***
В принципе, можно сделать вывод, что съёмки второго готзала прошли вполне неплохо. Как минимум, Костя больше не делал попыток соприкоснуться аурами. Он вообще будто притих, и не проявлял активного желания подойти к Саше. Такое ощущение, что сознательно игнорировал. И Саше бы радоваться, но такое затишье настораживало. Потому что отмалчиваться совершенно не в характере Кости. Скорее, он будет ходить и нагнетать, чтобы вынудить попросить прощения, даже если не виноват. Но в этой конкретной ситуации, Саша ждал извинений от него. Как маленький мальчик верил в чудо, которого не произошло. Ну и ладно, подумаешь. Саша складывает руки на груди. И нет, это не подсознательный защитный жест. Холодно просто, ага. Хочется в тепло, непонятно только какого рода, физическое или ментальное. Хорошо, если оба варианта одновременно. Тем более, что в поле зрения уже попадает бегущий к нему Илья с подозрительного слишком радостной улыбкой на лице. — Саш! — Илья перехватывает чужую руку, беря ее в свою, — ты же холодный весь, пойдем быстрее, — тащит буквально к припаркованной недалеко машине, открывает переднюю дверь, и усаживает со всей осторожностью. Потом тянется к ремню безопасности, чтобы пристегнуть Сашу, но натыкается на чужую руку, которая его останавливает. А следом, подняв глаза, встречается с его настороженным взглядом. — Илья, я не безрукий, и сам пока в состоянии о себе позаботиться. — Да, конечно, прости, — в голосе максимальное количество неловкости. Закрыв переднюю дверь, обойдя машину, Илья садится на водительское сидение. И тут же тянется назад, чтобы взять приготовленный контейнер с домашней картофельной запеканкой, упакованный в термопакет, чтобы не остыла. Саша моргает в недоумении, когда этот контейнер оказывается у него на коленях, а в руку ему вкладывают вилку. — Ты ведь голодный наверняка, — Илья чувствует потребность объяснить свой порыв, — поешь, пожалуйста, там нет ничего лишнего, только куриная грудка и запечённый картофель. — Спасибо, конечно. Но ты вроде хотел мне что-то сказать. — Может, ты сначала поешь, а потом мы поговорим? — Мне сейчас максимально неловко, и ты не облегчаешь ситуацию, если честно, — Саша сжимает несчастную вилку в своей руке, и очень хочет выскочить за дверь. Илья тоже не ощущает уверенности, в голове все выглядело логичнее и легче. Но на практике, все слова, кроме нецензурных, вылетели из головы. Потому что чувствовать Сашино тепло так близко непередаваемо. Любовь внутри него пищит от радости. Сердце стучит как бешеное, а зрачки наверняка расширены. — Я не уверен, помнишь ли ты, но я... — Признался мне в любви, — молодец, Шепс, с места в карьер. —... Да. Собственно, я понимаю, что сейчас ты не примешь эти чувства. Я все понимаю, и не тороплю. Но я просто хотел попросить, не отталкивай меня, пожалуйста, — Илья пытается поймать взгляд Саши, чтобы видеть его эмоции, и понимать, как действовать дальше. Слышать второй раз заветные "я тебя люблю", но не от того человека, уже не больно. Правда, не больно, но слезы все равно неконтролируемо появляются, и спокойно стекают по щекам. Плакать перед человеком, к которому доверия пока нет, не хочется. Поэтому Саша открывает несчастный контейнер, который так и лежал на его коленях, и начинает молча есть. Не потому что супер голоден, а в стремлении скрыть слезы, и отсрочить время для ответа. И Илья видит эту попытку абстрагироваться, видит и понимает, что сейчас от Саши он больше ничего не добьется. Поэтому заводит машину, и выруливает на дорогу в сторону Сашиной квартиры. Не послал, и на этом спасибо.***
Олег готовил ужин, когда услышал хлопок входной двери и звон ключей, брошенных на тумбу. Быстрый взгляд на настенные часы не подтвердил догадки, что он потерял счёт времени, ведь прошло от силы минут 40, как они попрощались около особняка. Зашедший на кухню Саша выглядел, мягко говоря, помятым. Но когда он молча подошёл к Олегу, и обнял, уткнувшись холодным носом в его шею, вопросов появилось больше. Что произошло за эти сорок минут, пока они не виделись? — Саш? — руки на талии брата сжимаются крепче, — что случилось? Пожалуйста, не говори, что ничего. У меня ведь сердце разорвется, Саш. — Илья сказал, что любит меня Хорошо, что голова Саши сейчас где-то на уровне шеи Олега, и он не видит собирающихся бесов в его глазах. Просто какого хуя? Почему все эти мужики слетаются на его брата как стервятники. Одного только выгнали, как появился второй. Может на Саше проклятие какое? Так почувствовали бы оба. — Ты ничего не скажешь? — Я в ахуе, братец, — чистейшая правда, — а дальше, что было? Отношения предложил? — Нет, попросил просто не отталкивать. Но я вряд ли смогу даже эту просьбу выполнить. Бросаться в новый омут страшно. — Ты все правильно делаешь, — Олег оставляет короткий поцелуй на щеке брата, прежде, чем его отпустить, — я ждал тебя позже, поэтому с ужином придется подождать. — Я не голоден, — Саша садится на стул, прижимая колени к груди. — Мы уже это обсуждали, — сдержаться, и не закатить глаза, не выходит, — как минимум три приема пищи в день. Завтрак я в тебя запихнул, на съёмках ты отказался есть, но от ужина ты... — Мне Илья запеканку приготовил, я уже поужинал. — ... не откажешься. Стоп, что? Как это Илья приготовил? И ты спокойно все съел, без истерик? — Мг. — Запеканка творожная? — Картофельная. — Ты мне не врешь? Поклянешься на мизинчиках? Упоминание их детской традиции вызывает улыбку у обоих. Тревожность и плохое настроение ветром сдувает тоже у обоих. В маленькой кухне будто цветы расцветают на каждой поверхности. — Клянусь на мизинчиках, — Саша наконец-то улыбается, широко и искренне, — заваришь мне чай, пожалуйста? Конечно, Олегу немного обидно, что он не может заставить Сашу поесть, а у какого-то левого чувака, ладно не левого, получилось. Как так? Ладно, Илья Ларионов, ты выиграл битву, но не войну. Заварив брату чай, Олег оставил его одного, по его же просьбе. Окей, личное пространство и все такое. Завалившись на кровать, Олег по привычке открыл свой чат, ему нравилось время от времени читать, о чем общались его фанаты. У них там уже своя собственная экосистема, но это хорошо убивает время. Однако всплывающее уведомление от анонимного аккаунта его отвлекло. Какой бес дёрнул это уведомление открыть, Олег не понимал. Ведь зная, что его номер телефона часто палят, он обычно сразу же удалял сообщения присланные от анонимных контактов, даже не открывая их. Сначала, он подумал, что кто-то решил прикольнуться, и отправил ему чей-то отсос. Потому что на экране телефона открылся вид какого-то парня стоящего на коленях, с членом во рту. Очень, блять, смешно. Его фанаты, видимо, переживают, что у такого занятого человека, как Олег, недостаточно времени, чтобы посмотреть порно. Хотя нужно признать, творящееся на экране действо очень эстетичное, ведь парень даже не давится, заглатывая член своего партнёра полностью. Красиво, спасибо за заботу, шепсята. Рука привычным жестом потянулась к кнопке "удалить и заблокировать", но Олег сразу ее отдернул, и приблизил телефон к лицу. Потому что отсасывающий парень вдруг поднял глаза, и посмотрел в камеру синими глазами... Сашиными синими глазами. Сука! Первый порыв выбросить телефон из рук, Олег игнорирует, потому что видео оказывается со звуком, он судорожно нажимает на кнопку громкости, увеличивая ее. Плевать на мораль, плевать абсолютно на любые угрызения совести. Это шанс узнать хоть что-то об этом мудаке. — Какая хорошая блядь, какая послушная блядь, — мужская рука хватает Сашу за волосы, проталкивая член в горло до упора, утыкая носом в лобок. Он держит его так непозволительно долго, у Саши градом катятся слезы и пузырится слюна, но он все равно не смеет ослушаться. Смотрит синими омутами прямо в камеру, и не делает даже попыток отстраниться. — Пять, четыре, три, два, один, — мужчина отпускает Сашину голову, плавно снимая его с собственного члена, — умница. Вот видишь, а ты не хотел, воробушек. Уебок! Изменил голос, видимо, чтобы не узнали. Означает ли это, что с тем, кто этот ужас отправил, они знакомы? К чему такие меры предосторожности? Усидеть на месте не получается, поэтому Олег буквально подрывается с кровати, и вместе с телефоном, на котором все ещё воспроизводится видео, идёт к брату, пьющему чай на кухне — Саша! — пугать брата криком не хотелось, но тот все равно дёргается, выплескивая содержимое кружки на скатерть. — Боги, Олеж, — рука привычным жестом ложится на сердце, — нельзя же так пуга... — Я спрошу один раз, и в этот раз ты мне честно назовешь имя своего, сука, мудака! — Олег трясущимися от гнева руками передает свой телефон брату, чтобы в ту же секунду, взглянув на экран, он отбросил его на стол с коротким вскриком. Этого не может быть, нет, это какой-то дурной сон, это все неправда... Костя не мог, он не мог, он бы не посмел... Саша пару раз инстинктивно щипает себя за бедро, но морок не рассеивается. Олег все ещё смотрит на него дикими глазами, пока на экране его телефона Саша самозабвенно отсасывает Косте. Как он мог? За что? Просто, сука, за что? Он ведь обещал, он ведь клялся, что это видео только для него, что он таким образом хочет вспоминать Сашу, когда того нет рядом. Он помнит этот день. Помнит, как Костя впервые за долгое время позволил ему самому руководить процессом. Помнит его просьбы посмотреть в камеру, быть хорошим мальчиком, помнит покровительственные прикосновения к собственной голове, будто награда выполнившему команду песику. Он все это помнит, как и свои попытки отговорить Костю не снимать. И теперь это видео висит дамокловым мечом над Сашиной шеей, пока он сам ежится под пристальным взглядом брата. Который уже, похоже теряет терпение. — Блять, ты все время его защищаешь! Какую хуйню он должен ещё выкинуть, чтобы ты признался мне? Саша! Посмотри на меня, — Олег двумя пальцами поднимает чужой подбородок, и пытается поймать синий взгляд. — Мне глубоко поебать, кому ты сосешь, веришь? Хоть Череватому. Я все равно буду на твоей стороне, даже если его жена тебя проклянет, я эту гадость сниму. Посмотри мне в глаза, и убедись, что я честен с тобой, — Олег ждёт, пока мокрые от собирающихся слез глаза Саши встретятся с его собственными, и только тогда продолжает. — Но это, — он указывает на лежащий на столе телефон, — это нездоровая хуйня. Ты понимаешь, что произошло? Твой бывший мудак слил порнушное видео с тобой в главной роли. С тобой, Сань! Это хорошо, что он мне его скинул, а если бы другим экстрасенсам, а? Как тебе перспектива? Нравится? А Саше бы ответить хоть что-то, но ком истерики встал поперек горла, и не даёт даже шанса на манёвр. Если позволить комку выйти наружу, Саша потеряется в том контрасте боли, что бурлит внутри. Розовые очки бьются стеклом внутрь, да? Куда ещё биться? Разве после прошлого раза там еще осталось что-то целое? Саша чувствует чужое давление на его ментальные щиты, Олег в данную секунду пытается его считать. Пытается сам узнать имя. Но отвести взгляд не получается, брат буквально вцепился в подбородок, церберскими когтями держит, не отпускает. Воздух вокруг них сгущается. У Саши больше нет сил сопротивляться истерике, ему страшно, ему больно. Семена ненависти медленно начинают прорастать в израненном сердце. Какая же ты тварь, Костя... — Это Гецати..., — едва слышно от подступающих слез прошептал Саша, — на видео Гецати. И тогда в коридоре тоже был он. Синяки тоже он...поставил. Занавес. У Олега срываются шоры. Он не знает что сделать первым: успокоить брата, который все ещё вглядывается ему в глаза, хотя сам трясется как кленовый лист на ветру. Или прямо сейчас поехать к Гецати, и отправить его к аланским праотцам. Но Саша вцепился в него, уткнулся головой на уровне солнечного сплетения, и держит. Знает, на что способна горячая кровь Олега в гневе. Не отпустит. — Собирайся. — Куда? — Ты же явно знаешь, где эта мразь живёт, покажешь дорогу. Олег как можно аккуратнее убирает Сашины руки со своей талии, поцеловав каждую ладошку, и стремительно уходит в сторону своей комнаты. — Олег, куда ты собрался? — Саша поднимается следом, — Стой! Мы никуда не поедем. Олег! Ага, попробуй остановить бронепоезд, когда у того тормоза сорвало. В глазах горит красный огонь, который сожжет либо его самого, либо Гецати. — Саша, мне глубоко похуй сейчас на все. На ебучую мораль, на принципы, даже на закон, веришь. Но мне не похуй на твои слезы. Поэтому либо ты сейчас послушаешь брата, сядешь в машину, и покажешь мне адрес. Либо я звоню Череватому, и заказываю порчу. Мне подходят оба варианта. Выбирай.***
— Рассказывай, — голос у Олега был вполне спокойный, но бушующую внутри бурю выдавали пальцы, вцепившиеся в руль до побеления. — Что рассказывать? — Как и почему ваши отношения с, прости господи, Гецати превратились в больную хуйню? Это единственный вопрос, который сейчас первостепенно важен. Потому что Олег очень хорошо знает своего брата, своего гордого брата, любящего себя до невозможности. Поэтому да, эту увлекательную историю их "неземной" любви с Гецати очень хочется послушать. А у Саши в голове обезьянка в тарелки хлопает. Он сейчас чувствует себя как в том популярном меме: а что говорить? Ну, хуй. Потому что изначально они просто почувствовали взаимное сексуальное напряжение. И сошлись они именно по этой причине, ради хорошего секса. Но Саша... Саша неожиданно влюбился, а Костя не захотел эту любовь принять. Способен ли он вообще на такое нежное и трепетное чувство ввиду своей природной жесткости, или скорее даже жестокости? Ведь страх, который вдруг начал сдавливать лёгкие при их встречах был похож на чувство от столкновения с большим диким хищником, когда опасно сделать даже малейший неправильный шаг. И ты стоишь на месте, как загнанная в ловушку лань, и боишься пошевелиться. Говорить Олегу, что попал в эту паутину по собственной глупости, неловко. Хах, неловко. На Сашиных искусанных губах расползается вымученная ухмылка. О какой неловкости ты сейчас думаешь? Разве Олег не увидел тебя отсасывающего как послушный мальчик? В этом мире есть что-то более неловкое? — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — Саша нервно теребит собачку от замка на куртке, — я не буду оправдываться за свои чувства. Я любил, Олег, любил. Не моя вина, что меня не смогли полюбить в ответ. Не моя вина, что я цеплялся за капельки тепла, которые он мне давал, так крепко, что не смог увидеть его звериное нутро. Олег бросает быстрый взгляд на брата, который сейчас смотрит на свои руки, поэтому не замечает, сколько невысказанной любви и теплоты в чужих глазах плещется в конкретный момент. — Сань, я тебя люблю. Ты буквально самый родной мне человек, — голос Олега дрожит от сожаления, что так редко повторял эти слова, — почему... — соберись, блять, — почему тебе настолько перестало хватать любви, что ты её выпрашивал у мужика, что о тебя ноги вытирал? Красный свет фар от проносящихся мимо машин подсвечивает дорожки слез, бегущих по лицу Олега. Где он облажался? Когда именно Саша начал ощущать нехватку взаимного человеческого тепла? — Я... Я просто не был готов к огромному количеству хейта в мою сторону. Я не был готов, что меня захотят утопить как котенка те, кого я считал друзьями. Я не ожидал, что из всенародного любимца превращусь в посмешище и главную мразь проекта, — Сашин голос то и дело срывался на крик, постепенно затихая и превращаясь в шепот Олегу было больно это слушать, потому что... — Гецати ведь был в первых рядах этой коалиции, Сань! Он тебя больше всех топил! А ты потом послушно ему под крылышко бежал? Это как получается, он сначала тебя хуесосит на всю страну, а ты после этого его член сосешь, стоя на коленках? — под конец Олег практически уже кричит, а недавние слезы высушила волна гнева и непонимания. Сашу будто ударили под дых. Воздуха в лёгких стало катастрофически не хватать. Он не может сделать вдох, задыхается, он задыхается. Олег бросает быстрый взгляд на брата. Всего секунды ему хватает, чтобы оценить ситуацию, понять, насколько он облажался, и какой он еблан, не умеющий подбирать слова. Ещё секунда уходит, чтобы найти место для парковки, съехать на обочину и заглушить мотор. — Сашенька, все, — Олег тянется к брату, отстегнув ремень безопасности, и сгребает того в охапку, — прости дурака, — трётся своей щекой у чужой висок, и едва слышно шепчет на ухо, — я тебя люблю любым, мое отношение к тебе не изменится от одного порнушного видео с тобой. Даже если ты решишь бросить карьеру на телеке, и пойти в порно сниматься, я буду на твоей стороне. — Ты ведь тоже... Ты ведь тоже участвовал в этом параде "убьем репутацию Шепса старшего", — Саша переводит дыхание, но не делает попыток выпутаться из удушающих объятий. — А сейчас обвиняешь меня в том, что я хотел найти поддержку в чужом человеке. А где ты был, Олеж? Где ты был тогда? Олег каменеет. Он боялся услышать именно эти слова. Боялся, что Саша напрямую его обвинит. Что тут сказать, закон Мёрфи в действии. Но вместо того, чтобы брата отпустить, Олег ещё крепче его стискивает, буквально вжимает в себя, будто хочет срастись в единое целое. Он виноват, да, это чувство сжирает его ещё с ритуала, который проводил Дима. Сопоставить все имеющиеся факты с нестабильным психическим состоянием Саши на съёмках двенадцатого выпуска несложно. Твоя корона тебе сильно голову сдавила Собственные слова набатом стучат в голове. Как тебе, Олеж, сейчас? Все ещё хочешь повторить свои любимые слова? Где эта корона сейчас? Лежит, сбитая мощным ударом о стену, в грязи, исполняя роль ненужного мусора. Олег продолжает цепляться за Сашу, как за спасательный круг. Будто без него он утонет в этом море двойной боли: своей собственной и Сашиной. — Я знаю, что ты никогда меня не простишь за то, что творилось там, но, пожалу... — Я простил тебя. В первую же неделю простил — Нет, не прощай меня, — Олег в отрицании трясет головой, пока пальцы впиваются в куртку брата, — не прощай, Сашенька. Я заслужил, — медленно отстраняется, и устанавливает зрительный контакт, — но отныне я окружу тебя любовью, братец. Ты больше не будешь чувствовать ее недостаток. Я все понял, Саш. Все понял...