы Скрэтч нежно и любовно впился ему зубами в горло. Из прокушенной губы проступило несколько капель крови, и, только почувствовав вкус металла на языке, Алан наконец отстранился. Он тяжело дышал, и лихорадочный румянец горел на его скулах. Внутренности переполнял огонь, но ярости в Алане было всё еще больше, чем возбуждения. Скрэтч протянул руки, жадно цепляясь за его плечи, и его фигура казалась окутанной черным дрожащим маревом тумана. Их тела пытались слиться, вернуться к прежней сути, стать одним целым, и тьма тонкими ручьями струилась от кожи к коже, обжигая и сплавляя между собой. Они не сказали ни слова вслух, читая чужие мысли так же ясно, будто те были их собственными — хотя почему будто? Алан слабо улыбнулся и провел пальцами по теплой щеке Скрэтча, а затем запустил руку ему в волосы, оттягивая голову назад. Зеркало покорно отобразило растрепанного и разгоряченного Алана: затянутые поволокой голубые глаза, приоткрытые губы с тонкой ниточкой слюны, резко раздувающиеся от жадных вдохов крылья носа, красные от прилившей крови щеки и шея — подлинная красота подчинения и страсти. Достоин ли этот человек того, чтобы с восхищением умереть ради него? А того, чтобы благодарно быть убитым его руками? Алан крепче сжал пальцы в волосах Скрэтча и снова прижался к его губам в жадном поцелуе, отбрасывая прочь вопросы, на которые и так знал ответ.