***
— Здесь нечего исправлять, — сказал Рик N-034, сузив глаза. Ещё до того, как слова успели уложиться в его голове, Морти уже заранее для себя решил, что ненавидит его тон. В нём было что-то такое, что невыносимо напоминало ему его собственного Рика — словно бы рычание побитой собаки, которая, столь же верная себе как швейцарские часы, всегда опускает голову и молчит. — Что ты им-м-меешь в виду? — спросил Морти. В его голосе не было ни намёка на недовольство — по крайней мере, он надеялся на это. Впрочем, это не помешало Рику в мгновение ока насупиться и вздрогнуть, словно бы от удара током. Простыни насквозь пропитались кровью, что капала из капельницы, — внезапно поняв это, он испытал чувство близкое к осознанию по истине жуткого зрелища после шоу. Как в цирке, как на вечеринке, с которой уходишь, не помня собственного имени, а на утро обнаруживаешь мокрые штаны и заляпанные кровью носки. — Я, кончено же, не ожидаю, что твой маленький мозг сможет п-постигнуть нечто такое, — проворчал Рик, — но не все Рики генетически идентичны, следовательно не все Морти обладают одинаковым комплектом хромосом. Однако обычно Морти имеют сходства со своими оригинальными Риками. У нас есть такая штука, называемая "ГР" — "гены Рика", — это набор определенных генов, которые Морти как правило наследуют от своих Риков. Например, глаза, за-за-заикание, состояние кожи и так далее. Морти улыбнулся от слова “заикаться”. Приятно слышать, что Рик открыто признаёт это. Его собственному Рику в этом недуге было свойственно винить исключительно алкоголь (особенно, если кто-то специально обращал на его заикания внимание). Даже если его трезвость была совершенно очевидна — алкоголь являлся причиной любых речевых нарушений. — Так что с тобой все в порядке, Морти. — Рик закатил глаза. — Моя лучшая теория заключается в том, что твой Рик был просто чёртовым психопатом. Морти вздрогнул. Слова прозвенели в его ушах как-то неправильно. — М-мой Рик... — Да ладно тебе, блядь, это же общедоступная информация, что у С-137 никогда не было Морти. — Затем Рик склонился над компьютером и шустро начал набирать на клавиатуре цифры и буквы. — У тебя есть идентификационный чип? Он кивнул прежде, чем успел осознать, что делает. Он ведь даже не должен был знать, что такое этот “идентификационный чип” !.. Но теперь, когда слова прозвучали, он не мог взять их обратно, хоть и на самом деле он ничего не говорил. Ох уж этот «раздел лингвистики, изучающий смысловое значение единиц языка» … Рик нажал на Enter, и из машины выпало небольшое устройство с кабелем. Оно не было похоже на ни одно из изобретений его Рика, тем не менее по виду оно довольно сильно напоминало инфракрасный бесконтактный термометр. Морти уже мысленно разобрал его — ему хватило мимолётного осмотра. Затем Рик взял прибор и приблизился к кровати. — Г-где конкретно? Морти скоропостижно, но мягко обхватил руку Рика своей ладонью. Старик открыл было рот, чтобы что-то возразить, но Морти не дал ему возможности и звука выдавить. Воспользовавшись его обескураженностью, он поднес плоскую часть устройства к своему виску и расположил его настолько близко, насколько только мог. Морти не увидел, но уловил тот самый момент, когда на экранчике дивайса показался номер его измерения; о его появлении можно было понять по побледневшему лицу Рика, по тому, как слегка отвисла его челюсть, как при виде единорога. — А-000, — пролепетал он. — Только не говори мне, что ты грёбаный Морти П-Прайм, сукин ты сын! Ещё бы чуть-чуть и подросток рассмеялся бы (если бы только не было так больно…). — Тогда это все объясняет, — заявил Рик, делая глоток из своей фляжки. — Склонность к насилию, необузданный темперамент, интеллект в-в-вы-выше ср-среднего, сохранение детских качеств. Полный букет. Морти закатил глаза. — Разве это не обобщённая характеристика всех Риков? — хихикая спросил он. N-034 с неловкой серьёзностью на мгновение задержал на нем взгляд. —Риков да, — сказал он после долгой паузы. — Но не Морти.***
После того как N-034 отпустил его восвояси (при этом не взяв старую добрую взятку за то, чтобы тот не сообщал полиции про “подозрительного Морти из C-137, занимающегося тёмными делами”), Морти стал искать трактир, чтобы скоротать пару часов. Что же касается его семьи — все считали, что он был на свидании с Джессикой. Девушка даже пообещала прикрыть его в случае звонка. Рика же не составило труда уговорить отправиться в энное путешествие вместе с Джерри (отговорка “я боюсь, что этот никчёмный разведенный мешок безысходности без верёвочки, приходящийся мне отцом, покончит жизнь самоубийством" никогда не теряла актуальности, поэтому дед не стал ничего разнюхивать). Он прекрасно понимал, что лучше ему сейчас было бы немедля вернуться обратно в своё измерение, молчать в тряпочку и не впадать в отчаяние, но всё, что он делал, — это стирал кончики своих пальцев об экран портальной пушки, не в силах принять верное решение. Конверт с результатами анализов, проведёнными N-034, всё ещё покоился в его рюкзаке, нераспечатанный. Он полагал, что мысль первым делом отправиться сюда — была не из гениальнейших; но о том, чтобы просить его собственного Рика провести исследование, не могло идти и речи. Не только потому, что Морти хотел, чтобы его анализы оставались конфиденциальными, а их результаты известными лишь ему, но и потому, что у Рика, скорее всего, не хватило бы порядочности поделиться ими с ним — если бы только учёный посчитал, что они могут нечаянно “раскрыть” тайну о том, что Морти не его истинный внук. Морти зарылся головой в подушку и закрыл глаза, а затем сделал вздох полный изнеможения. Он всегда знал, что отличается от остальных Морти. Дело было не столько в интеллекте, сколько в наличии совести и, возможно, даже горсти цинизма. Или, может быть, чего-то неосязаемого, чему он не мог дать названия или должным образом описать. Он приехал в Цитадель в надежде найти ответы, но выводы, к которым он пришёл, были, мягко говоря, скверными. Просто потому, что это было не то, что он хотел обнаружить. Нет ничего ужаснее, чем слышать, как тебе говорят, что “с тобой все в порядке”, а в глубине души знать, что это далеко не так.***
“Злой Морти” — довольно странное нарицательное. Он слышал это словосочетание пару раз; в основном его использовали для обозначения D-789 или F-044, для Морти, которые убивали своих Риков, или, опираясь на более распространённую версию, для Морти, единственным несовершенством которых являлся более развитый чем у большинства Риков ум. Всё та же старая история. Иногда Морти удивлялся, как такие теории вообще могут существовать в Центральной конечной кривой — месте, где даже само представление о наличии созданий разумнее Рика, было немыслимо. Но потом он вспоминал о невозможности описать интеллект, об обманчивой природе самой Вселенной, и внезапно это уже не казалось таким странным. Однако среди всех риторических игр и двусмысленных дразнилок, которые придумывал Рик, чтобы поддерживать чувство собственного величия и достоинства, всегда блуждал страх. Страх того, что многие его пороки и ошибки всё же сумели оставить неизгладимый след в его сути. Как будто его самопровозглашённая принадлежность к богам оказалась не соответствующей реальности. Морти всегда считал такой образ мышления наивным и полным чрезмерного самолюбия. Кажется, это мировоззрение было достоено самого Злого Морти (или по крайней мере было слишком близко к тому, чтобы его посчитали таковым), потому что как в натуре всех остальных Риков было хвастаться и нападать, так и в натуре всех остальных Морти было опускать голову и оставаться незамеченными. Это, если уж на то пошло, было их единственным преимуществом. Сделав большой глоток дешёвого вина Бет, Морти подумал, что на самом деле Злые Морти, возможно, не так уж редки, как все думают.***
— Твой внук пришёл в школу пьяным и ударил одноклассника битой. Нам повезло, что его ещё не исключили! Я хотя бы никогда не проносил на работу алкоголь в бутылочке из-под крема для рук. Это остроумное замечание Морти предпочёл оставить при себе. Он прекрасно помнил этот эпизод из своей жизни. Он нашёл маленькую белую бутылочку в кухонной раковине — сочетание прогорклого вина и цветочного парфюма буквально вывернуло ему желудок наизнанку — гораздо больше, чем во время некоторых из их жесточайших приключений. — Я, по-твоему, похож на н-няньку Морти? Бет стиснула зубы. — Папа, это не шутки! Морти встал и вышел из гаража. Рика никогда не убедить сходить на семейную психотерапию, если он сам этого не захочет; это был не тот спор, который его мать могла бы выиграть. С другой стороны, Морти был не в восторге от перспективы рассказывать о своих проблемах в присутствии кого бы то ни было, не говоря уже о дедушке, который был источником большинства из них. В конце концов он вздохнул, слушая, как они спорят, сидя на диване. Он должен был попытаться, хотя бы ради матери. Ему так же стоило бы признать, что публичное пьянство — не самый лучший его поступок в этом месяце. Впредь он будет осторожнее. Остановившись на этом, Морти стоял в гостиной, ожидая, когда взрослые перестанут спорить. Он не любил споры. Они были пустой тратой времени и энергии и источником лишнего стресса. И раз уж речь зашла о лишнем стрессе... — Ты же знаешь, что врачу будет наплевать, что на тебе н-на-а-адето, не так ли? — отметил он, не отрывая взгляда от своего мобильника. — Это же не день твоей свадьбы. — Заткнись, Морти. Саммер продолжала размышлять над выбором подходящей под сегодняшнее “мероприятие” одежды, перебирая платья так, как будто ее руки и пространство между ними были чем-то вроде оценочной шкалы. Обычно к тому моменту, как Морти входил в гостиную, она уже была одета и готова, но мамина попытка затащить Рика на терапию задержала ее достаточно надолго, чтобы Саммер успела пересмотреть свое первоначальное решение. Поэтому она начала водружать на кресло (то самое, в котором обычно сидел их отец) разные комбинации одежды, пока те не превратили его в некое подобие показа мод. Морти рассчитывал увидеть даже манекенщицу. С прошлой недели ничего не изменилось. Ей до сих пор было больно из-за Итана — она просто хорошо умела это скрывать. Морти хотелось вернуться в прошлое и выколоть этому ублюдку глаза той же палкой, на которую он накалывал когда-то зефирки. Он решил, что, несмотря ни на что, этот день не может стать ещё хуже, чем он уже есть. Терапия по-прежнему была одной из его наименее любимых обязанностей, но доктор Вонг в отличие от школьного психолога никогда не вынуждал его говорить о своей сексуальной ориентации. Маленькие поблажки.***
Всё всегда заканчивалось именно так. Морти сидел, прижав ноги друг к другу — почти прямо как робот —, словно земля под его ступнями была не более чем крохотной платформы, которую нельзя было лишний раз выводить из состояние покоя. Он не хотел испачкать свою обувь кровью. Вокруг него лежали тела десятков солдат — некоторые всё ещё пытались подняться, но сразу же падали обратно. Вдалеке он заметил репортеров с новостного канала, направлявших на него камеры высокого разрешения. Он задумался, знают ли уже об этом его родители. Он достал из кармана осколок стекла и сжал его между пальцами, краем глаза подглядывая в будущее: морщинистое лицо Джессики, бледное, с тонкой, как персик, кожей; она улыбалась и говорила слова любви, адресованные исключительно Морти. Это было похоже на соблазнительный призыв морской сирены, но не к ней самой, а к какой-то смутной, несбыточной надежде. Прямо как в игре про Роя: это шанс прожить счастливую жизнь с красивой девушкой, снять хороший дом в пригороде с большим двором, завести собаку и заделать двух детей. Стареть вместе, ходить на бинго или ещё куда-нибудь и притворяться нормальным, или настолько нормальным, насколько это возможно. В общем, вы поняли. Какая чушь. Кровь начала капать на тротуар — только сейчас он осознал всю бесполезность своих действий. Словно очнулся от лихорадочного сна. Он встал. Испуганные репортеры закричали, когда Морти пошёл сквозь них, огибая лужи крови с терпением профессионала в этом деле. Он устал от вечной борьбы, что, впрочем, не мешало ему держать на поясе пару запасных пистолетов хотя бы ради маломальского чувства уверенности в том, что он сможет избежать задержания полиции. Он и так превысил свою дневную норму смертных исходов. По дороге он застрелил ещё как минимум девятерых, потому что в его жизни ничего не может быть так просто. Придя домой, он первым делом завалился на диван и сделал вид, будто ничего не произошло. — Мне больше нравилось, когда ты был в разводе, — сказал он, когда отец попытался упрекнуть его в чём-то. Джерри отшатнулся словно от пощечины и переключил канал на тот, где не говорилось о бойне, в инсценировке которой напрямую был повинен его сын. Саммер же продолжала разговаривать по телефону.***
— Давай-давай, Морти! — прикрикнул Рик, с причиняющей боль силой таща его с за руку за собой. Чаще всего он находил сотни объяснений и оправданий тому, почему он продолжает позволять так с собой обращаться. Любовь. Морти любил Рика — может быть, даже слишком сильно. Это не отменяло того факта, что он мог действительно разозлиться на него и проклинать его буквально каждый день. Но в глубине души Морти любил Рика так же страстно, как он когда-то любил Джессику. По этой же причине он воздерживался от того, чтобы как-то проявлять свою любовь. Потому что, хоть Морти, безусловно, и был довольно глупым, но не полным идиотом. Тем не менее... Жалость. Он видел того самого человека, который утверждал, что он столь же великий, как сам Бог (если не ещё более великий). И, возможно, так оно реально и было, если бы Бог тоже был жалким алкоголиком, ползающим по полу спальни своего внука. Он видел и помнил и другого монстра — монстра, разбрызгивающего кровь по его лбу, словно крещенскую воду, и матерящего его, как какого-то животного на ферме. Он знал, он всё прекрасно знал. Он смотрел на этого безумца, скулящего, словно потерявшийся котенок. В самые тяжёлые моменты своей жизни он цеплялся за штанину Морти, будто бы страшась умереть, если ткань вдруг выскочит из его пальцев. И Морти реально хотелось помочь ему. Помочь ему встать, дойти до кровати, снять белый халат и обувь и оставить поцелуи на его щеках, прекрасно осознавая, что на следующий день тот ничего не вспомнит. Но также ему невероятно хотелось наступить на его руку и вдавливать её в пол до тех пор, пока не раздастся треск ломающихся костей, пока та не превратится в месиво из крови и металла, и Морти не унесёт его тело в какое-то глубокое, тёмное место, где существовали бы лишь они. Но в конце концов он всегда делал одно и то же. Он верил. Он верил, что его дед когда-то измениться, верил, что тот был готов хотя бы попытаться. Верил, потому что должен был верить, как и в свой собственный тяжёлый крест и рок. Он верил, что Рик любил его, верил, что Рик никогда не заменит его при первой же возможности, верил, что его ложь на самом деле была правдой. Он верил, чтобы не верить, что в его комнате находится незнакомец. Незнакомец, который обнял его за плечи и сказал, что они будут вместе на веки вечные. Незнакомец, которого он знал. Совсем не незнакомец. (Но и не он). Он верил, чтобы не верить, чтобы игнорировать те моменты, когда голова раскалывалась на мелкие осколки от боли, когда кровь текла из ушей, а он всё вспоминал. — Хочешь, я научу тебя конструировать робота? Морти положил ладони на отвертку и улыбнулся. Так было всегда — эта странная вещь, которая существовала только между ними. Дедушка в своей боевой экипировке из бронированной ткани и твёрдосплавных пластин всё равно обращался с ним невероятно бережно, словно бы мальчик был подношением богам. Он усадил его на высокий стул перед рабочим столом (тот тогда ещё был совсем ребёнком, а сейчас уже и не помнил (или делал вид, что не помнил), сколько ему было лет) и положил свою руку сверху на руку Морти. Рик “провёл его через дебри” сложных терминов и запретных теории. У него была такая своеобразная манера речи, от которой Морти не мог оторваться, будто слова соскальзывали с его языка так же естественно, как змея выползает из своего логова, чтобы поохотиться. Годы спустя его оценки в школе начали ухудшаться, и он едва мог связать предложения без запинок, но его глаза по-прежнему внимательно следили за ритмичными движениями рук Рика, когда он продолжал работать во время ужина. Шаг за шагом, кусочек за кусочком. Некоторые части требовали более тонкой работы, чем другие, к некоторым можно было прикоснуться только с помощью инструментов, существовавших исключительно в гараже его деда, остальные могли соорудить только другие роботы. В голове Морти вечной молитвой возносился и повторялся каждый шаг по созданию сотен машин, тысяч конструкций и миллионов изобретений. Время от времени ненужные слова норовили сорваться с его языка. Часто он сдерживался, чтобы не проболтаться о том, чего не должен был знать, чтобы не сказать то, что в перспективе могло бы стать частью комбинации предложения, которое быстрее чем планировалось приставит пистолет к его виску. Он хотел сказать это всё, чтобы доказать, что он не тупой, что он хотя бы что-то знает, что он может завалить хоть все предметы, спать на уроках математики и при этом уметь построить портальную пушку, не глядя на чертежи. Но он всегда терял свою уверенность, потому что был идиотом (но не настолько полным, как все думали). Обычно ему почти удавалось убедить себя, что это всё лишь сон. Кошмар, от которого он уже давно успел проснуться, расплывчатое воспоминание о бреде. Но вот, он вновь увидел мужчину — тот поворачивается к нему лицом. Тот отголоском призрака из прошлого прикасается к его плечам. Тот обжигает дыханием его шею. Этот мерзавец, этот немощный ублюдок, который ушёл, даже не удосужившись попрощаться… Единственное, что Морти хотелось сделать, это закричать, захлопнуть дверь гаража и изуродовать самозванца, посмевшего носить его лицо. Но потом он обнаруживал, что его рука на ручке двери дрожит, и в последнюю секунду отступал. Может быть, потому что понимал, что это не любовь и не жалость, а просто ему невыносимо видеть, как медленно и мучительно уходит ещё одно чудовище.